Орудия войны (СИ)

Но все равно выходило неприлично дорого.
— Что же так много? — спросила Саша. — Работа ладно, труд должен быть оплачен… но ткани отчего настолько дорогие?
— Шерсть мы импортируем из Англии, — невозмутимо ответила барышня. — Высший класс. А на подкладку идет французский шелк.
— Да, но… — Саша замялась. — А нет ли материалов подешевле? Мне бы и отечественное производство подошло.
— Увы, — развела руками барышня, — ткани отечественного производства нынче не поставляются. Прежде мы заказывали сукно и миткаль из Иваново-Вознесенска, но сейчас поставки все время срываются… Европейские материалы — это гарантия качества, мадам. Уверяю вас, вы не пожалеете, пальто прослужит вам много лет.
Сколько Саша себя помнила, мануфактуры Иваново-Вознесенска одевали всю Россию. Что же там происходит? В газетах никаких сообщений об этом не было.
— Хорошо, сшейте по этой смете, пожалуйста. Всего вам доброго.
Встала, чтоб уйти.
— Надо же сперва снять мерку, мадам, — удивленно напомнила девица. Саша чертыхнулась про себя. Роль давалась ей непросто, она многое забыла про нормальную жизнь.
После получения письма с фронта Саша прервала затворничество. Уже несколько дней она посещала выставки, магазины и кафе, а вчера даже сходила в синематограф. Хотя она приобрела билет на американскую комедию с малоизвестным, но ужасно забавным актером Чаплиным, сперва двадцать минут показывали фильм о зверствах большевистской ЧК. Фильм этот был игровым настолько же, насколько и комедия, но выдавали его за документальный, и публика, кажется, верила. Разумеется, в ЧК чего только не творилось иногда, особенно в провинции; но никто бы не позволил снимать это на пленку.
Саша догадалась наконец спросить Вершинина, не должны ли они посещать церковь, как положено добропорядочным мещанам при Новом порядке. Оказалось, со счета Сирина регулярно поступают пожертвования в церковную казну, и от участия в богослужениях это вполне официально освобождает. Считается, что за занятого восстановлением страны делового человека и его болезненную сестрицу молятся другие люди.
Все это время Саша пыталась понять, ведется ли за ней слежка. Пришла к выводу, что слежка если и есть, то весьма профессиональная — такая, какую она не способна выявить. Хотя более вероятно, что девица Сирина никому не интересна. Но на всякий случай Саша пыталась вступить в контакт, хотя бы на пару минут, с разными людьми. Охотно завязывала и поддерживала беседы на любые темы. Пожилых дам выслушивала, сочувственно кивая, с молодыми женщинами зубоскалила, с мужчинами была сдержанна, но мила. Если слежка все же ведется, пусть сыскари подметки собьют, проверяя каждого из ее случайных собеседников.
Как лист прячут в лесу, так Саша пыталась спрятать за этими пустыми разговорами ту встречу, на которую шла сейчас. Назначена встреча была через объявление в “Петроградских вестях”: “Немыслимо срочно и невообразимо дешево продам репродукцию Левитана!” Первые слова были условленным знаком. Цифры в вымышленном адресе расшифровывались как дата и время. Левитан же Левитаном и был — Новый порядок не жаловал современное искусство, а вот выставки художников прошлого века проходили часто.
Увидев Донченко, одетого на этот раз в весьма приличный костюм, Саша отошла к малоизвестной, не интересной публике картине и уронила на пол программку. Донченко поднял. Любезно улыбнувшись, Саша тихо сказала:
— Груз получен. Жди подтверждения по своим каналам, — Саша знала, что причин верить ей на слово у Донченко нет. — Но этого отчаянно не хватает. Следующая партия должна быть много больше. Срок — неделя. Задержимся — некому будет поставлять.
— Куда передать оплату? — спросил Донченко.
Саша объяснила. При первом посещении рынка на Сенной площади она верно угадала, что там проворачивались делишки, незаконные в разной степени — от банальной торговли контрафактом до государственных преступлений. Вершинин дал ей контакты надежных людей. Надежными он считал тех, для кого нужда была пуще закона.
— Только это будет без меня, — закончила Саша. — Мне нужно вернуться на фронт. Завтра же.
 
Она опасалась, что Донченко станет возражать, откажется передавать золото без ее участия. Но он только кивнул.
— Нужно, — подтвердил он. — Будешь налаживать работу комиссаров. Уцелевшие части РККА стягиваются на Тамбовщину. Отряды восставших рабочих тоже. Обеспечить снабжение, координацию, взаимодействие со штабом.
— Со штабом армии? — удивилась Саша. — Я ж полковой комиссар.
— Уже нет. Ты — комиссар Объединенной народной армии.
— Черт, — сказала Саша. — Черт.
— Не обсуждается. Так надо, и, значит, ты справишься. У революции теперь нет никого, кроме нас.
Саша не знала, какова на самом деле роль Донченко в петроградском подполье. Лучше было не знать.
— Политдонесения по штабу отправлять лично мне через связного, — продолжил Донченко. — Пока поступают отчеты от комиссаров и от тебя, будут и поставки. С личным докладом явишься через три месяца. Приказ ясен?
— Приказ, — ответила Саша почти без паузы, — ясен.
Улыбнулась так легко, как только могла, и пошла дальше любоваться пасторальными пейзажами.
***
— Скажи мне, кого мы потеряли, — попросила Саша.
Белоусов стал перечислять фамилии. Это заняло полторы минуты — дольше, чем Саша надеялась, но все же не так долго, как боялась. Имен близких друзей она не услышала.
Саша больше не плакала над списками погибших. Она вообще больше не плакала.
— Следовательно, у нас нехватка людей?
— Напротив, — ответил Белоусов. — Людей уже больше, чем мы вывели из Тыринской Слободы. И новые добровольцы приходят каждый день. Здесь теперь около шести сотен одних только красноармейцев, помимо нас. Князев занимается переформированием частей. Организует обучение новобранцев и ставит командирами тех, у кого есть хотя бы какой-то опыт. Как только поступили патроны, мы начали боевые действия, пусть пока и не с основными силами противника. Казаки теперь остерегаются дробить силы, что затрудняет им… грабеж населения, если называть вещи своими именами.
Они шли через разбитый на лесной прогалине лагерь, где стояла часть полка. Этот лагерь куда меньше напоминал убежище потерпевших бедствие, чем их первый. Стало больше порядка. Под рядами навесов стояли лежанки из хвороста, камыша и соломы. На них спали даже среди дня — отдыхать солдатам приходилось посменно. На поляне шли занятия по строевой подготовке. Возле озерца размещалась походная баня. Поверх ведущей через лагерь тропы набросан хворост — после недавнего дождя землю развезло. Саша заметила военно-походную кухню-самовар, вокруг которой суетились кашевары.
— Это у нас откуда? — удивилась Саша.
— Оказалось, не все части Красной армии бросили обоз при отступлении, как мы.
— Что с продовольствием?
— Тут положение несколько улучшилось. Местные жители теперь по себе знают, как действуют казаки при подавлении бунта. Потому охотно кормят армию, которая пытается выбить их отсюда. А вот с обмундированием ситуация катастрофическая. И медицинского персонала практически нет, наш полковой доктор убит.
— Мобилизуем гражданских врачей. Оперативно, чтоб слухи не разошлись и врачи не разъехались. Собери сведения, кто из них где живет. Лекарства будут. Послушай, что должно быть в следующей поставке. Я же все правильно запросила?
Саша старательно перечислила заказанное: обувь, одежда, медикаменты, вооружение, боеприпасы. Белоусов сделал пару замечаний, но в целом признал список удовлетворительным.
— Как Князев? — спросила Саша.
— В своей стихии. Всегда умел превращать растерянных новобранцев в солдат. Вот только свою семью до сих пор не разыскал, это гнетет его. Теперь гражданских много среди добровольцев, особенно из рабочих. По их сообщениям, оборудование на заводах выходит из строя, а новое не поставляется. Но рабочих на улицу не выкидывают. Грузят в вагоны и увозят в западном направлении, не предоставляя никаких объяснений. И не все хотят на собственном опыте узнавать, что Новый порядок заготовил для них.