Трилогия Мёрдстоуна
Он вернулся в кабинет, переписал «Хмель чернокнижника» на новую флешку, а потом открыл окошко электронной почты. Набрал в строке адреса «МИНЕРВА», подписал «Ну что, сойдет???» и добавил текст в приложения. Подождал, пока письмо отправится, и вышел.
На полпути через двор его вдруг настигло пугающее воспоминание.
Далеко не отходи.
Вернувшись в «Днище», он написал на двух листах бумаги: «Проголодался. Пошел в паб. Вернусь через час. Спасибо. Великолепно. ФМ». Один листок он положил на пол в туалете, а второй перед камином. И устремил стопы навстречу завтраку.
12
По возвращении Филип застал Покета Доброчеста недвижно стоящим посреди гостиной.
— Покет! — воскликнул он с чуточку преувеличенной сердечностью. — Старина! Надеюсь, ты не слишком долго ждал?
— Дольше, чем хотелось бы.
— Присаживайся, присаживайся! Тебе чего-нибудь принести? Воды?
— Благодарствую, мне и так неплохо.
Филипу показалось, что выглядит грем как-то не очень. Искорки в древних глазах потускнели, лицо словно припорошило цементной крошкой. С другой стороны, он добавил к своему костюму новую яркую деталь: щегольский красно-белый шейный платок. Этот богемный штрих внушал надежды: сильное подозрение, что Покет распознал в себе литературное призвание и решил одеваться соответственно.
— Слушай, Покет. Ромлян великолепен. Изумителен!
— Сойдет, значит?
Филип иронически кивнул и тут же рыгнул.
— О да, сойдет. У тебя, знаешь ли, феноменальный талант. Феноменальный. Ты прирожденный писатель.
— По-вашенски, я так понимаю, это комплимент?
— Абсолютно. Но слушай, не могу не спросить — зачем, ради всего святого, ты убил себя на полдороге? Я аж остолбенел от потрясения.
— Я себя не убивал. Какой-то другой гаденыш.
— Да, да, само собой. В рамках внутреннего сюжета. Но я имел в виду… ну, как рассказчик, автор. С чего ты вдруг решил стать кем-то другим. Заговорить новым голосом. Принять другую точку зрения.
Грем стоял, слегка наклонив голову, словно прислушиваясь к чему-то очень тихому и далекому.
— Скучно стало, — наконец сказал он. — И снова становится от всей этой трепотни. Давай к делу, Мёрдстоун. Амулет.
— Конечно, конечно, — дружески сказал Филип. Он снял пиджак и расстегнул две верхних пуговицы на рубашке. А потом приостановился и улыбнулся. — А когда ты собираешься начать следующий том?
— Что-о?
— Следующую книгу. Следующий Невзаправдашний Гроссбух. Ромлян.
— О чем, в свинячью задницу, ты кудахчешь?
— Ну ты же явно собираешься написать еще книжку. Я просто предполагаю, потому что прошлую ты до конца не довел. Историю то есть. Оборвал на полуслове. На краю. Продолжение следует. Угу?
Глаза Покета Доброчеста сузились.
— У тебя, часом, голова не съехала, Мёрдстоун? Надеюсь, ты не собрался со мной снова шутки шутковать? — Он поднял руку и выставил два пальца. — Потому как ежели собрался, я тебе такую лихоманку в задницу запущу, что у тебя зубы вверх тормашками вывернутся. А потом займусь глазами и мошонкой.
— Нет-нет, Покет, никаких шуток, слово даю. Амулет твой, как договаривались. — Филип вытянул медальон из-под рубашки, и Покет впился в него глазами. — Просто я думал… ну, что ты сам хочешь. Ну знаешь, написать последнюю часть. Ты прямо должен, Покет. Честно. Ты настоящий гений — без преувеличения.
Доброчест молчал.
Филип стянул цепочку через голову и держал Амулет в сложенных ладонях, глядя на него, как вдова — на прах мужа, который она собирается развеять над гольф-клубом. А потом поднял к грему лицо, с выражением, как он надеялся, одновременно умоляющим и лукавым.
— Ну же, Покет, старый мой друг. Давай напишем еще книжечку. Закончим серию. Тебе же и самому хочется, ты же знаешь. И не так уж я многого и прошу, правда? У тебя на последнюю всего несколько дней ушло.
Лицо грема чуть заметно дрогнуло. Не то улыбка, не то усмешка, не то что-то среднее.
— Язви тебя, Мёрдстоун. Никогда не сдаешься, а?
— Дело-то в чем — мне правда очень нужна еще книга. Понимаешь, их всегда по три штуки пишут. Не знаю, почему, так уж заведено. Слушай, у меня совершенно нечем торговаться. Я же знаю, что должен отдать тебе Амулет. Побоялся бы не отдать. Но мы же друзья, верно? И… и… и нашел Амулет. Я за ним для тебя приглядывал.
Лицо Покета затвердело.
— Пожалуйста, пожалуйста, напиши мне еще одну книгу. Слушай, я понимаю, как важен Амулет. И для тебя. И для Кадреля. И для всего Королевства. Конечно, понимаю. Без дураков. Но и ты, Покет, пойми, новая книжка важна мне ничуть не меньше, чем тебе Амулет. Правда. Мне бы жизнь спасло. Ну ладно, я и правда прошу о многом…
Доброчест поднял бледную, гладкую руку, и Филип умолк. Ему казалось, он различает в комнате слабое-слабое гудение — такой звук издает электролампочка перед тем, как перегореть.
— Ну и жадный же ты поганец, Мёрдстоун.
— Да. Да, я такой. Но мне очень-очень надо, Покет. И остается только взывать к твоим лучшим чувствам. Помоги мне. Пожалуйста.
— Ладно, ладно. Язви меня.
— То есть поможешь? Напишешь мне еще один ромлян? Обещаешь?
— Обещаю? Ты просишь меня пообещаться, ах ты ползучая задом наперед вошь поганая!
— Нет, Покет, прости. Прости. Окей. Все хорошо. Спасибо. Спасибо.
— Прибереги свои спасибы, Мёрдстоун. Мне до них интереса меньше, чем до болотной жабы. А теперь поднимайся с воображаемых колен и гони Амулет.
Филип протянул его.
— Нет-нет, не так. Держи за цепочку. Вот молодец, хорошая лошадка. А теперь протягивай — аккуратно и не торопясь, плавно так.
Филип повиновался. От торжественности этого долгожданного церемониального момента на него накатила вдруг настоятельная потребность торжественно склонить голову.
Покет медленно приближался, бормоча что-то на Древнем Наречии. Когда он оказался на расстоянии вытянутой руки, Филип тихонько ахнул. Пальцы, на которых висела цепочка, внезапно обожгло ледяным покалыванием. Сам Амулет словно бы завибрировал, очертания его на миг расплылись, но потом вновь обрели четкость. Однако висел он неподвижно, вот разве что заметно прибавил в весе. Филип поднял взор.
— Покет?..
Грем остановился, глядя на Амулет широко распахнутыми глазами. По бледному лицу пробежала судорога, как будто под кожей одновременно подергивались сотни мелких мышц. Он облизал губы. Кончик языка у него был темно-синим.
— Покет? Что происходит?
Грем словно не слышал. Губы его изгибались, силясь произнести слова, но с них не слетало ни звука.
Вот теперь Амулет пришел в движение. Он медленно повернулся на триста шестьдесят градусов вокруг своей оси, а когда снова оказался обращен к Покету, тот вздрогнул и закрыл глаза. И когда снова открыл их, из них выкатились две крупные белые слезы, которые не столько потекли, сколько поползли, извиваясь, вниз по щекам. Покет поднял руку и смахнул их с лица на ковер. Они напоминали крупные рисинки — пока не начали крючиться и извиваться. От омерзения Филип, как завороженный, несколько секунд не мог отвести от них взгляда, пока Амулет на цепочке не дернулся снова и не налился такой тяжестью, что держать его пришлось уже обеими руками.
— Покет? Что происходит, черт побери?
Возглас его оборвался. Новые крупные белые слезы скатывались из глаз Доброчеста — из глаз, напоминавших теперь черные дыры. Синие кончики пальцев слабо скидывали их — и те слезы, что удалось смахнуть, корчились на полу. В широко открытом рту грема кишели черви.
Крик Филипа слился с другим звуком, напоминающим вздох экстатического наслаждения, — и Амулет сам собой раскрылся, распахнул створки, точно разбуженный приливом моллюск. Всосав весь свет из комнаты, он сконцентрировал его в единый синеватый луч, безжалостно устремленный на Покета.
Филип в панике попытался отшвырнуть проклятый талисман, но не смог. Как не мог и заговорить. Или отвести взор от Покета.
Который распадался. Голова грема запрокинулась, уста испустили последнее проклятие, выбросив при этом в воздух горсть белых личинок. Шейный платок слетел с оплывающего горла, на миг открыв зияющий косой разрез под ним. Бледная плоть длинных пальцев рассыпалась подергивающимися комьями. Одежда сползла на пол, и Филип успел мимолетно разглядеть кости и обвисшие сухожилия, но и их тут же поглотила белая липкая колышущаяся масса.