Сплит (ЛП)

— Лукас, — взгляд мистера Дженнингса движется по всему пространству, и я понимаю, что у его дочери точно такие же глаза, но в то же время у него они устрашающие, а у неё — пытливые.
— Ух ты, посмотри на это место, — он рассматривает брюнетку со злобной ухмылкой, и она закатывает глаза. — Снова видно стол.
— Четыре года университета, и я перекладываю бумажки, — она сердится и запихивает файл в ящик с достаточной силой, чтобы смять страницы.
Его губы дёргаются, как только он переводит взгляд на меня.
— Я полагаю, вы познакомились с моей дочерью, Шай.
Интересное имя для девушки, потому что она какая угодно, но не скромная.
— Да, сэр, мы познакомились, — я снимаю кепку и киваю.
— Шай, это Лукас, — мистер Дженнингс указывает на меня, и её глаза движутся вслед.
— Лукас, — она произносит моё имя, будто пробует его на языке.
Мой пульс чувствуется на шее. Мне нужно скрыться от неё, от чувств, которые вызывает её присутствие.
— Я оставил макет на вашем столе, — делаю шаг к двери.
— Охренеть, — его брови поднимаются. — Уже готово? — он не дожидается моего ответа, вместо этого отправляется на несколько метров назад к себе в кабинет и возвращается с моим эскизом в руке. Разворачивает и изучает страницу. — Иисусе, сынок… это хорошо.
Грудь надувается от гордости, и я приковываю взгляд к полу, чтобы скрыть свою улыбку.
— Спасибо, сэр.
— Что это? — лёгкие шаги Шайен движутся по комнате. — Срань Господня…
— Шай, ты можешь хоть день обойтись без ругательств? — разочарование в его голосе призывает взглянуть на неё в надежде увидеть знакомое выражение уныния, которое испытывает каждый ребёнок, когда над ним глумится родитель, но она кажется спокойной. Даже уверенной.
— Я всего лишь сказала, что это крутое дерьмо, папа, — она закусывает свои полные губы, словно борется с улыбкой, пока отец игнорирует её.
Смело. Я был бы слишком напуган, чтобы огрызаться такому человеку, как мистер Дженнингс.
— Хорошая работа, Лукас, — он отряхивает файл с вложенными в него листами. — Будет здорово смотреться в деревянном виде.
Пытливый взгляд его дочери устремляется ко мне, и моя грудная клетка сжимается.
— Дерево? Ты вырезаешь это из дерева?
— Да, мэм.
— Шайен, — её глаза сужаются.
— Шайен, — моя шея становится тёплой. Я пытаюсь опустить взгляд, но он притягивается к ней какой-то магнитной силой.
Стены будто приближаются к нам, воздух вокруг становится слишком густым для дыхания. Та же самая потребность с прошлой ночи пробуждается глубоко внутри меня. Она новая и такая запретная, что вызывает тошноту и возбуждение в равной степени.
Её щёки розовеют, что выделяется на фоне оливковой кожи, и я снова задумываюсь, как бы она ощущалась на моей руке, груди, губах. Эта мысль вызывает образы, которые отдаются в передней части моих джинсов.
Я моргаю, разрывая нашу связь, и с глубоким вздохом отступаю.
— Я лучше пойду, — шепчу я и киваю перед тем, как отвернуться.
Мой живот бушует с оттенком сожаления из-за резкого побега, но мне, выбитому из колеи, нужно немного пространства. Больше воздуха. Очистить голову.
За пару месяцев моего здесь нахождения, мне удается держать эмоции под контролем, а Шайен Дженнингс угрожает разрушить всё, что я так усердно создаю. Эта стабильность и уверенность, которые она излучает, не соответствуют той женщине в реке прошлой ночью. Я отбрасываю мысли о ней и решаю больше к ним не возвращаться. Но моя голова борется с одним вопросом, который я, похоже, не могу отпустить.
Что заставляет такую сильную женщину плакать, голой в реке, одной среди ночи? Меня тянет в два противоположных направления.
Отчасти я хочу удрать.
Но другая часть меня хочет узнать больше.
Шайен
Я смотрю, как Лукас отступает, практически убегая к своему грузовику.
— Я что-то не так сказала?
Мой отец отрывает взгляд от макета и следит за моим.
— Не-а. Не беспокойся о нём. Он скрытный. Думаю, это фишка художника. Не воспринимай на свой счёт.
Я мысленно возвращаюсь к участку его шеи, покрытому шрамами, что должны делать его непривлекательным, но вместо этого они прибавляют изюминку опасности к его приятной внешности.
 
— Какова его история?
— Не знаю. Не спрашиваю. Он появился у нас около двух месяцев назад, предложил помощь, сделал хорошую работу, могу сказать, что он не первый раз это делал. Продолжил приходить, вот я и нанял его.
— Хм… — я снова смотрю на карандашный рисунок в руках моего отца.
Изображение гор, гор Пэйсона. Орегонская сосна и голубые ели, усеивающие край реки, где пасутся лоси, некоторые пьют из ручья, пока другие стоят смирно, будто наблюдают за хищниками. Различные оттенки серого отбрасывают тень и придают эскизу трёхмерный эффект, который станет двухмерным на дереве.
— Откуда ты знал, что он умеет рисовать?
— Я не знал. Однажды, на перерыве, он просто взял кусок дерева и начал стругать. Затем мы увидели, что он держит в руках деревянного медведя. Он привлёк моё внимание, поэтому я спросил, может ли он сделать что-нибудь ещё. Лукас сделал каминную полку.
Этот человек почти не разговаривает, кажется почти до ужаса напуганным в спокойной обстановке и создаёт шедевры своими руками.
Ну, всё. Я заинтригована.
  
Глава 8
 
Шайен
Как кто-то выживает без Wi-Fi?
Я бросаю телефон на свою сторону кровати и тяжело вздыхаю. Застряла в своей старой комнате в окружении рюшей и пыльных штор на люверсах, и мне нечем заняться. Даже сверчки замолкают, подражая моей скуке.
Я разбираю свои коробки и достаю пригодную для гор одежду на ближайшую неделю. Её немного, но с несколькими майками и старыми фланелевыми рубашками, которые я нахожу в шкафу, сгодится.
После того долгого дня я возвращаюсь в дом своего отца, где он готовит нам с Коди обед, состоящий только из двух групп еды, которые он признает: мясо и картофель. Если его намерение состоит в том, чтобы я набрала несколько кило, то ещё парочка таких обедов сделает своё дело.
Сегодня вечером происходит первый семейный ужин с тех пор, как мой брат и отец приезжали во Флагстафф ко мне на выпускной. Но сегодняшний ужин не такой неловкий, как тот, последний. В конце концов, мой папа ненавидит тот факт, что я оставила «Jennings Contractors», чтобы пойти в колледж. Дело не в том, что он жалеет, что я получаю образование, а в том, что он презирает моё желание делать это в другом городе. Вдали от него, памяти о моей матери и наследия Дженнингсов. Более того, его бесит мой отказ взять его деньги на те пять лет моего отсутствия.
Мама говорила, что я как собака с костью. Как только нацеливаюсь на что-то, то сразу действую. Отнять эту идею можно только через мой труп.
Вот почему ползти домой и умолять адски больно.
Я перекатываюсь на свою сторону, кладу руки под подушку и смотрю на входную дверь. Даже когда она закрыта, я вижу маму, стоящую там. Она прислоняла бедро к стене, наклоняла голову и слушала, как я жалуюсь на тупейшую хрень. Мама была энергичной, самоуверенной; она кричала руками и смеялась всем телом. Но это те воспоминания, которые я должна откапывать. Как только я нахожу их, они превращаются в призрачные образы смерти. Её бесполезные руки, прижатые к телу, королевские, чрезмерно выраженные индейские скулы, выделяющиеся на фоне впалых, бледных щёк. Кости скелета, выступающие под тонкой кожей. Мои глаза обжигает, но ни одна слезинка не падает.
— Тук-тук… — Коди дважды стучит в дверь. — Ты одета?
— Да, конечно, — я шмыгаю носом и сажусь, потирая глаза. — Заходи.
Он открывает дверь и заглядывает внутрь.
— Я уезжаю.
— Уже? — я встаю с кровати.
— Да, — прищуривается он. — Ты в порядке?
Я пожимаю плечами.
— Отстойно не иметь связи здесь, — я хватаю телефон с кровати. — Эта штука бесполезна, — бормочу.
Он поджимает губы, и я на мгновение вижу маму. Коди достается большая часть её генов навахо — тёмная кожа, чёрные волосы и сострадательные глаза.