Нечаянный тамплиер (СИ)

Эти полукровки по внешнему виду мало отличались от тех же коренных сирийцев. Поэтому пленный Мансур никак не удивлял христиан в трактире своим видом. К таким парням, как он, невысоким и загорелым брюнетам с небольшими усиками и бородками, здесь давно привыкли. Много похожих местных парней служили наемниками в той же армии Акры. Даже сержанты ордена тамплиеров набирались из подобных людей.
Государство крестоносцев было многонациональным и главной опознавательной системой свой-чужой левантийцы в третьем поколении все еще считали не национальную, а религиозную принадлежность. А она не была написана у человека на лбу. Но, если смуглый парень приехал в компании двух христианских рыцарей, да еще и монаха, то его принадлежность ни у кого не вызывала никаких вопросов. Тем более, что приехал он на лошади и не был связанным. Потому с первого взгляда понять, какое место занимает этот местный в прибывшей компании, является ли он слугой или конюхом, или же просто едет в роли попутчика, не представлялось возможным. И, тем более, никто не подозревал в нем врага. Видя, что окружающие относятся к нему вполне лояльно, Мансур повеселел и даже начал улыбаться. Когда они уселись за длинный стол на не менее длинную лавку, сарацин спросил у Григория:
— Ты меня отпустить? Я не быть пленником?
Родимцев кивнул, подумав, что наконец-то избавится от странного парня. Но, неожиданно сарацин предложил:
— Твоя оруженосец нет. Я быть.
— А своему шейху Халеду, получается, больше служить ты не хочешь? — спросил Григорий.
— Я сдаваться. Пленник. Трус. Халед не простить, — сказал Мансур.
Родимцева, конечно, несколько удивило желание этого парня остаться при нем. Но, Григорий сразу подумал, что ординарец ему, конечно, не помешал бы. Иначе самому придется и за конем ухаживать, и все звенья кольчуги вычищать, и меч точить, да и много чего еще делать. А с ординарцем, то есть с оруженосцем, существование сразу сделается несколько попроще и приятнее. Правда, говорит он на языке франков плоховато. Но ничего, подучит потихоньку. Какие его годы? На вид парню лет двадцать. Так что лучше такой оруженосец, чем никакого.
— Ну, будь моим оруженосцем, если хочешь. Только денег у меня не имеется, чтобы жалованье тебе платить. Разве только покормить могу, — сказал Гриша.
Мансур обрадовался и заулыбался.
— Нет, нет! Ни в коем случае нельзя, чтобы нехристь стал оруженосцем у христианина, да еще и у храмовника! Церковь такое не одобряет! Да и тебя, брат Грегор, выгонят из ордена с таким оруженосцем, — возмутился монах Иннокентий, сидящий рядом.
— Я хотеть крестись. Мой мама франк называть меня Мишель, — выкрутился хитрый сарацин.
— Ну, тогда другое дело. Вот, в ближайшей церкви покрестим тебя, как Михаила, потом и оруженосцем сможешь стать, — сказал францисканец, успокоившись.
Этот постоялый двор, который находился уже не так далеко от Акры, предоставлял даже некоторый сервис. Во всяком случае, тут имелись самые настоящие официантки-подавальщицы, которые разносили еду и собирали оплату. По виду девушки казались настоящими сарацинками, турчанками или сирийками, чернявыми, кудрявыми, носатыми и худыми. Одетые в длинные черные платья, они, тем не менее, умудрялись очень проворно сновать между столами с деревянными подносами, полными еды.
— Я угощаю, — неожиданно объявил Бертран, достав один из своих трофейных кошельков. Хотя все остальные трофеи барон Монфор и отобрал у рыцаря из Луарка, срезанные сарацинские кошельки и даже две трофейные лошаденки остались при нем. Вот только Гриша не ожидал, что Бертран так расщедрится, чтобы заказать угощение на всю их компанию.
— Спасибо, ты очень щедр сегодня, — сказал Григорий, когда им на стол подавальщицы принесли три подноса полные еды.
Здесь подавали не шашлыки и бульон неизвестно из кого, как это было в заведении на перевале у людоеда, а честную зажаренную курятину со свежей зеленью. Отдельно девушки принесли вино в глиняных кувшинах, чарки из той же глины, куда вино следовало наливать, и плоские кругляши местного хлеба, сложенные стопкой на глиняной тарелке. Себе Бертран заказал полный поднос крылышек и ножек. Монаха, как видно, рыцарь решил отблагодарить за чудесное исцеление от раны, потому и для него предназначался поднос не меньше. Правда, монах разделил трапезу с Адельгейдой, которая сидела рядом с ним. А Григорию достался поднос пополам с Мансуром. Впрочем, еды на большом подносе вполне хватало на двоих, тем более, что теперь Гриша все равно предполагал делиться с новоиспеченным оруженосцем.
 
Все это время Родимцев внимательно наблюдал за монахом. Интересы церкви старик, конечно, соблюдал. Вон сразу как начал возмущаться, что оруженосцем хочет стать нехристь. Но, например, молился довольно мало. Лишь тихонько, почти шепотом, благословлял трапезу. Монашеского пострига, тонзуры, на голове монаха тоже заметно не было. Впрочем, макушка его и так облысела из-за естественных причин старения организма. Так что есть у францисканца эта самая тонзура, или нет ее, понять не представлялось возможным. В любом случае, брат Иннокентий на религиозного фанатика мало походил.
Вдруг где-то у входа послышались грубые голоса. Девушки, прислуживающие в зале, сразу насторожились. А в глазах их и в выражении лиц угадывалась тревога.
— Месье Гильом, пожаловали госпитальеры, — сказала одна из официанток хозяину заведения, пожилому франку.
Хозяин торопливо выскочил из-за прилавка и собственной персоной вышел навстречу новым гостям.
— Уйди, Сара. Беги прячься на кухне. Не попадайся им на глаза. Они не должны узнать, что я приютил евреек, — услышал Григорий фразу, произнесенную шепотом, когда хозяин заведения поравнялся с чернявой девушкой возле их столика, с краю которого возле прохода и сидел Родимцев.
Монах, сидящий напротив, поперхнулся и закашлялся. Наверное, тоже услышал.
— У меня и самой нет никакого желания встречаться с госпитальерами, — бросила Сара, заторопившись в сторону кухонной двери, открытой по другую сторону прилавка.
Это казалось странным, но в трапезном зале сразу повисла напряженная тревожная тишина. Словно все посетители, сговорившись, мгновенно прекратили жевать и общаться. Григорий обернулся и увидел, что у входа стояли шесть человек в черных плащах с белыми «мальтийскими» крестами, концы которых расходились жирными треугольными стрелками.
Родимцев сразу вспомнил, что госпитальеры и храмовники не могли терпеть друг друга. И причиной тому были не столько даже политические интересы, сколько обыкновенная жадность. Что приобретал один орден, всегда мгновенно вызывало зависть у другого. Хотя рыцари каждого из этих самых могущественных военно-монашеских братств, вроде бы, отказались от мирского имущества, но зато у руководства орденов амбиции имелись непомерные. И обуздать их великие магистры не могли даже перед лицом смертельной опасности, созданной Бейбарсом и нависшей над королевством христиан Леванта.
Один из братьев, выше других и шире в плечах, одетый в новенький плащ и дорогой шлем с поднятым забралом, выглядел командиром этих госпитальеров. Ожидая, когда подойдет хозяин заведения, он пытался чистить свои широкие грязные ногти какой-то щепкой. Пожилой седой трактирщик шел к нему неуверенно. По-видимому, слава о госпитальерах ходила не слишком хорошая. Во всяком случае, на Грегора Рокбюрна, как на тамплиера, в заведении не обратили особого внимания, а госпитальеров тут явно побаивались.
— Да, благословит вас Господь, дорогие гости, — подобострастно произнес хозяин, кланяясь на ходу. Потом угодливо спросил:
— Что прикажете подавать, братья-рыцари?
— У нас нет возможности обедать, как там тебя, — перебил трактирщика госпитальер. И добавил:
— Мы объезжаем все окрестные заведения вокруг Акры. Ищем лазутчиков Бейбарса, нехристей и мародеров. Говорят, что тут их прикармливают.
Выражение лица хозяина трактира сразу изменилось. Он побледнел и сказал:
— На моем постоялом дворе никогда не бывало никого из них! Каждый, кто останавливается здесь — это честный подданный Иерусалимского королевства, либо христианский паломник!