Кровавый Гарри (СИ)

— Что же ты наделал, подонок?
— Не понимаю вас, господин маг. — Максим и не думал скрывать ухмылку.
— Не понимаешь, что убил человека?
— Он разрешил мне. И не раз. Даже настаивал, чтобы я бился в полную силу. Кто я такой, чтобы ослушаться?
— Издеваешься. Довольно опрометчиво с твоей стороны.
— Неужели?
— Нарываешься, тварь?
— Что-то вы слишком грубы, учитель. Во-первых, повторю, я сделал лишь то, что мне указали сделать. Если наставник не справился сам, то кто ему доктор? Кстати, разве для вас так сложно осуществить излечение, раз он столь дорог вам?
— Время еще есть. Ты отдашь столько маны, сколько нужно, пусть даже придется изуродовать себе ядро. Ты меня понимаешь, мразь?
— Конечно! — Максим кивнул. Он еще никогда не видел Самуила в таком состоянии. Лицо мага побелело и словно застыло, превратившись в какую-то безжизненную маску. Голос его звучал глухо, негромко, с нотками омерзения и какой-то усталости, будто у человека смертельно уставшего скрывать свое истинное отношение.
— И если он не восстановится, то наказание будет суровым. Поверь мне.
— Верю, господин маг, верю. И вы поверьте — восстановится, непременно восстановится. Буквально встанет и пойдет. Как новенький. Я постараюсь. Правда, есть еще и во-вторых.
— Что? Самуил посмотрел на Максима с выражением невыносимой гадливости, как на что-то совершенно отвратительное.
— Есть во-вторых, учитель, — парень и не думал отворачиваться. Напротив, он чувствовал в себе прилив сил и небывалую решимость, как человек делающий сложный выбор, и уже внутренне знающий какой именно сделает. — Я обязан вам подчиняться. Но не обязан сносить оскорбления.
— Оскорбления? И что? Самуил немного опомнился, но по-прежнему смотрел на парня как на отвратительное насекомое.
— То, мой дорогой наставник, — Максим обрел совершенную безмятежность, которая не очень сочеталась с той торжественностью, что он старался придать голосу — что за вашу грубость, вашу наглость, ваше хамство, вашу завышенную самооценку, ваши слова, взгляды и жесты, я, маг, гладиатор, именуемый Кровавым Гарри, вызываю вас на поединок до конца. И да рассудит нас наша мать Магия.
Самуил опешил. По мере того как Максим говорил, казалось он не верит собственным ушам. Парень всегда был своенравен, но в меру, по сути — послушен. И вот такое. Он серьезно? "Бунт давят сразу", — подумал маг, — "придется устроить показательную порку. Это нужно для его же блага".
— Поединок? Ты? Меня? Наивный юноша, что вы о себе возомнили? — Сейчас он был подчеркнутым воплощением насмешливой вежливости. — Вы думаете, что я постесняюсь покалечить, а то и прикончить столь ценный материал вроде вас, как вы, видимо, о себе представляете? Так знайте же, что гордыня сгубила огромное число подобных вам наглецов. Вы сильны голой силой, и она бьет вам в голову, не иначе, — маг театрально всплеснул руками, — но магия не дубина, магия — искусство. А вы все еще очень далеки от восстановления до вашего прежнего предпологаемого уровня. И бой с вами для меня — легкая прогулка.
— Вот и посмотрим. Максиму действительно было все равно. — Вы лечить-то своего друга собираетесь? А то и впрямь покинет нас Иванушка. Я буду скучать.
— Вливай ману.
— И не подумаю. Опустошить себя перед тем как указать вам на ваши заблуждения? Увольте. Потом — может быть. Я ведь не обещал ничего, только подтвердил, что понял вашу мысль. Не более.
— Так это твой план? — В голосе Самуила вновь прорезалось презрение. — Надеетесь, что я буду магически истощен перед поединком? О да, я принимаю ваш вызов, не сомневайтесь. Давно пора преподать вам настоящий урок.
— Преподайте. Это ведь ваша работа.
— Но вы забылись, мой мятежный ученик. Влить ману в покалеченного вами человека не просьба, а приказ. И вы обязаны его выполнить. Это в ваших же интересах. Магия, знаете ли, не любит уклоняющихся от обязанностей, и чем больше человек ею владеет, чем больше она доверилась ему, тем больше не любит.
 
— Это вы забываетесь, мой глупый учитель. Разве приняв мой вызов вы не выделили нас временно из текущих правил? До конца поединка (и вашего) вы не можете мне ни приказывать, ни указывать.
Самуил похолодел. Он понял.
— Так это она тебя подучила! — Воскликнул маг, осененный догадкой. — Твоя эльфийка! Как же я сразу не сообразил. Действительно старею. Это все целиком ее план?! Да, парень, снимаю все вопросы. С доверившимся нелюди говорить не о чем. И что же она хочет?
— Вас. — При одном упоминании девушки, Максим испытал облегчение и радость. — Вы вот ее не любите, а она довольно высоко вас оценила, как и Ивана. Потому — мы решили, что логично вас обоих взять в свой отряд.
— Отряд? — У Самуила на лбу выступили капли пота, ему казалось, что он бредит, столь немыслимое говорил сейчас вальяжно стоящий перед ним парень. Но реальность не отступала.
— Отряд, — весело подтвердил Максим, — так же как и ее. Я одолею вас, мастер, но постараюсь сохранить вам жизнь в обмен на службу. Как вам такой вариант? Мне до смерти надоело терпеть ваше мнимое превосходство. Сильный подчиняет слабого, а не служит ему, такова жизнь. Вы здесь не от себя, понимаю, вы здесь от государства. Но вы перешли границы дозволенного и любой суд признает мою правоту и право на действие. Так что я вас позаимствую у государства, вы будете мне служить или умрете. А государство… Государство не обеднеет. Пришлют нового мага, только и всего. Ну что, мой кучерявый недруг, сразимся? Моя Правда против вашей, что может быть проще?
Самуил молчал так долго, что Максиму надоело.
— Вызов сделан и принят, не так ли, мой пока еще учитель? Как все правильно обставить я доверяю вам, даже спорить не собираюсь с вашим великим опытом. Сегодня? Сейчас? Завтра? Мне все равно, я готов.
— Ты пожалеешь, Максим. Это не угроза, лишь факт. А что до правил, они и впрямь не сложные. Я вызову смотрящего за соблюдением Справедливости, он будет здесь через час или два. Сегодня. Тянуть не имеет смысла. Но что ты поставишь на кон? Жизнь — слишком просто. Ты верно думаешь, что рискуешь лишь ей и потому так смел. Юность безбашена, а вам нет еще и тридцати. Пан или пропал. Сколько костей подобных юнцов гниют в земле? Но всякий думает, что уж ему-то повезет. Я даже пожелаю вам удачи. Готовьтесь. И знайте — после того как я размажу вас, хоронить будет нечего. Но будет что забрать. Вашу эльфийку. Не приходило в вашу пустую голову, что она вас обманывает, играет вами, скажите?
— Пусть, женщинам свойствено лукавство. Разве не за это, в том числе, мы их и любим?
Самуил отпрянул. Это уже не лезло ни в какие ворота. Парня надо было спасать, и он мучительно искал выход из ситуации. Мысленно маг ругал себя последними словами за то, что упустил и не заметил изменений в ученике. От последних же слов ему попросту стало страшно, как бывает страшно когда на твоих глазах сильный зверь рвет и пожирает другого человека, а ты лишь беспомощно смотришь на это, не в силах вырвать жертву из пасти, чтобы не рискнуть жизнью самому.
— Вы сошли с ума. Лукавство. Любовь. Женщины. Она эльфийка, Максим, эльфийка. Не женщина. Не человек. Она враг-искуситель. И для меня не будет более наглядного урока, чем вспоминать потом, что она сделала с вами. Вы никогда не сможете знать ее планы, поскольку знание подразумевает понимание, а понять нелюдь — нетривиальная задача, и уж вовсе невозможная, если самому при этом остаться человеком. Вы победите меня, давайте представим на минуту невозможное, пофантазируем. И что же? Ее план исполнится, поздравляю. Но представьте, что вы проиграете, что же тогда? Она станет моей слугой, а не вашей. Моей. По закону. И не думали ли вы, что именно в этом может состоять ее план, мой глупый и наивный ученик? Вы победили — ее план сработал. Вы проиграли — ее план сработал. Очень по-эльфийски.
Максим понял, что пропустил удар.
— А что у вас мне можно будет взять в наследство, если я вас все-таки прикончу?