Луна над рекой Сицзян (СИ)

Чем же она ещё была недовольна? Может быть, страдала от скуки? Братья посовещались, и один отправился на поиски бамбуковой кровати, а другой принялся сучить пеньковую верёвку, из которой на обоих концах кровати сделали петли, превратив её в простые носилки. Теперь можно было выносить тётушку на улицу, чтобы развеять тоску, посмотреть на гумно, полюбоваться на реку, на стайки уток и бабочек или длинношёрстных кроликов, которых разводил кто-нибудь из односельчан.
И каждый день, закончив работу, они отправлялись веселить старушку. Бамбуковая кровать громко скрипела, верёвки впивались в плечи. Развлекая тётушку, братья обливались потом, их промокшая одежда обвисала, становилась холодной, тяжело хлопала по их спинам. Они безостановочно смахивали с лица мутные жемчужины пота.
«О! О!» — наконец-то тётушка обрадовалась. Она особенно любила корзины с товаром, принадлежащие бродячему торговцу, завидев их, тут же просила подойти; солнечный свет, отражаясь от диковинных и драгоценных предметов, играл и переливался на её лице. При виде ветрячка из цветной бумаги она радостно смеялась и охала, вытянув тонкие губы: «Дамао, ну купи мне один, не скупись, у меня есть деньги, купи уж».
После чего игрушку, конечно же, покупали.
У неё действительно были деньги. Помимо пенсии и тех сумм, что мы высылали тёте Чжэнь в вознаграждение за хлопоты, у неё ещё было сто юаней, припрятанных на дне её шкафа. Она очень ясно помнила о них и иногда выуживала из тайничка, прося братьев купить для неё очередной ветряк. Как-то раз тётя Чжэнь одолжила несколько десятков юаней из этих денег, чтобы купить навозную бочку и поросят. Обнаружив пропажу, тётушка очень расстроилась, целыми днями брюзжала, хмурила брови при виде каждого человека, приговаривая, что кто-то украл её деньги. От затаённой обиды она безжалостно обгадила постель, затем стала биться о край кровати до тех пор, пока доски не перекосились. Испуганная грохотом скотина в сарае тоже подняла крик.
*
Тётя Чжэнь раздулась от злости: «Ты что, умереть хочешь? Кто тут украл твои деньги? Разве не сказала я тебе, что одолжу их на пару дней? Как ты могла позабыть?»
Тёте Чжэнь пришлось снова одолжить денег и вернуть банкноты обратно в сушильный шкаф, глаза её наполнились слезами: «Я ведь в прошлой жизни тебе не задолжала, тебя не обижала. Так зачем же ты над людьми издеваешься, а? И сестра Цзюй Хуа меня мучила, и четвёртая сестра мучила… Сестрица, одна ты у меня осталась, если и ты меня возьмёшься до смерти изводить, то чего же тут хорошего…»
Тётушка тоже заплакала, как будто что-то ещё понимала. Возможно, смысл этих слов до неё всё-таки дошёл.
Тётя Чжэнь частенько упоминала, что она многих своих сестёр проводила в последний путь, да и похороны тётушки неизбежно легли бы на её плечи. Она больше не могла воевать, рыбачить на реке или работать в поле, но у неё ещё оставались силы, чтобы ухаживать за другими людьми. На самом деле ей хотелось мучиться. Не изводи её сёстры, разве смогла бы она так легко смотреть в прошлое, вспоминая ушедшие годы? Это она сама рассказывала соседям. Она любила ходить по гостям, любила разговаривать и смеяться, да и язык у неё был без костей. Будучи уже пожилой женщиной, она не стеснялась рассказывать о позорных делах своей молодости, таких как похищение девушек, или о своих любовных связях в партизанском отряде; обо всём этом она вещала направо и налево. Заговорив о ненавистных ей вещах, она начинала ругаться, дойдя до весёлых событий — смеялась, но о чём бы ни говорила, всё звучало восхитительно. Впрочем, теперь она нечасто могла выбраться в гости, так как взяла под опеку троих сирот, один из которых был инвалидом, и всё своё пособие старого революционного бойца тратила на них. Теперь же, после того как она забрала к себе тётушку, её каждый день ожидал полный таз перепачканной одежды, требующей стирки, а ещё нужно было помогать тётушке переворачиваться, обтирать её тело, кормить, давать лекарство, обсыпать тальком, чтобы не было пролежней. От усталости её глаза пожелтели, зубы болели всё сильнее, и она частенько ругала свою старость, придерживая щёку.
 
Оба её родных сына не на шутку забеспокоились, им оставалось только вступить в тайный сговор, заказать лодку и без предупреждения увезти тётушку прочь. Узнав об этом, тётя Чжэнь очень рассердилась и, вцепившись в бутыль с удобрениями, заявила: «Увозите, вот только я тоже жить не хочу. Если хотите отправить её куда подальше, то и меня заодно отправляйте, отвезите нас обеих в крематорий».
Младший сын от ярости чуть не повыдёргивал себе волосы, выбежал, хлопнув дверью, и несколько месяцев жил у друга, не желая возвращаться домой.
Старший сын даже с помощью жены не мог переспорить родную мать, но, поскольку супруги были горазды на выдумки, они стали размышлять, как бы облегчить труд тёти Чжэнь. Наконец они придумали способ — прорезать отверстие в кровати и матрасе тётушки, это отверстие закрыть съёмной крышкой, а под ним поставить ночной горшок. Таким образом, стоило лежащему на кровати человеку открыть крышку, протолкнуть зад в отверстие, и можно было спокойно справлять нужду. Однако тётушке это отверстие пришлось совершенно не по душе, и когда ей приспичивало по-большому, она оглядывалась по сторонам и, недолго думая, как и прежде испражнялась в кровать, декларируя тем самым, что против неё бессильны любые заговоры.
Молодые продолжили совершенствовать технологию, установив вместо спального основания решётку. В такой конструкции было много преимуществ. Во-первых, улучшалась циркуляция воздуха, что препятствовало образованию пролежней. Во-вторых, это сильно облегчало уборку — теперь как бы беспорядочно ни справляла нужду больная, все испражнения просто падали сквозь прутья на специально насыпанную под кровать растительную золу, и ухаживающему человеку оставалось только вымести весь этот мусор из-под кровати. Что касается постельных принадлежностей, здесь тоже произошли изменения: вместо простыней решили использовать плотные штаны с прорехой сзади, какие носят маленькие дети.
Это было похоже на разведение свиней и выглядело не очень уважительно по отношению к больной, но, если подумать, разве существовал какой-то другой способ?
Модернизация продолжалась. Например, было предложено обрить голову больной наголо, чтобы не завелись вши. Фарфоровую посуду заменили на деревянную, опасаясь, что больная может разбить тарелку и пораниться осколками. Эти новые способы оказались очень эффективными: ослаб неприятный запах в доме, а образовавшиеся на теле тётушки пролежни покрылись корочкой и стали зарастать новой розовой плотью. Также у неё улучшился аппетит — она даже немного пополнела. Однако в результате возникла другая проблема: сил у неё тоже прибавилось. Чтобы порадовать свои глухие уши, она всё чаще и всё более яростно колотила о край кровати, звонко крича: «Маото!» Уставившись на потолок, громко звала: «Маото, иди сюда! Я тебя видела, не надо от меня прятаться!»
Она твёрдо решила, что работник волостного центра — это я. Молодой человек обходил дома, проверяя количество приезжих, и как-то зашёл справиться о здоровье пожилой революционерки. Стоило тётушке увидеть его в своей комнате, она тут же без тени сомнения решила, что это Маото. Да ещё стала обвинять тётю Чжэнь в том, что та спрятала Маото и не говорит ей.
Она приходила в возбуждённое состояние и начинала по-девчачьи похныкивать, но постепенно зубы её сжимались от гнева, и она принималась браниться и обвинять окружающих. «Ах, вы бессовестные, приведите мне Маото. Зачем он прячется снаружи? Скажите ему, мне нужно пить лекарства, лекарства нужны. Пусть найдёт способ, ну. Он же образованный человек, он сможет что-нибудь придумать. Пошлите его в Шанхай, в Пекин, пусть найдёт. Мне нужны лекарства, когда человек болеет, он должен принимать лекарства, иначе плохо будет. Ой, голова кружится, мне нужны таблетки, почему вы не даёте мне лекарство? Найдите мне его, скажите ему, чтобы не жалел на меня денег, не надо скупится, пускай найдёт для меня лекарство…»