Дорогой скорби: крушение Ордена (СИ)

– Да у него ещё и эта больная мания! – забасил Готфрид. – Он везде видит диктат. Власть Империи – диктат, власть королей – диктат, существование церкви Девяти – диктат. Ох, – тяжко выдохнул норд, приложив ладони к лицу.
– Согласен, друг мой. Что-то нашего товарища стало не по-детски плющить. Мне кажется, что скоро он увидит и в нашем Ордене диктат.
Озвученные мысли Азариэля стали лишь небольшой частью к его размышлениям о том, что творится в Ордене. Он помнит тот день, в котором была дана его клятва кандидата. Тогда, в те почти беззаботные дни, Тиберий рад был служить Ордену в его защите от Тамриэля от тьмы. Азариэль со скорбью в сердце вспоминает, как его друг гордился тем, что служа Ордену сможет защитить простых, обычных людей из народа. Да, его нелюбовь к Империи была всегда, но теперь она переросла в ненависть, а любовь к людям сменилась на призывы к осуществлению эфемерных идей народовластия.
– Ребята! – радостно воскликнула девушка, явно пытаясь развеять атмосферу возрастающей неприязни к другу. – Да ладно вам будет. Он хороший человек.
– Я не спорою, – ввязался Азариэль, – но такие мысли до добра не доводят. В своё время, когда я только совершал путь к Ордену, меня один из таких хороших людей едва не убил в лесу.
– Ка-а-ак? – в глазах девушки Азариэль разглядел тень от удивления. – Ты мне никогда не рассказывал.
– Готфрид знает, – махнул в сторону нордлинга, уткнувшего руки в пояса, парень и сокрушённо продолжил. – Меня едва не убили. Если бы не Ульфрик, меня бы растерзали. Ты понимаешь? – речь парня стала более напориста. – Ты – не глупая девочка и должна понимать, к чему приводит всякий дух бунтарства.
– Вы так говорите, потому что не были в Ложе. Если бы ты Азри там побывал, то смог бы понять Тиберия.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мы вольны выражать свои мысли, мы вольны говорить, что думаем до тех пор, пока не сотворим зла.
– Акви, но поступки, действия определяются мыслями. Так убийства, кражи, даэдрапоклоннство, ересь или призыв нежити уже были заложены в помысел. А милостыня, благодать или исцеление больного определены хорошим умыслом.
– Но свобода мыслей говорит о том, что можно говорить всё, лишь бы это не было оскорбительно, – Аквила подошла к фонтану и слегка прильнула к перегородке ложи, сев. – Разве плохо будет, если крестьяне выразят своим господам протест из-за работы? Если укажут на ошибки господина… рыцаря или тана? А если рабочие станут свободны в своих словах к промышленникам и бюрократам?
– Эдак мысля за мыслю, если рассвободничаться, то и до свержения Императора дойти можно, – к спору вновь подключился Готфрид. – Крестьяне бросят поля и будут без продыху трындеть в тавернах, а рабочие прямо пошлют работу.
– Но как же можно без свободы искусству или книгам? Если бы не законы Империи то творить, создавать культуру, было бы намного легче и проще.
– Ага, я прям-таки представил это искусство… навозом по холсту. Вот это я понимаю, красотища. – Слово взял Готфрид, а за ним его подхватил и Азариэль:
– А как же искушения даэдра? Разве их упоминания в Империи цензурируются? Разве труппы актёров, которые впали в ереси, не подвергаются наказанию за «вольное» искусство? Разве свобода мыслей, в мире где всюду обитают сектанты разных масти на пару с ренегатами, которые только и ждать разорвать Империю, может существовать?
Девушка привстала с холодного мрамора и сделала шаг назад, вымолвив лишь одну реплику:
– Я думаю, что Тиберий в чём-то прав.
– Аквила… – в полушёпоте заговорил Азариэль, – ты вольная птица. Это твоя суть и я это уже заметил. Но вспомни, что мы клялись в верности Ордену, а он защищает Империю, чтобы нам не говорили. Да, Регент может нас убеждать, что ему всё равно, но если она распадётся, он понимает – Тамриэль порвёт от приступов проникновений тьмы. Еретики даэдра, поклонники тёмных сил, ревнители чёрных культов да и просто сумасшедшие станут угрозой, с которой трудно совладать.
– В Ложе всё говорится иначе, – запротестовала девушка.
 
– Опять эта Ложа! Как будто в ней есть что-то святое. Как будто, – Азариэль приложил ладонь к подбородку, затянув мысль, ощутив, что он напал на нечто важное, и правая часть его лица погрузилась сию секунду во тьму, ибо магический шар потух, уступив место света мраку. – Как будто вас кто-то убедил в этом. Как же я мог не догадываться об этом!
– Азариэль, только не говори, что ты станешь ко мне хуже относиться, если мы разойдёмся с тобой во мнениях о свободе, – речь леди обернулась в тон нарастающей ожесточения.
– Акви, – едва-едва усмехнулся альтмер, – я всегда помню, как ты тогда… в босмерском селении спасла меня от вампира. Поверь я всегда приду тебе на выручку, даже если против выступят сами шестнадцать во плоти. Но прошу тебя… будь осторожнее… ты, да Готфрид, Ахмат… вы единственные, кто мне другом были до Ордена. Тиберий же… он стал далёким, его больше занимает игрушечная борьба с Империей.
– Да-а. Я постараюсь.
– Мой отец… я… я уже стал забывать те дни, но ясно помню, что ты была для него как дочь. Когда твоя мать уходила на работу ты оставалась у нас дома, и он всегда радовался тому, что у меня была подруга. Ох, Аркей, храни его душу.
– Ой, развели тут мелодраму солитьюдской коллегии, – обстановку разбавил бас Готфрида. – Лучше вспомните, как на прошлой неделе Аквила отрабатывала заклинание шаровой молнии.
– Она же извинилась, Готфрид, – с ноткой веселья в словах заговорил Азариэль, – ну подумаешь, оно оказалось очень сильным. Никто ж не умер.
– А могли. Мне и Дамиру пришлось потом собирать части брони по всему плацу.
– Прости Готфрид, я его от избыточной силы не туда направила. Меня просто развернуло! – извинительно и не унимая улыбки с тонких губ, заговорила бретонка. – Мальчики, лучше скажите, мы же всегда останемся друзьями. Ни смотря, ни на что?
– Останемся, – ответил Готфрид.
– Ни смотря, ни на что, – добавил Азариэль.
Их тёплую дружескую обстановку прервал возглас, тяжёлый пронзительный крик одного из рыцарей, который в белом стихаре идёт у кузниц Ордена:
– Вы чего забыли в такую темень?
– Простите госпожа Фрея!
Рыцарь-девушка, посвящённая в титул не знает, что ребята просто гуляют, так как обсуждение уже давно закончилось и все поспешили разойтись кто куда. Только они втроём решили прогуляться, пока стража не объявит сонный перерыв, возвестив об этом четырьмя ударами в бронзовый колокол. Азариэль знает, что это Фрея одна из тех, кто против, резко против обсуждений и «Столов», и поэтому даже не узнавала, когда и во сколько проходит, с её слов «бесовская сходка вольнодумцев».
– Давайте быстрее! Если до половины одиннадцатого не смоетесь, я вас в фонтане утоплю!
– Предлагаю идти прочь отсюда, – заговорил Готфрид и, мотнув подбородком в сторону рыцаря, проходящего в Великой Башне, иронично добавил. – Вы посмотрите на неё. Утопит ведь и не моргнёт.
– Ну что ж, раз момент расставания пришёл…
Азариэль протянул руку Готфриду и крепко зажал его ладонь в своей, свершая крепкое рукопожатие. Старую подругу он слегка приобнял и тут же она от него отпрянула, ибо Кодекс Ордена запрещает долгие телесные контакты между парнем и девушкой, дабы «Порча Сангвинова не искусила души служителей Ордена».
– А ты?
– А я ещё постою, Готфрид, – и втянув полную грудь свежего лёгкого воздуха, на выдохе юноша прошептал. – Хорошо мне тут.
Все разошлись – Готфрид и Аквила миновали море стриженной зелени и попали в Кельи – один на второй этаж, а вторая на первом. Только Азариэль стоял несколько минут у фонтана, внимая прекрасной музыке плескания воды и разглядывая, как древние божественные архитекторы рисовали небо подлунного мира.
Свод небес во всю усеян звёздами, не осквернённый ни единым облаком, чистый и безмятежный. Азариэль, присев на перегородку фонтана, повернул голову влево. Главная башня Цитадели гордо подпирает твердь небес острой пикой, словно споря с ним за превосходство. Она, лазурно и прекрасно переливаясь отблесками лунного диска, устремлялась ввысь, символизируя всё могущество Ордена.