Бешеные псы

— Хотя бы это. — Жюль покачал головой. — Что от меня требуется?
— Никому не рассказывать про нас, — попросил Зейн.
— Помочь, — кивнул Рассел.
Хейли взяла с полки толстый рецептурный справочник. Протянула его Жюлю.
— Берите все, что вам нужно, — сказал Жюль.
— Нам нужно все, — ответил я.
— Вряд ли вам удастся меня удивить. Чудесами я сыт по горло.
— А как насчет денег? — Лицо Жюля, типичного ньюйоркца, сразу посуровело. — Оперативные фонды, — продолжал я. — Одежда. Пайки. Лекарства. Материально-техническое обеспечение, какое есть. Нам нужно…
— Все, — сказал Жюль. — Вот это, по крайней мере, честно.
Он вытащил из кармана брюк пачку банкнот.
— Я снял почти все средства на сегодняшние поминки. Тут должно оставаться примерно двести долларов. Завтра…
— Завтра будет завтра.
— Ладно… Сегодня, кто мог, сдавали деньги в мемориальный фонд. Ну, эти белые конверты в корзине там, на буфете. Я собирался учредить стипендию в его честь. Ребята из моей школы организовали у себя в «домашних комнатах» сбор средств.
— Стоп! — раздался за закрытой стеной кабинета голос доктора Йэрроу Кларк.
Эрик ворвался в самую середину нашего сборища, крепко ухватив за запястье женщину с серебристыми волосами.
— Не смейте причинять ей боль! — завопил Жюль, гоняясь за ними вокруг стола.
Выставив ладонь, Зейн по возможности мягко остановил его:
— Он не будет.
— Эрик! — заорал я. — Что ты делаешь?
Лицо его было искажено замешательством. Он выбежал из комнаты, мы бросились вслед за ним.
В столовую. Эрик отшвырнул доктора Йэрроу Зейну, который обнял ее за плечи, чтобы показать, что теперь все будет в порядке, что Эрику не нужно о ней больше заботиться.
Эрик обеими руками схватился за голову. Обозрел уставленный снедью стол. Повернулся к затянутой белой тряпкой стене над скатертью. Потом опустил взгляд на скатерть, где все еще лежали молоток, проволока и гвозди с большими шляпками, с помощью которых Жюль накрыл зеркало и вазу с красными розами.
— Что ты сказал ему? — спросила у меня Хейли.
Эрик сунул молоток за пояс, сдернул занавеску с зеркала.
— Что ты делаешь, Эрик? — заорал я.
— Да оставь ты его в покое, дружище, — сказал Рассел. — Видишь, человек не в себе.
Эрик схватил стоявшую на столе цилиндрическую стеклянную вазу, размахнулся, и красные розы вместе с водой перелетели через всю комнату.
— Круто! — восхитился Рассел.
Он помог Эрику обтереть вазу. Эрик проверил, что толще — дно вазы или боковые стенки — и представляет ли она из себя вогнутую или выпуклую линзу. Затем он сунул вазу мне и выбежал из комнаты.
Хейли не стала дожидаться моего кивка, чтобы тенью последовать за ним.
Доктор Кларк заметила:
— Он похож на взбесившегося робота.
— Верняк, — согласился мужчина, обнимавший ее за плечи.
Мы услышали, как кто-то шумит в кабинете Жюля. Затем стук шагов в нашем направлении.
Эрик вернулся, Хейли следовала за ним.
— У него резиновая лента и ножницы, — сообщила она нам.
Эрик склонился над столом, уставленным подносами с овощами, кусками грудинки и обглоданными костями индейки, на которые упала красная роза. Лицо его осветилось, и он промчался в распашные двери кухни.
Хейли бросилась за ним, но тут же отскочила обратно, когда Эрик вновь вбежал в столовую с мотком фольги.
Завернуть вазу в фольгу и обмотать резиновой лентой заняло у Эрика меньше минуты. После чего он протянул мне получившийся сверток.
Мы все внимательно следили, как он делает это.
Подобно виртуозу-фехтовальщику из самурайского фильма, снятому «рапидом», отражаясь в наших глазах и стеклянном прямоугольнике на скатерти, Эрик вытащил из-за пояса молоток, картинно занес его над головой и с беззвучным «кха!» обрушил свое оружие в центр ничем не прикрытого зеркала.
Звук удара заставил вздрогнуть стекла во всей квартире. Белая стена пошатнулась. Штукатурка дождем посыпалась на нас и на обеденный стол.
По стеклу, словно расходясь из центра, разбежалась паутина. То, что было ровным и слаженным отражением нас, теперь распалось на дюжины неровных, угловатых фрагментов. Наш образ распался, разлетелся на куски.
 
Гарвардский доктор медицинских и философских наук прошептала: «Боже правый!»
— Соседи должны были что-то почувствовать, — сказал Зейн.
— Да пошли они! — хмыкнул Рассел. — Жюль у нас исправный налогоплательщик.
Эрик хмуро посмотрел на мозаику мини-зеркал, свисавшую со стены над скатертью.
И снова со всех сил ударил по центру зеркала молотком.
Зеркальные осколки попадали со стены. Штукатурка сыпалась дождем. Пол был усыпан битым стеклом.
— Ладно, хватит, — сказал Рассел, — соседи могут разволноваться.
— Эрик, — позвал Зейн, — там за зеркалом никого нет, никто на нас не смотрит.
Эрик смерил взглядом куски зеркала, повисшие на стене. Он схватил уцелевший кусок, в котором отражался но пояс, и ринулся в гостиную, мы — за ним.
Складные стулья в гостиной стояли кругом, как повозки первопроходцев, ожидавших нападения индейцев. Эрик поставил осколок зеркала на стул и выглянул сквозь стеклянную стену в ночь, простиравшуюся на глубину шести этажей. Прошелся вдоль оконного стекла с молотком в руке.
— Ох-х!..
— Не беспокойся, Виктор! — сказал Рассел. — По-своему это даже красиво.
И тут я совершил ошибку. Рассредоточил внимание между ним и скорбящим отцом. Тем самым я только удвоил тяжесть намерения следить за обоими сразу, вместо того чтобы сконцентрироваться на чем-то одном, каким бы мимолетно-кратким ни был предоставленный мне отрезок времени. В тайской рукопашной схватке подобное раздвоение стоило бы мне жизни. Здесь, на Западном Манхэттене, мне оставалось только завороженно следить, как Эрик, с молотком в руках, крадется вдоль стены ночных окон.
Вот он остановился. Посмотрел на окно. Поднял молоток…
Потом положил его на пол возле окна, как бы просто так. Рука его была опущена. Он провел ею по своему телу, чтобы удостовериться в размерах высоты.
— Все замерли! — сказала Хейли. — Не забывайте, он инженер!
— И не какой-нибудь там машинист, — пробормотал Рассел.
Эрик задергивал тяжелую штору на стене ночных окон.
— Не понимаю, к чему он клонит! — сказал наш хозяин Жюль.
Эрик резким движением включил настольную лампу. Он подвинул один конец завернутой в фольгу вазы к закрытым шторам, на одной линии с молотком. Прижал донышко вазы к шторам на высоте, которую отметил рукой, а затем фломастером очертил контур вазы на шторе и ножницами вырезал круглое отверстие в плотной материи.
— Эй, мне еще придется жить здесь после того, как вы уйдете! — вмешался Жюль.
— Не беспокойся об этом. — Сказав это, Йэрроу Кларк судорожным движением закрыла рот рукой.
Эрик приставил к отверстию в шторе нижнюю часть обернутой фольгой вазы. Передал мне ее. Заглянул в получившийся объектив и немного подправил угол.
Теперь он держался за меня стальной хваткой.
— Объясни нам, чего ты хочешь! — попросила Хейли.
Эрик сжал голову руками, будто она вот-вот взорвется. Бросил на меня испепеляющий взгляд.
— О'кей! — сказал я. — Прости, что виноват в твоей немоте! Просто давай! Валяй!
Он закрыл дверь гостиной. Выключил верхний свет. Поднял со скатерти осколок зеркала. Обошел стоявшие кругом стулья, чтобы вырубить настольную лампу.
Тьма поглотила нас, тьма, прорезанная только лучом света, проникавшего сквозь вазу, приставленную к отверстию в шторе.
Луч напоминал солнечный зайчик и, преломляясь, балансировал на белом потолке. Отраженный свет напоминал иллюминацию.
Зеркало то увеличивало, то уменьшало размеры Эрика по мере того, как он приближался или отступал от него до тех пор, пока освещенное пятно на потолке не приобрело форму и осязаемость, очертания и смысл.
— Ух ты! — прошептала Хейли.
Призрачное кино. Город внизу проецировался на потолок, как небесная диорама. Сценка живо напоминала фонарики корейских бакалейщиков, которые открывали свои лавчонки в половине десятого, при полной луне, а светофоры на улицах мигали зеленым, желтым и красным. Фильм был немой, и полнейшее молчание царило в нашей комнате. Внизу, под нами, волновалась ночная мгла, и через улицу стояла припаркованная машина; человек за баранкой положил локоть на опущенное стекло и наблюдал за входной дверью дома Жюля. Ни звука, ни единого звука, хотя две призрачные фигуры подошли к автомобилю, и один из них опустил руку: легко было признать движение человека, звонящего по мобильному телефону.