Орудия войны (СИ)
— То, что вы теперь переживаете — это похмельный стыд. Обычное дело, с кем не бывает, — улыбка делала лицо Белоусова моложе и вместе с тем добрее. — Но, право же, ничего ужасного вы не совершили. Если вы вдруг захотите вернуться к этому… разговору после, я был бы рад. Но у меня будет одно условие: сперва мы заключим брак.
От неожиданности остатки хмеля улетучились из головы.
— Это что, предложение? — спросила Саша.
— Ну да, — он снова улыбнулся. — В других обстоятельствах я бы не решился. Все же я много старше вас, мне перевалило за сорок. И моя ординарная карьера достигла своего потолка, в то время как ваша могла бы быть на взлете. Хотя, как знать, быть может, теперь как раз благоприятное время для таких карьер, как ваша. Но вы сейчас уязвимы, неуравновешенны и нуждаетесь в поддержке, которую я мог бы вам предложить.
— Есть много причин, по которым мне нужны вы, — сказала Саша. — Но я не вижу ни одной причины, по которой вам была бы нужна я. От меня не выйдет ничего, кроме тревог и неприятностей.
— Я знаю, что вы такое, Сашенька. И, право же, слишком давно живу на свете для того, чтоб надеяться изменить другого человека. Но мне нужно быть нужным.
***
Оказалось, что сведения о регистрации брака полагается вносить в личные карточки воинского учета, которые, как и все полковое имущество, были утрачены при отступлении. Так что формальную часть пропустили. Они заключили брак по древнейшему из известных человечеству обычаев: объявили себя мужем и женой в присутствии всех случившихся рядом свидетелей. Сашу мучило похмелье, но переносить эту короткую процедуру она не стала — боялась потерять решимость.
Их поздравляли, но никто особо не удивился. Они давно и слаженно работали вместе, и ничего не могло быть естественнее, чем продолжение этого сотрудничества в частной жизни. “Я уж думал, вы никогда не догадаетесь”, — сказал Князев. Аглая скривила губы и хмыкнула. Они с Сашей так и не примирились и рядом, как прежде, больше не спали, а ночи становились все холоднее. Что ж, хотя бы это для Саши не будет больше проблемой.
Праздновать было некогда, дарить нечего. К вечеру, однако, солдаты поднесли Саше кисет, наполненный табаком почти на две трети. Крошки табака были разномастные. Судя по примешавшемуся к ним мусору, собирали подарок, выворачивая карманы.
Для ночевки молодоженам выделили отдельный небольшой сеновал — невиданная роскошь в условиях, когда люди спали бок о бок, в душной тесноте.
Сено было совсем свежее, оно еще пахло разнотравьем. Обычно Саша любила этот запах, но сейчас в нем было что-то удушающее. Между сеном и крутым скатом крыши пространства оставалось слишком мало. Ночь выдалась лунная и ветреная, из-за быстро бегущих облаков помещение полнилось причудливыми тенями.
Саша не чувствовала ничего, кроме смертельной усталости. Впрочем, она давно уже ничего другого не чувствовала — пьяная эйфория не в счет. Сегодня она дала некоторые обещания человеку, которого глубоко уважала. Потому она потянулась к нему — и замерла.
Под ее левым плечом, прикрытый тонким слоем сена, находился посторонний предмет. Округлая форма, обтекаемый контур…
— Не двигайтесь, — резко сказала Саша. — Здесь граната.
Кто, кто мог ненавидеть ее настолько, чтоб положить ей в постель гранату в ее первую брачную ночь?
Много кто мог.
— Не бойтесь, Саша, — сказал Белоусов подчеркнуто спокойно. — Тикания мы не слышим, следовательно, это не взрывное устройство замедленного действия. Таким образом, причин спешить у нас нет. Где-то здесь должна быть растяжка. Раз мы не задели ее до сих пор, значит, вполне можем не задеть и в дальнейшем. Как вы, Саша?
— Нормально, — голос дрогнул. — Только сердце бьется так, что, кажется, граната взорвется из-за этого стука.
— Это естественная реакция. Мы можем подождать минуту, пока вы успокоитесь — если вы сможете не двигаться, даже не переносить вес. Сами по себе, пока не выдернута чека, гранаты не взрываются.
— Я спокойна, — Саша наконец перестала хватать ртом воздух.
— Вы отлично держитесь, Саша. Теперь медленно поднимите левую руку. Если почувствуете хоть какое-то препятствие — сразу же замирайте. Теперь так же плавно повернитесь на правый бок, спиной ко мне. Вот так, превосходно. Не двигайтесь больше. Сейчас я посмотрю, что там. Не волнуйтесь, я имел дело с такими ловушками. Если я наткнусь на растяжку, то сразу почувствую.
Он сдвинул верхний слой сена.
— Саша, это не граната, — голос Белоусова изменился, нарочитое спокойствие исчезло. Саша по его интонации поняла, что он улыбается. — Это куриное яйцо. Вот, посмотрите.
Саша уставилась на крупное белое яйцо так, словно впервые увидела подобный предмет. Осторожно взяла его в руки.
— Однако вы не раздавили его, — сказал Белоусов. — То есть зачет по саперному делу, можно сказать, сдали, хоть и не в самый для этого подходящий момент жизни.
— Но откуда здесь яйцо? — спросила Саша. — Это ж сеновал, а не курятник. Сюда и человеку-то непросто забраться, а, как известно, курица — не птица. И пометом совсем не пахнет.
— Полагаю, нам его подложили нарочно. Народный обычай. Добрая женщина, которой принадлежит этот дом, сокрушалась, что мы с вами пренебрегли всеми свадебными традициями. В крестьянской среде к их соблюдению относятся чрезвычайно серьезно. Видимо, эта милая дама решила выполнить хоть что-то из положенного, раз уж сами мы, оторванные от корней горожане, не способны на то.
— Но как странно, яйцо в постель… Ведь мы бы просто раздавили его, если б я не чувствовала себя постоянно человеком, которого многие хотят убить.
— По всей видимости, его и полагалось раздавить. Это символ плодородия, что-нибудь в таком духе.
Саша засмеялась.
— Представляете, каково оно, — говорила она сквозь смех. — Вот первая брачная ночь у людей… они волнуются, это же, по идее, первый раз, мало ли чего… а тут раз — и оба в яйце… все в яйце!
От смеха Саша упала на спину в сено, едва не выронив доставившее столько переживаний яйцо.
Она смеялась впервые после Тыринской Слободы. Чудовищное напряжение последних дней, страх провала, невыносимая ответственность — все это сейчас отпустило ее. Кажется, лед внутри начал наконец таять.
— Яйцо — это ведь подарок? — спросила Саша, отсмеявшись.
— Подарок. Не нам, допустим, а скорее духам-покровителям этого места… Но определенно не предполагается, что мы его вернем.
Саша осторожно очистила яйцо с острого конца. Выбрала в сене стебель попрочнее, перемешала желток с белком. Отпила половину и протянула яйцо мужу.
— Да, кстати, насчет плодородия, — вспомнила Саша. — Наверно, раньше надо было сказать это. Но вы ведь понимаете, что детей у меня… у нас быть не должно.
— Разумеется, я знаю. Об этом не беспокойтесь.
Возможно, в будущем, хотела было добавить Саша. Когда-то она надеялась, что однажды у нее будут дети от доброго и честного человека, которого она уважала бы. Такого, как тот, что был сейчас рядом с ней.
Врать она не стала. Оба они знали, что будущего у них нет. Да и черт бы с ним. У них было настоящее. Среди войны и отчаяния, среди горя и зла они оба были живы, и у них была целая ночь, чтоб дать друг другу это почувствовать.
Бесценное время не стоило больше тратить на разговоры.
Они и не тратили.
Глава 8
Полковой комиссар Александра Гинзбург
Сентябрь 1919 года
— Александра, здравствуйте!
— День добрый, — машинально ответила Саша и в ту же секунду узнала голос. Вздрогнула и обернулась, в движении выхватывая и снимая с предохранителя маузер.
Вершинин стоял в десяти шагах от нее. Он широко улыбался, будто повстречал доброго приятеля после долгой разлуки. Руки держал перед собой открытыми ладонями вперед.
Место для встречи он выбрал идеально. До ближайшего часового — пара сотен саженей, и вокруг лес. Если она закричит, ее не услышат. Но как он прознал, что она окажется на этой лесной тропе, между селом, где стояла часть ее полка, и деревенькой, где размещался временный штаб? Князев и Белоусов настаивали, что она не должна ходить без охраны, но она обыкновенно пренебрегала этим.