Девочка, которой не было. Мистические истории
– Почему – женщина?
– А почему Дадашев – Русак, а Волонтович – Горец?
– Да-а… А что же делать? Зато мы точно определим место инцидента: на фотографии с Пушкинским театром Танечка стояла там, где погибла Семенова.
Рюмин, чуть помолчав, ответил:
– Придется действовать наобум. Сегодня же поставлю у гимназии двух филёров – мужского и женского полу: пускай спасают террориста от проклятья. Но уж если он попадет в мои руки, пожалеет, что не отделался несчастным случаем!
На этой оптимистической ноте мы и расстались. Весь оставшийся день я был совершенно свободен, поэтому развлек себя походом на три сеанса подряд в красноярский синематограф, называвшийся «Кинемо». Мне показали «Стеньку Разина», «Путешествие на Луну» Мельеса и «Цыган» Ханжонкова. Старенькая наивная фантазия Мельеса понравилась мне больше всего.
Девочка из сумасшедшего дома
К сожалению, утро следующего дня выдалось ужасное. Разбудил меня громкий стук в дверь гостиничного номера. Накинув халат, я подошел к двери и услышал голоса: один – жалобный, упрашивающий, другой – требовательный и злой. Распахнув дверь, я увидел испуганного портье и Рюмина в жандармской форме.
– Доброе утро, Петр Алексеевич, – сказал я осипшим со сна голосом. – Хотя для меня оно почему-то недоброе.
– Видишь, Михаил Иванович меня знает. А теперь – иди: дело государственной важности, – жандарм вошел в номер и захлопнул дверь перед носом портье.
– Пройдемте в гостиную, – предложил я и закрыл дверь в спальню. – Располагайтесь. Хотите лимонаду?
Рюмин отрицательно качнул головой, сел и, наблюдая, как я наливаю себе бокал лимонада, принялся нетерпеливо постукивать пальцами по столу. Чуть пригубив напиток, я устроился на диване и вопросил:
– Что случилось?
– Хочу извиниться за столь скандальное вторжение, но мне необходимо сейчас же знать, с кем вы поделились содержанием нашего вчерашнего разговора?
– Только с вами…
Тут я вспылил.
– Ну, расскажите, наконец, что я натворил, пока спал!
Рюмин протянул мне сильно скрученный и помятый свежий номер газеты «Красноярския ведомости». Отчеркнутая карандашом статья претенциозно называлась: «Творитъ возмедіе дитя».
В июне 1905 года произошло громкое покушение на вице-губернатора Красноярска барона Лессера К. В., потрясшее весь город. Террорист Дадашев метнул в экипаж самодельную бомбу, однако барон отделался легкими ранениями. Страшная судьба постигла целую семью Лещиновых, беззаботно прогуливавшуюся по набережной Енисея: погибли все, кроме 10-летней девочки Тани. У нее на глазах умерли отец, мать и сестра-близнец, а сама она получила увечье, из-за которого ее лицо осталось обезображенным на всю жизнь. Из-за страшной психической травмы ребенка пришлось поместить в дом для душевнобольных. Властям не удалось найти сообщников бомбиста.
Летом 1907 года известный в Красноярске фотомастер Григоровский Н. И. сделал фотографию железнодорожного моста через Енисей и заметил на ней фигурку, напоминавшую Танечку Лещинову с ее перекошенным лицом. На следующий день работник депо упал с моста с огромной высоты и тут же утонул. В прошлом году фотограф Людвиг Вонаго снимал на камеру Пушкинский театр и также нашел на своем снимке девочку Лещинову. В скором времени у театра была забита копытами взбесившейся лошади некая Зинаида Семенова, пришедшая посмотреть спектакль. Наша газета писала об этом случае, имевшем место 20-го июня. И вот совсем недавно обнаружилась новая фотография с Танечкой на фоне женской гимназии. Наши читатели, вероятно, уже догадались, чем чревато появление на снимке девочки из сумасшедшего дома. Она мстит за свою семью, даже не выходя из затворенной наглухо палаты. Кого на этот раз унесет проклятие?
Пересмешник
– Все понятно, – произнес я, глядя Рюмину в глаза. – Значит, вы пришли со своими обвинениями именно ко мне, потому что я – приезжий. Конечно: в первую очередь подозревай чужака.
Он ничуть не смутился.
– Да, я пришел сюда, потому что вы – нездешний, но совершенно по другим мотивам: вы не можете быть Профессором.
– Не могу, – согласился я. – Но насчет того, что я никому не проболтался, вам придется поверить мне на слово.
– И поверю, – неожиданно легко согласился Рюмин. – Мне выгодно верить, потому что мне нужен в этом деле союзник, которому можно довериться. Вот почему я пришел к вам первому: ни в коем случае нельзя спугнуть Профессора. Нетрудно догадаться, что подробности, изложенные в статье, знали только четыре человека: я, вы, Иннокентий Филиппович Лаевский и Аникин. Себя я вычеркиваю; приятнее всего было бы подозревать неизвестного мне Аникина.
– Спасибо за откровенность, – усмехнулся я. – Хотя и не думаю, что Иннокентий Филиппович или Аникин на самом деле – террористы.
– Мне тоже эта версия кажется сомнительной, но подозревать я обязан всех.
– Ладно. Если позволите: я бы на вашем месте отправился сейчас в редакцию газеты и узнал, кто такой Пересмешник.
– Михаил Иванович! Как бы мы с вами сработались, живя в одном городе!.. Именно так я и собираюсь поступить, а вас приглашаю совместно прокатиться до редакции «Красноярских ведомостей». А когда эти гоголевские кошмары закончатся, поедем в Столбы и постреляем соболя, кабаргу или медведя – кто встретится. Идет?
– Ловлю вас на слове, – невольно улыбнулся я. – Все равно уже поздно заново ложиться спать.
Перед походом в редакцию Петр Алексеевич зазвал меня в трактир «Дубрава», чтобы, как он выразился, «загладить конфузию», и настоял на единоличной оплате счета. Особенно мне понравилась оленина в кедровых орешках – настоящий сибирский деликатес.
Без всяких церемоний войдя в кабинет главного редактора «Красноярских ведомостей», Рюмин сел на стул у прямоугольного стола, из-за которого при виде суровых гостей вскочил редактор Извеков Ф. К. (так гласила медная табличка на дверях).
Это был весьма упитанный господин в слегка помятом сюртуке; его лоб поблескивал в лучах солнца, а улыбка то появлялась, то исчезала на круглой физиономии.
– Рад видеть. Чем могу служить-с?
– Давайте не будем начинать наше знакомство с вранья, господин Извеков, – довольно грубо оборвал его Рюмин. – Я прекрасно знаю, что вы не рады видеть представителя охранного отделения в своем заведении. Поэтому, если хотите сократить наш визит, отвечайте быстро, точно и только правду.
Извеков медленно сел на свой стул и промямлил:
– Готов. Готов-с говорить правду.
– Вот и славно, – прихлопнул по столу ладонью Петр Алексеевич. – Кто работает в вашей газете под псевдонимом Пересмешник?
– Пересмешник? – медленно повторил редактор, изображая раздумье, и тут же получил взбучку:
– Не валяйте дурака! Кто это?..
– Григоровский, Олег Николаевич, сотрудник наш.
– Знакомая фамилия. Да, Михаил Иванович? – Рюмин на мгновение взглянул на меня и продолжил атаку: – Не родственник ли фотографу Григоровскому?
– Он, – закивал головой Извеков. – То есть родственник: сын младший, кажется. Ничего политического не пишет, только на интересующие публику темы.
– Еще бы он писал на политические темы! – рыкнул на допрашиваемого Петр Алексеевич. – Где сейчас ваш Пересмешник?
– Так… дома-с. Он материал не каждый день сдает, но если не ищет сюжеты по городу – пишет дома. Может, ему что-то передать, когда вернется?
Коллежский советник вышел из комнаты, не удостоив редактора ответом. Прямо у здания редакции мы остановились.
– Какие у вас планы, Петр Алексеевич? – поинтересовался я.
– Поеду к Григоровским и заберу Пересмешника, предварительно поговорив с отцом. А вы куда-то собираетесь?
– Да, я бы хотел повидаться с доктором Авруцким и, если получится, с Танечкой. Вся история крутится вокруг нее…
– Хорошо. Вот адрес психиатрической клиники, – он быстро написал его на случайном листке, – скажете доктору, что от меня, он не посмеет отказать. Вернетесь – заходите в отделение на Благовещенской: мы с вами вместе послушаем, что нам будет петь господин Пересмешник.