Алхимия крови и слез (СИ)
— Ты так спокойно говоришь об этом, — осторожно произнес Эйдарис.
— Скоро это перестанет быть секретом. Даже умирающие, мы владеем ашмером, а на нашей границе Завеса. Мы продержимся достаточно долго, чтобы увидеть ваше падение. Но я не хочу этого ценой моего народа.
Посол помолчал, как будто собираясь с мыслями. Его акцент стал отчетливее, но, когда он заговорил снова, речь звучала четче.
— К тому же, мне некуда возвращаться. Если мое посольство не увенчается успехом, отец меня… не одобрит.
— Он не в курсе, — понял Эйдарис.
В тот момент, когда Астхар произнес всё это о Халагарде, он стал изменником собственной страны. Он не мог вернуться туда с пустыми руками. Его бы не приняли.
— В Халагрде не так, как у вас, — Астхар смотрел, кажется, на Кэла, что-то обсуждавшего с главным сокольником. — У нас все принцы равны в правах на престол, не важно, младшие они или старшие. Наследником станет тот, у кого первого будет жена, способная рожать девочек.
— И ты станешь наследником, если вернешься с принцессой, у которой уже есть дочь.
— Да, — тонко улыбнулся Астхар. — Твоя сестра однажды станет королевой Халагарда.
— Это будет означать союз. Ваш брак будет означать союз.
— Конечно. И я надеюсь, очень плодотворный в будущем. Если всё сложится именно так, однажды я взойду на престол Халагарда. И настанет время реформ. Невозможно вечно скрываться за Завесой.
Он уберет ее, понял Эйдарис. Этот амбициозный принц не только придумал, как стать королем, но и действительно хочет что-то изменить в своей умирающей стране. Это вызывало невольное уважение Эйдариса, хотя он прекрасно понимал, что с умным союзником могут возникнуть и проблемы.
— Мы ненавидим клан, — внезапно продолжил Астхар. Как будто решил, раз дороги назад нет, можно выложить всё до конца. И умереть после этого или вознестись. — Каждый из клана — часть чего-то большего. Мой отец считает, Эльрион надо покорить и смять. Мы можем это сделать. Только нам никогда его не удержать. Империя расползется по швам за пару лет. Начнутся междоусобные войны, а это плохо сказывается на торговле и Ашмерском пути. Отец не прав.
— Это он подослал ко мне воронов?
Астхар кивнул.
— Халагардцы разрознены, разобщены, у нас нет опыта сплоченности. Отец не понимает клан, поэтому боится. Он считал, если убить тебя, империя рухнет.
— Ты так не считаешь?
— Стоит отрубить драконью голову, на ее месте возникнет новая, так у вас говорят. Если убить тебя, место займет твой брат. Уничтожить его и принцессу, так клан вынесет нового главу. Ваша империя построена на клане, и это залог ее долголетия. Отдельные личности ничего не решают. Но сейчас ты голова дракона. Поэтому я обращаюсь к тебе.
Астхар наконец-то посмотрел на Эйдариса. Взгляд был прямым, спокойным. Такого никогда не было у отца Эйдариса, который чуть не развалил империю. Зато был у деда, который эту империю построил.
— Я подумаю. И поговорю с Лиссой, — сказал Эйдарис. — Но еще кое-что. Если мы заключим союз, я хочу иметь доступ к некоторым ресурсам Халагарда.
— Даже королем я бы не смог дать ашмер…
— Нет. Я понимаю. Мне нужны колдуны. Сильные колдуны, которые смогут работать с моими алхимиками и зачарователями. Обычные знания, никакого ашмера.
— Хорошо, — кивнул Астхар. — Это можно. И я тоже хочу чуть больше знаний. Мне интересен клан. Конечно, никаких выданных тайн или устройства. Мне просто… интересно.
Эйдарис позволил себе легкую улыбку. Он знал, что чужеземец не поймет, что такое клан. Не сможет осознать, потому что не рос в этом, не понимал то, что не записано в законах империи, но выковано в сердце.
Он негромко произнес, почти нараспев, то, что когда-то говорил отец, то, с чего начинались многие клановые церемонии.
— Клан — это сила. Клан — это воля. Клан — это кости мира и правила, по которым текут реки.
Фер Рин понимал, что действует неправильно.
Когда принцесса Лисса захотела прогуляться, она попросила у брата охрану. Она попросила Клинка. И теперь он шагал за ней по мерзлой земле, а шум дворян и посвисты сокольников оставались за спиной.
— Ваше высочество, — негромко сказал Фер. — Зачем…
Он осекся, когда Лисса внезапно остановилась. Развернулась и схватила его за руку. Даже сквозь перчатку Феру показалось, он ощутил ее ладонь.
— Потому что я хочу попросить тебя, Фер. Лично я. Ты ведь сможешь сделать кое-что… для меня?
От нее пахло пряными мараанскими духами, и у Фера закружилась голова.
Он был готов умереть за нее. Конечно, он сказал «да».
10
— Фер. Послушай меня.
Он не слушал. Эли Рин не видела лица брата, она давно отдала магии глаза. Тогда же, когда поклялась в верности императору и клану. Когда вручила себя делу, в которое верила.
Но ей не нужны были глаза, чтобы понять, что брат хоть идет той же дорогой, но в нем остался крохотный уголек сомнений. Той самой страстности, над которой Эли подшучивала всю жизнь, но в тайне восхищалась.
Она делала Фера слишком… живым для Клинка.
Сейчас Эли тоже не нужны были глаза. Она ощущала это как легкую вибрацию, которая отдавалась у нее в костях. Зуд. Беспокойство. Отчасти замешанное на крови, которую они разделяли с Фером как брат и сестра. Отчасти на магии, которую они впустили в вены вместе с древним обрядом, став Клинками.
Эли Рин чувствовала от брата эту энергию. А еще знала, что принцесса Лисса на соколиной охоте говорила с ним. Попросила о чем-то. И с тех пор Фер сам не свой. Даже теперь, когда поздней ночью они вернулись в свои комнаты.
Шелестели клинки, которые натирал Фер, со стороны окна слышался смех солдат из казарм, где-то блеяла овца, то ли предназначенная для кухни, то ли для жертвоприношения богам на заре.
— Фер. Не делай того, что собираешься.
Шелест замер, как и сам Фер. Он молчал.
— Она попросила убить для нее?
Фер не ответил. Шелест возобновился.
— Фер, ты давал клятву. Ты — коготь клана, ты служишь Великому Дракону и выполняешь его приказы. И Воли. Но не их сестры. Не те просьбы, которые идут вразрез с планами Головы.
Шепот Фера был очень тихим, его почти перекрывало блеянье овцы снаружи, но Эли всё равно услышала:
— Ты не понимаешь.
— Я понимаю, — мягко ответила она. — Когда-то я тоже любила. Но мы добровольно отдали это взамен на магию. На цель. Не предавай ее.
Эли Рин еще какое-то время сидела неподвижно, но брат не произнес ни слова. Он полировал клинок и не хотел разговаривать с сестрой, а она ощущала напряжение. Его неуверенность. Фер не хотел делать то, что собирался, о чем попросила принцесса Лисса, но сделает это — потому что она попросила.
Бесшумно поднявшись, Эли вышла из комнаты. Она не взяла с собой оружия, вообще ничего и чувствовала на себе взгляд Фера. Если бы он хотел ее остановить, то наверняка бы это сделал. Возможно, на самом деле ждал, что Эли остановит его самого.
Она умела по звуку шагов отличать многих дворян друг от друга задолго до того, как они приближались. Император чеканил шаг. Тяжелая поступь, она громко и заранее предупреждала о его появлении. У его брата поступь гораздо легче, летящая, она могла бы принадлежать охотнику, который выслеживает добычу. Платья Лиссы скрадывали ее шаги, но сами выдавали. Шелестели легче, не так, как тяжелая имперская ткань.
Шаги халагардцев вообще сильно отличались. Они чуть шаркали пятками, хотя неслись всегда уверенно.
Клинки императора не оставляют следов. Они появляются, выполняют приказ и растворяются в ночи. Люди, взращённые алхимиками и чародеями. Когти дракона, которые разят без промаха. Их приближение невозможно услышать. Их шаги не громче трепета крыльев мотыльков.
Все бабочки империи давно попрятались перед Долгой ночью.
— Император занят, — коротко сказал стражник у покоев.
— Скажите, у Клинка срочное дело.
Император знал, что она бы никогда не стала беспокоить без причины. И всё равно Эли невольно замирала перед тем, что хотела сделать. Она только знала, что иначе будет хуже. Если Фер сделает то, что просит принцесса Лисса, для него не будет возможности повернуть назад.