Нечаянный тамплиер (СИ)
— Да, ты неплохо дерешься, тамплиер, — сказал он Грегору, вытирая окровавленный меч об одежду поверженного противника.
— Если бы ни он, Бертран, нас бы уже убили, — высказался седой, который, вроде бы, немного протрезвел во время схватки. Наверное, от вида крови.
— Да, Джерард, он троих срубил, признаю, — пробормотал тот, которого, оказывается, звали Бертраном. И добавил с бахвальством:
— Но, и я неплохо сражался. Отправил двоих на тот свет.
— Я Джерард де Луарк, а со мной племянник Бертран и его оруженосец Гильом. А мой оруженосец Жильбер, к сожалению, пал в бою, — представился сам и представил своих седой. Потом добавил:
— Мы решили посетить Святую землю. Да застали здесь совсем не лучшие времена. Мы хотели навестить нашего родственника, моего двоюродного брата. Но оказалось, что сарацины уже разрушили не только его замок, но и разорили все земли вокруг. Теперь уносим ноги.
— Я, между прочим, лучший меч Луарка, — похвастался рыцарь помоложе.
По-видимому, этот человек любил прихвастнуть и покрасоваться лишний раз, чтобы оказаться в центре внимания. К тому же, он не был трезв, и его совсем не смущали трупы. Григорий, напротив, был удручен итогами схватки, потому что, во-первых, ему пришлось собственноручно лишить жизни трех человек. Пусть они и были враги, но все-таки люди. Смерть, сама по себе, его не пугала, ведь Родимцев был опытным бойцом, прослужившим целую жизнь, и теперь нечаянно начавшим служить уже во второй жизни в качестве рыцаря-тамплиера. Но вот так, мечом, ему до этого еще никого не доводилось убивать. Даже служа в Афганистане и убивая противников пулями, Родимцев всего однажды зарезал моджахеда ножом, когда нужно было срочно и очень тихо снять вражеский караул, а прибора бесшумной стрельбы под рукой не имелось. Да и поручить такое ответственное дело он не мог в тот раз никому из своих бойцов. Тогда так уж вышло, что ветеранов из его взвода отправили на дембель, а новички еще ничему почти не научились. Он сделал все успешно, как учил инструктор, но тот зарезанный душман потом долго стоял у Родимцева перед глазами. Но, никогда Григорий не попадал в такую близкую рукопашную схватку, чтобы в дело пошли клинки с обеих сторон. А во-вторых, Гриша знал, что это совсем не последние противники. За убитыми в любой момент могли приехать к постоялому двору и другие сарацины. Потому убираться отсюда следовало как можно скорее.
Какая-то шальная мысль пришла внезапно на ум Григорию. Он подошел к поверженному врагу, труп которого уже остывал, и, вынув из его бока окровавленный кинжал, быстро срезал им с золоченного пояса мертвеца тугой кожаный кошель, оказавшийся довольно увесистым. Гриша приметил этот вражеский аксессуар еще во время схватки.
— Зачем берешь деньги, тамплиер? Разве Господь перестал помогать тебе? — насмешливо спросил Бертран, точно также в этот момент срезая кошелек с другого убитого сарацина.
— Господь меня не оставил, раз дал силы победить врагов, не получив ран, да еще и послал трофей, — в тон ему ответил Грегор.
— Так деньги — это же греховное искушение для таких, как ты. Братьям вашего ордена деньги иметь нельзя. Вам это запрещают. Потому, лучше отдай их мне, — не переставал подначивать рыцарь.
— Не беспокойся, Бертран, я собираюсь раздать нищим милостыню, а оставшееся пожертвовать на храм, — сказал Григорий.
— Знаю я вас, тамплиеров. Слышал уже все, что про вас говорят. Хитрецы вы, еще те. Вот, кого это ты с собой везешь? Маленького монашка? Или маленькую монашку? — не унимался Бертран.
— А тебе какая разница? — произнес Григорий.
— Так просто. Интересуюсь. И куда это тамплиер может везти ребенка? — задал подвыпивший рыцарь очередной глупый вопрос.
— Куда велели, туда и везу, — ответил Гриша.
Ссориться с кем-нибудь из христиан, а тем более с этим высоким и широкоплечим рыцарем, который неплохо показал себя в бою даже будучи пьяным, ему сейчас хотелось меньше всего. Все, чего он желал, так это поскорее забрать сироту и уехать с постоялого двора. А деньги, конечно, в путешествии пригодятся. На Господа, как говорится, надейся, да и сам не плошай. Потому, вытерев от крови меч и кинжал, и убрав клинки в ножны, Григорий заглянул в добытый в бою кошелек и увидел там блеск желтого металла. Дюжина кругляшей поблескивала настоящим золотом, а помимо них там имелось и серебро. Привязав трофейный кошелек к своему поясу и справив нужду, он пошел искать немецкую сироту, но, Адельгейда, как назло, куда-то подевалась. Наверное, она до сих пор где-то пряталась и не вылезала из укрытия, боясь, что бой еще не закончился.
Григорий заглянул под все столы в поисках девочки. Ее там найти не удалось. Но, слишком долго искать не пришлось, потому что она внезапно подала голос. Адельгейда оказалась сидящей на полу за прилавком, забившись в дальний угол, а трактирщик стоял перед ней, нависая над ребенком всей своей немаленькой тушей.
— Что тут происходит? — спросил Грегор, почувствовав недоброе.
— Мертвецы, лежат, там, — пробормотала Адельгейда, указывая куда-то назад своим маленьким пальчиком.
Григорий обернулся и, увидев за открытым дверным проемом медные котелки, подвешенные к стене, понял, что в той стороне находится что-то вроде кухни. Он шагнул в ту сторону, но ему внезапно перегородил дорогу трактирщик. Толстяк казался взволнованным и что-то пытался объяснить:
— Там совсем не то, что думает девочка. Просто сарацины здесь уже проходили. Вот и некуда класть трупы.
Григорий оттолкнул его с дороги и заглянул в помещение. Там действительно была большая кухня с плитой, с жаровнями и даже с примитивной мойкой. В корзинах лежали овощи, а в медных котлах на плите варилось мясо. Сначала Григорий подумал, что возле разделочных колод на досках лежат свиные туши, но, подойдя ближе, обнаружил, что это наполовину разделанные трупы людей, из которых хозяин и готовил для гостей свои «угощения». Пораженный этим страшным открытием, Гриша чуть не прозевал атаку трактирщика, который внезапно кинулся на него с топором.
Вовремя обернувшись, Григорий перехватил руку толстяка, и они схватились врукопашную. Но, трактирщик оказался неожиданно сильным, да и весовые категории были разными. И побеждал толстяк, прижав своим пузом Грегора к стене, когда на шум внезапно в кухню влетел Бертран. Недолго думая, рыцарь кинулся растаскивать дерущихся. Но, едва он увидел разделанные трупы, как тут же ударил трактирщика увесистым черпаком по затылку.
— Похоже, этот негодяй накормил нас человечиной, — пробормотал рыцарь.
— За этот грех он достоин смерти, — сказал Григорий, отдышавшись после медвежьей хватки трактирщика и вытащив меч.
На что хозяин постоялого двора, который быстро пришел в себя после удара черпаком, встал на колени и проблеял:
— Сжальтесь, добрые христиане! Еще Раймунд Ажильский свидетельствовал, что во время Первого крестового похода наши доблестные воины христовы потрошили пойманных нехристей, варили их в котлах, насаживали на вертела, поджаривали и съедали. И нет ничего плохого в этом. Тем более сейчас, когда все вокруг разорено, а скотина угнана.
— Так что же эти трупы, которыми ты накормил нас, такие белые? На сарацин что-то мало похожи, — сказал Бертран трактирщику с упреком.
— Нет, мессир, это были истинные сарацины, свежие, убитые совсем недавно, — утверждал трактирщик.
— Умри же, людоед! — не выдержав дальше таких речей, Бертран снес голову трактирщику одним быстрым взмахом своего меча.
— Надо уходить отсюда! Здесь проклятое место! — воскликнул Грегор.
Но Бертран не спешил уходить, сказав:
— Здесь могут быть и другие такие же людоеды. Вы езжайте, а мы еще задержимся и все осмотрим.
Возможно, Бертран действительно собирался выявить и покарать сообщников людоеда-трактирщика, если таковые имелись. А, может быть, подвыпивший рыцарь просто хотел помародерствовать. Но, Григория это мало волновало. Он вернулся к Адельгейде, взял ее за руку и повел к выходу. Девочка, похоже, так ничего и не поняла. А может, просто сделала вид, что не поняла. Григорий уже смекнул, что Адельгейда, что называется, была себе на уме. Сам же Родимцев, узнав, что бульон, которым их накормил трактирщик, сварен из человечины, хоть и не начал блевать, но отвратительное чувство надолго испортило ему аппетит. Впрочем, он не показывал своего омерзения перед девочкой. Делая вид, как будто бы этого неприятного эпизода и не происходило.