Сплит (ЛП)

Не моё дело.
Я разворачиваю грузовик и, прежде чем поехать, ещё раз смотрю в эти бледно-голубые глаза, пронизывающие меня насквозь.
***
Пятиминутная поездка от дома Дженнингсов прямо-таки спасение, а спрятанный в конце дороги среди деревьев небольшой домик — моя тихая гавань, вот уже семь недель.
Переднее крыльцо выходит прямо на залив, который, как я слышал, в дождливое время года превращается в реку; да и месторасположение этого дома уникально, гораздо лучше, чем тот кемпинг, где меня согревал лишь спальный мешок, спасала от дождя палатка, а помыться я мог только в озере. Но даже этот кемпинг был роскошью по сравнению с теми местами, где мне доводилось останавливаться. По крайней мере, жизнь на свежем воздухе не идет в комплекте с решетками, замками и психически больными соседями.
Я паркую пикап под можжевельником у задней двери и выхожу, чувствуя напряжение в мышцах, которое обычно говорит о плодотворном трудовом дне. Беру коробку с барахлом, оставшимся от последней стройки: несколько неподходящих друг другу электрических плат, детали, дверные ручки — всё, что мне достается от прораба.
Шум воды и дуновение мягкого ветра между деревьев успокаивает меня и напоминает, что я один и в безопасности.
Поднимаясь по лестнице, я замечаю движение под крыльцом. Ставлю коробку и заглядываю за перила, но из-за темноты ничего не вижу. Вероятно, это енот или опоссум. Жалобный писк рассекает темноту. Кто бы ни был там внизу, ему точно нужна помощь.
Я бегу к грузовику, хватаю фонарик и лезу под крыльцо, а оттуда на меня смотрит пара милейших грустных глаз. Это собака. Здесь? Шёрстка темная, но похоже на ней есть несколько пятен, которые когда-то были белыми.
— Эй, пёсик. Всё хорошо, — я тянусь к нему, но он отскакивает, словно моя рука является оружием. — Я не причиню тебе вреда, — кладу фонарик вниз, свет направлен прямо, мои руки на коленях. — Иди сюда, ты в безопасности.
Он скулит, пытается лечь, показывая тем самым своё место, и больше не двигается с места.
— Голоден?
Он снова жалобно скулит, словно понимает, что я говорю. Я за раз переступаю четыре ступени и захожу в дом, включаю единственную лампу в кухне и открываю холодильник. Майонез, горчица, арахисовое масло… нет. Я хватаю упаковку хот-догов и возвращаюсь к крыльцу.
Оторвав край упаковки, я сажусь на корточки и протягиваю мясо. Он смотрит на мою руку, но не двигается. Я бросаю кусочек, а он, прежде чем проглотить его разом, обнюхивает всё.
— Да, ты голоден.
Я отрываю очередной кусок, и у щенка начинают течь слюни. Словно вкус еды усиливает его голод. Это чувство мне знакомо.
Я бросаю ему кусочек за кусочком до тех пор, пока он не разделывается с каждым из пяти хот-догов.
— Наелся, приятель? Иди сюда, — я хлопаю себя по ноге, и от этого он ещё больше уходит в тень.
Погода вполне хорошая, да и под крыльцом он будет в безопасности от животных побольше, значит может спокойно остаться здесь на ночь. У меня этим вечером немало работы, и нет времени на то, чтобы выманивать его оттуда.
Если я и знаю что-то о страхе, так это то, что доверие не дается так просто, а темнота порой становится лучшим другом.
Я снова захожу в дом, принимаю наспех душ прямо в одежде, чтобы смыть с неё грязь, а затем вешаю вещи сушиться. Комната, в которой я сплю, практически пуста, если не считать матраса, который мне одалживает кто-то из ребят на работе. А если взять во внимание простыни и подушку, купленные на распродаже, и спальник, который я использую как одеяло, это место одно из самых комфортных, где мне доводилось спать. Да, и я сейчас говорю не только о кровати.
Я натягиваю спортивные штаны и шагаю по холодному паркету на кухню, где оставил банку арахисового масла и полбулки хлеба.
Срок годности масла уже закончен.
Хлеб свежий, без плесени.
Я ещё раз проверяю еду. Снова. И ещё раз перед тем, как сделать пару сэндвичей.
— Всё хорошо. Здесь безопасно, — я произношу слова вслух, и это работает.
Неуверенно я беру первый кусочек, и, прежде чем проглотить, некоторое время держу его во рту. Проходит десять лет с тех пор, как меня последний раз заставляли съесть всё то, что дают, но несмотря на это каждый прием пищи до сих пор сопровождается воспоминаниями об ужасном пищевом отравлении и звонким смехом, звучащим на заднем фоне. Я закидываю сэндвичи в рот без всякого удовольствия, руководствуясь лишь физическими потребностями, быстро, пока сам себя не разубеждаю, потом убираюсь и направляюсь к единственному предмету мебели в доме.
 
Маленький стол и стул сделаны мной после первой стройки у Дженнингса. Они собраны из маленьких реек разной длины, хорошо отшлифованы и покрыты краской цвета кленового сиропа. Со стулом та же история, и хотя от грубого дерева болит спина, меня переполняет гордость за то, что мне удается создать.
Я приоткрываю створчатое окно и улавливаю запах сосны и прибитой пыли. Это в разы лучше того очищенного воздуха, которым я дышал большую часть жизни, которую, по крайней мере, помню.
Беру свою тетрадь с эскизами и открываю чистый лист. Карандаш в руках, я полон идей, но трудно сфокусироваться из-за сегодняшнего дня. Провал с Коди так близок. С того самого утра, как я проснулся здесь, у меня было лишь несколько провалов на пару часов, и слава богу, каждый раз, приходя в сознание я оказывался здесь, в безопасности.
Но история семьи Уилсон провоцирует очередной провал. Я чувствую, что мой разум на грани срыва. Не могу позволить себе освоиться здесь до потери бдительности. Если отключусь перед Коди, он, наверняка, расскажет отцу, и я потеряю работу. Или, что ещё хуже, Коди увидит ту часть меня, которую я сам едва ли знаю.
Если я отключусь, то без понятия, что может произойти, и тогда, возможно, мне придется снова вернуться к жизни в бегах.
  
Глава 5
 
Шайен
— Мисс Шайен Блу Дженнингс, я глазам своим не верю! — Дороти из «Кафе 87», расположенного на шоссе I-87 и проходящего через весь Пейсон, прикладывает ладонь к запачканному на груди фартуку, изображая удивление.
Уверена, она знает о моем возвращении с той самой секунды, когда передние колеса моего грузовика пересекают Мейн Стрит.
Она живет в Пейсоне с детства и, готова поспорить, пускает корни так глубоко, что чувствует некий сдвиг земной породы каждый раз, когда кто-то новенький ступает на эти земли. А сразу после словно достает свой громкоговоритель, который вещает всем хорошие новости, и она никогда не пользуется современными ссредствами, типа сообщений и разных социальных сетей. Дороти старомодна. Разговоры лицом к лицу — её всё, и я уверена, что это едва ли не единственная причина, по которой она работает в самом популярном городском кафе, который помимо всего прочего является и общественным центром Пейсона.
Расположившееся в самом центре города «Кафе 87» является далеко не типичным городским заведением. Деревянные сидушки, покрытые красным и желтым кожзамом и искусственной воловьей кожей, старые подковы, прибитые к стенам для украшения, и подписанный снимок Гарта Брукса у входа. Это место — рай для ковбоев, особенно учитывая местное фирменное барбекю. Едва я вхожу, слюнки сразу же бегут от запаха томленого на углях мяса и сладкого соуса, а ведь еще и девяти утра нет.
— Эй, Дороти… оу!
Она сгребает меня в крепкие объятия, и мне кажется, что ее и без того пухленькое тело округлилось еще немного с нашей последней встречи. Дороти отпускает меня из рук и начинает рассматривать, улыбка становится грустной, а карие глаза продолжают сиять.
— Как же ты похожа на свою маму, — и она снова сжимает меня с такой силой, что мне становится нечем дышать.
— Тоже рада тебя видеть, — я хлопаю её по спине, надеясь, что она чуть-чуть ослабит хватку, что и происходит через пару секунд.
— Проходи, — она кивает в сторону стойки, за которой уже находятся несколько гостей.
Я чувствую их взгляды, но не оборачиваюсь и комфортно устраиваюсь в самом конце. Даже не спросив, женщина наливает мне чашку кофе.