Табу (СИ)

Догадываюсь, что ты пиранья, которая палец по локоть откусит. Поэтому это еще одна причина держать от твоего рта самое дорогое.
— Запрыгивай. Ксения знает, что ты едешь?
От неожиданности я ударяюсь лбом о низкий потолок ее тачки. Божья Коровка будет там?
Что ж, это еще один повод смотаться отсюда к ней. Достаю телефон и пишу отцу смс. Знаю, что они тоже находятся в его черном списке, где безвылазно поселились спортивная одежда.
Но мне двадцать восемь и поздно уже что-либо менять. Я неблагодарная свинья.
  
Глава 9. Ксения
 
У меня уже заканчиваются доводы и причины не спускаться к завтраку, а Сергей, как назло, всю эту неделю проводит в городе. Я знаю, что мои отказы вызывают у него недовольство, но из двух зол — на протяжении часа сидеть в обществе Тимура или ругаться с мужем — я выбираю второе.
В конце концов, Тимур его сын, ему с его запоями, работой и алкоголизмом и разбираться.
Каждое утро я просыпаюсь раньше привычного времени и еду в офис, куда обычно заезжала не так часто, но теперь обстоятельства изменились. Туда же приезжает и Анжела, чтобы привести меня в порядок. Вопросов она не задает, не положено, но я все равно почему-то жалуюсь вслух на то, как много у меня дел, что приходится выезжать из дома не накрашенной.
Я намеренно пропускаю время ужина и всегда выезжаю из города так, чтобы гарантировано опоздать. Сергей не из тех, кто станет менять ради меня распорядок дня, а приемы пищи, когда он дома, у нас расписаны буквально по минутам.
Я оформляю доставку полезной еды прямо в офис, потому что не могу на каждый прием пищи ходить по ресторанам. Кто-нибудь обязательно донесет об этом Сергею. Моя еда полезная, сбалансированная и опять совершенно безвкусная в десятках пронумерованных алюминиевых и картонных коробках, которые мне доставляют ежедневно.
Я занимаюсь спортом даже чаще, чем обычно, потому что это единственная возможность законно сбросить кипящую внутри меня ярость.
А злость меня аж распирает. На Тимура, в основном. И меньше на себя. Прибежала, как наседка. Как наивная пустоголовая Лали, которая все равно прибежит к Тимуру, сколько бы раз он не вытирал об нее ноги.
А мне должно быть все равно.
Забота о сыне не прибавит мне плюсов в глазах Сергея. Мой рейтинг давно упал ниже уровня моря и даже в Арктике теплее, чем наши с ним отношения.
Пусть Тимур убивает себя с помощью алкоголя, думаю я, пока кручу педали. Пусть сидит на наркоте, мне плевать, думаю, пока качаю пресс. Мне до него нет никакого дела. Это его жизнь. А он ничего обо мне не знает и не знает, каково это терять все надежды разом. Не знает!
Он, черт возьми, понятия не имеет, каково это терять по- настоящему!
Когда в груди дыра, а вместо чувств выжженная пустыня. Он ни черта не знает!
Я обнаруживаю себя возле боксерской груши, которую бью до кровавых костяшек, без защиты и на глазах у изумленного тренера. Кажется, он спрашивал меня, нужна ли мне консультация или помощь. Но я не услышала. Просто колотила грушу кулаками, стиснув зубы так, что теперь ломит в висках.
Позже, на региональном совещании, куда я отправилась сразу после спортзала, я чувствую себя недоделанным членом секретного Бойцовского Клуба. Нет никакой возможности скрыть синяки на костяшках, а правила приличия не позволяют мне натянуть рукава пиджака настолько сильно.
Я выдерживаю и чрезмерное внимание со стороны коллег, и шушуканий за спиной. И даже опешивший взгляд курьера из доставки, когда я, забывшись, расписываюсь в его планшете.
Ярость продолжает прибывать и затапливать меня с головой удушающей горячей волной. Я злюсь на весь белый свет, но на Тимура больше всего. Это только он виноват в том, как я себя ощущаю.
Это именно он выводит меня из себя, даже несмотря на то, что мы с ним больше не видимся. Он умудряется делать это даже на расстоянии.
Безвкусная белковая еда больше не лезет в горло, и я смахиваю полные, только открытые контейнеры в мусорную корзину. Хочется послать весь мир к черту, а еще закрыть этот ящик Пандоры, который Тимур, сам того не зная, всего лишь приоткрыл.
 
Столько лет я потратила на то, чтобы не осталось ни единой щели. Чтобы ни что не выдавало то, какой я была. И почему стала именно такой.
После обеда я еду в спортивный интернат, которому удалось выбить из спонсоров новое покрытие и оборудование для стадиона. Новенький газон странно смотрится рядом с облупленным зданием, на капитальный ремонт которого, пожалуй, ушло бы, как на два стадиона. Дети по-прежнему будут жить в спальнях, в которых зимой ужасно сыро и холодно, но зато у них будет новый стадион. В этом суть современной благотворительности. Слишком долго, медленно и редко мы можем исправить что-то жизненно-важное. Официальные лица тянут долгие речи о том, как важен для страны детский спорт, что эти мальчишки — наше будущее.
Это интернат. Дети здесь из бедных семей, большинство никогда не уезжают на каникулы к родителям, потому что ничего, кроме бедности и побоев, их не ждет. Им не привыкать к тяжелым условиям. И даже казенное колючее постельное белье для некоторых лучше, чем грязное дома.
Ярость продолжает кипеть в крови. Сегодня особенно тяжело смириться с цинизмом благотворителей. Они продолжают рассуждать о важности детского спорта, но как будто не видят деревянных крашенных, перекрашенных оконных рам. Интернат стоит в очереди на смену окон, уже третий год. Подождут еще, ведь сегодня им повезло со стадионом. В стране сотни таких учреждений, но даже одно из них нельзя привести в порядок от начала и до конца. От стадиона и до кончика прохудившейся крыши. Нельзя и все.
Последним слово берет директор интернета. По уму, ему бы давно пора на пенсию. Но никто не рвется занимать его место. Он говорит как раз об этом, хотя иносказательно, ведь вслух принято рассуждать только о будущем. Хорошо будет потом, а сейчас нужно только потерпеть.
Этот человек отдает последнюю копейку на благо интерната и мальчишек. На них новенькая форма, двух цветов, потому что сразу после речей они сыграют на новом покрытии. И многие стоят и переминаются с ноги на ногу, блестящими глазами глядя на новые сетки на воротах. На полосы на искусственной траве, которые до сих пор пахнут краской.
Поразительно, но в каждом из этих мальчишек я вдруг вижу Тимура. Когда-то, очень давно, он скорей всего был точно таким же. С острыми коленками, с которых сползали гетры. Нетерпеливо дергал ногой, желая только одного — поскорее оказаться на поле.
Как же так вышло, что ничего этого не осталось в его жизни?
Мне ли не знать, что мы всегда теряем самое дорогое вот так, в одно мгновение, которое проходит черной полосой, меняющей жизнь на «до» и «после». Это не финиш и не старт. Это новый круг с новыми условиями, который ты начинаешь оглушенный и сбитый с толку, и больше нет возможности начать заново. Повернуть время вспять. Побежать обратно, надеясь дважды войти в одну и ту же воду.
Звучит свисток. И нетерпеливые мальчишки срываются с мест. Занимают места на поле. Им еще просто верить в будущее, в то, что когда-нибудь потом все будет хорошо. А чтобы стать счастливыми, им просто нужно сыграть в футбол.
Седой директор разыгрывает мяч.
Я ни черта не смыслю в правилах футбола. Никогда им не интересовалась. Никогда не понимала, что сын моего мужа вообще нашел в этом перебрасывании толпой одного мяча.
Но теперь я понимаю, что так и должно было быть. Просто у каждого человека должно быть именно то, от чего только у него будет чаще биться сердце. Главное, что оно есть. И плохо, когда этого больше нет. Тогда и человека нет. Только оболочка, которая продолжает куда-то нестись, потому что так принято. По привычке жить дальше. А жить уже неинтересно.
 
Или бессмысленно.
— Да кто, блять, так играет?!
От этого крика даже рев на трибунах стихает. Сначала с лица директора сбегает вся краска, а потом он, наоборот, багровеет, рыща взглядом по трибунам. Нет, я знала, что футболисты из-за азарта матерятся, как сапожники, но чтобы при детях?