Пастушья корона
Уже смеркалось, когда она мягко опустилась возле домика матушки и сразу узнала округлый силуэт нянюшки Ягг у двери. В руке старой ведьмы была большая кружка, на лице застыло мрачное выражение.
Кошечка Эй тут же спрыгнула с метлы и побежала к домику, Фигли последовали за ней. Кошечка припустила чуть быстрее, так, как это умеют только кошки, не теряя достоинства и притворяясь, будто это ей просто захотелось побежать резвее, а маленькие рыжие человечки, растворившиеся в тенях дома, тут вовсе ни при чём.
– Привет, Тифф. Молодец, что прилетела, – сказала нянюшка Ягг.
– Она умерла, да? – спросила Тиффани.
– Да, – кивнула нянюшка. – Эсме не стало. Прошлой ночью, во сне, судя по всему.
– Я знала, – проговорила Тиффани. – Её кошка пришла, чтобы сказать мне. А кельда прислала Явора…
Нянюшка посмотрела ей прямо в глаза:
– Правильно, что ты не плачешь, милая. Оставим слёзы на потом. Ты ведь знаешь матушку, она терпеть не могла всякой суеты и криков, а слёз и подавно. Сначала надо дело сделать. Поможешь мне? Она там, наверху, – ох уж эти лестницы…
Тиффани посмотрела и увидела под лестницей ивовую корзину, сплетённую матушкой Ветровоск. Корзина была сделана в точности по росту матушки. За вычетом шляпы, конечно.
Нянюшка вздохнула:
– Да уж, Эсме – она такая. Сама, всё сама…
Домик матушки, казалось, весь состоял из скрипов, можно было даже изобразить мелодию, заставляя скрипеть разные его части. Под многоголосый хор досок Тиффани вслед за нянюшкой Ягг стала подниматься наверх. Нянюшка пыхтела и отдувалась, карабкаясь по извивающейся змеёй лестнице, – она всегда говорила, что эту лестницу без штопора не одолеть. Наконец они очутились наверху, в спальне, у смертного ложа, маленького и скорбного.
Кровать почти что детская, подумалось Тиффани. На постели лежала матушка Ветровоск, и казалось, что она просто спит, хотя лежала она так, словно покойник в гробу. А подле хозяйки устроилась кошка Эй.
А потом Тиффани заметила на сундуке у кровати давно знакомую им картонку, и надежда зазвенела в её сердце, будто гонг.
– Нянюшка, а может, матушка, просто отправилась Заимствовать? Может, тело её здесь, а сама она… где-то ещё? – Она посмотрела на маленькую белую кошку и добавила: – Эй, вот в ком она может быть!
Матушка мастерски умела Заимствовать – погружаться в разумы других существ, летать и бегать вместе с ними, смотреть их глазами, слышать их ушами [18]. В этом с ней никто не мог сравниться. Заимствование – опасное волшебство, неопытная ведьма легко может забыть себя, слишком глубоко погрузившись в чужой разум, и уже никогда не вернуться. И конечно, пока ведьма странствует вдали от своего тела, кто-то может неправильно понять её отсутствие…
Нянюшка молча взяла в руки картонку, лежавшую на сундуке. Они с Тиффани прочли:
Нянюшка перевернула картонку – посмотреть, нет ли чего на другой стороне, а Тиффани тем временем присела на корточки, чтобы пощупать пульс на матушкином запястье. И хотя всё её ведьмовское чутьё утверждало, что матушки больше нет, маленькая девочка в глубине души Тиффани отчаянно надеялась уловить хотя бы легчайшее биение жизни.
Однако на обратной стороне картонки обнаружились неровно написанные слова, которые вплели последний прут в ивовую корзину под лестницей:
– Уже не «наверное», – тихонько сказала Тиффани. А потом до неё дошёл смысл того, о чём говорилось в записке дальше, и в голове будто бомба взорвалась. – Что?! Что значит «оставляю всё Тиффани»? – Она поймала взгляд нянюшки и осеклась. Дыхание перехватило.
– Да, – сказала нянюшка. – Почерк матушкин, это точно. По мне, так оно неплохо. Тебе переходит домик и земля вокруг, травы, пчёлы и всё остальное. Ах да, она всегда обещала оставить мне розовый кувшин и тазик для умывания. – Она посмотрела на Тиффани и спросила: – Ты не против, надеюсь?
«Против? – пронеслось в голове Тиффани. – Нянюшка спрашивает у меня, не против ли я?» Потом в голову ей пришла, нет, скорее ввалилась с грохотом следующая мысль: «Два удела? То есть мне теперь не обязательно будет жить у родителей… Но ведь придётся постоянно мотаться туда-сюда…» И наконец самое главное обрушилось на неё, словно удар молнии: «Да как я вообще могу пойти по стопам матушки Ветровоск?! Она же совершенно… она была совершенно… непреемственной! Никто не может стать её преемником, вот!»
Нянюшка Ягг не была бы мудрой и уважаемой старой ведьмой, если бы за свою жизнь кое-чему не научилась.
– Не спеши на уши становиться, Тифф, – сказала она добродушно. – Этим ты делу не поможешь, только мозоли натрёшь. Потом ещё будет полно времени, чтобы обо всём поговорить. А пока надо дело сделать…
Тиффани и матушке Ягг не впервой было заниматься похоронами. В Овцепикских горах на плечи ведьм ложатся все заботы о том, чтобы покойник отправился в иной мир в подобающем виде. Это означает кое-какую не самую чистую работу, о которой не принято говорить, и другие вещи, не столь важные, – например, открыть окно, чтобы душа умершего могла покинуть дом. Матушка открыла окно заранее, хотя Тиффани подумалось, что уж её-то душе никакое стекло и вообще ничто на свете не стало бы преградой.
Нянюшка Ягг взяла две монетки по пенни со столика у кровати и сказала:
– Она оставила их для нас. Эсме никогда ничего не упускала, до самого последнего вздоха. Ну что, начнём?
К сожалению, нянюшка принесла из кладовки бутылку матушкиного яблочного бренди тройной перегонки. Вообще-то его положено было использовать только как лекарство, но нянюшка сказала, что бренди поможет ей отдать последний долг их сестре-ведьме. И хотя они обращались с матушкиным телом, словно с величайшей драгоценностью, выпитый нянюшкой бренди не слишком-то облегчал дело.
– Она хорошо выглядит, да? – сказала нянюшка после того, как со всеми неприятными делами оказалось покончено (удачно вышло, что у матушки были целы все зубы). – Ох-хо-хо… Я всегда думала, что помру первой, из-за выпивки и всего такого. Особенно из-за всего такого, я ведь такого много вытворяла…
На самом деле нянюшка чего только не вытворяла и была известна как особа столь широких взглядов, что непонятно, как они вообще в ней помещались.
– А похороны будут? И поминки? – спросила Тиффани.
– Ну, ты же знаешь Эсме. Она была не из тех, кто любит привлекать к себе внимание [19]. Мы, ведьмы, всякие церемонии не особенно-то уважаем. Матушка всегда говорила, что это всё суета на ровном месте.
Тиффани вспомнились единственные ведьминские поминки, в которых ей довелось участвовать. Покойная госпожа Вероломна как раз предпочла сделать из них событие погромче. Она и сама не собиралась его пропускать, а потому устроила поминки заранее, до своей смерти. Получилось… незабываемо.
Они уложили матушку обратно на кровать – точнее, на то, что матушка звала кроватью, – и нянюшка сказала:
– Надо бы послать весточку королеве Маграт. Она сейчас с королём в Орлее, но примчится быстро, помяни моё слово, сейчас ведь есть эти поезда и всё такое. Все прочие, кому надо знать, уже наверняка и так знают. Но прежде чем все они сюда явятся, мы с тобой завтра утром похороним Эсме так, как она сама хотела, без шума и суеты, в ивовой корзине, которая ждёт там, под лестницей. «Эти ивовые корзины ничего не стоят и делаются быстро», – всегда говорила она. Ты же знаешь, какая Эсме была бережливая – терпеть не могла, чтобы лишнее тратилось.
Тиффани провела ночь на низенькой и узкой кровати, которая, когда была не нужна, задвигалась под обычную кровать. Нянюшка устроилась внизу, в кресле-качалке, жалобно скрипевшем всякий раз, стоило ей откинуться на спинку. Свет луны пробирался в окошко матушкиной комнаты. Тиффани не спала. Она несколько раз задрёмывала, но тут же просыпалась и видела Эй – кошка устроилась в ногах матушки Ветровоск, свернувшись калачиком, словно маленькая белая луна.
