Периферия (СИ)

Иван резко прогнал эти мысли и двинулся к двери. Звуки перестали доноситься до ушей, он даже не слышал собственных шагов. Сущее было на расстоянии вытянутой руки, и возле него стало неимоверно тихо, спокойно, радостно и даже сухо. Больше ничего не хотелось: ни идти брать взрывчатку с оружием, ни тем более уничтожать это чудо природы. Мысли проносились с рекордной скоростью в голове: зачем нам голод, нищета, войны, расслоение общества, если есть это? Мы не будем хотеть есть, нам будет всегда хорошо и комфортно, мы будем счастливы, безмерно счастливы! И ничего из того, чем мы сейчас заняты, чтобы банально не умереть со скуки, нам не понадобится. Осталось сделать один шаг — и мы станем едины. Всё, что есть в мире, сольется и вернется в свое изначальное состояние. Не будет такой досадной оплошности, как большой взрыв, зарождение Галактики. Лишь единое пульсирующее всепоглощающее счастье, навеки, навеки…
Иван поднял ногу. Теперь ему уже действительно ничего не было нужно. Всю жизнь ему лгали, а здесь его ждет только счастье — не может быть иначе, если он наяву чувствует это. Он сделал шаг. Сущее было уже рядом с самым его носом. Он видел его отчетливо, эту пульсацию, пытался заглянуть внутрь, чтобы понять, что его ждет. Он уже фактически не сомневался, что это единственное верное решение в его жизни. Он подался вперед, тело стало терять равновесие, когда резкая боль прошибла плечо и поволокла его назад.
Судорожно глотая воздух, журналист посмотрел по сторонам: его плечо крепко сжимал Клавдий, на лице которого не было ни единого знакомого выражения. Он будто бы постарел лет на десять, с его руки стекала кровь. Немного помедлив, распорядитель попытался разжать руку, что у него получилось не с первого раза. Иван схватился за плечо от нахлынувшей боли. Тем временем Клавдий быстро и бесшумно протиснулся в оставшийся проём двери и выкинул оттуда три ящика. Два он взял сам, а один вручил журналисту и резким движением толкнул его к выходу.
***
Сделав пару шагов от здания и отдав ящики, они упали на землю, не в силах пошевелиться: тело было как будто выжато и пережевано. Вокруг столпились пришедшие, по их лицам было заметно: Иван создавал то же впечатление, что и его попутчик в этом походе на склад. Под нос им сунули какой-то не очень приятно пахнущий напиток.
— Пей! — будто бы прошипел Клавдий.
Иван не стал сопротивляться и одним глотком осушил предложенную посуду до дна. Вкуса он не почувствовал, но эффект оказался почти молниеносным: все мышцы словно прожгло огнем, захотелось встать и побежать, чем он тут же и воспользовался. Но, пробежав метров десять, журналист понял, что это бессмысленно, и вприпрыжку понесся обратно.
— Что это было? — спросил он подпрыгивающего на месте Клавдия.
— Алкоголь, банальный алкоголь, тут он так действует. Но довольно разговоров, пошли! Возьми на всякий случай пистолет.
Иван сунул во внутренний карман энергетический пистолет, самое компактное, что нашлось в арсенале, и устремился за Клавдием.
— Позволь вопрос? — беззвучно спросил журналист.
— Да, конечно. Пока мы выбираемся в город, у нас есть время.
— Как? Как тебе удалось противиться Сущему? Ты разве не чувствовал этого блаженства?
— Да, конечно. Я чувствовал всё то же, что и ты, — лицо Клавдия погрустнело, — и я, как и ты, не понимал, что это обман. Просто я гораздо дольше общаюсь с Сущим и могу задавать ему вопросы — это помогает отсрочить конец. Я спросил Его: а что же боль? Оно перевело тему на блаженство, тогда я усилием воли достал нож и вонзил себе в руку. Сущее не знает боли, и оно потеряло надо мной контроль, тогда я сделал то же самое с тобой. Вот и всё.
Они подошли к покосившемуся деревянному забору посреди улицы. Было заметно, что контроль Сущего ослабевает, приближался город.
— Будь осторожней, — сказал Клавдий, — проход через зону наивысшего напряжения обратно будет столь же неприятен. Главное, двигаться вперёд.
Было и впрямь так же неприятно, постоянно хотелось повернуть назад, ноги не слушались, но вскоре, сквозь тошноту, Ивана вновь выплюнуло в нормальный мир. Всё произошедшее походило на плохой сон, недобрую сказку, рассказанную шаманом. Происходящему придавал реальность сильно саднящий шрам на плече и чуждая бодрость. Теперь с солдатами не церемонились: человек двадцать просто вышли из тумана отчуждения, перевалили через заграждения и, воспользовавшись замешательством часовых, быстро их скрутили. Всё было кончено за несколько секунд, и улица погрузилась в молчание. Они стояли на перекрестке.
 
— Мой друг, здесь наши дороги расходятся, — уже вслух говорил Клавдий. — У нас нет времени и сил прорываться внутрь города, чтобы забрать твой передатчик, тогда нас попросту раздавят. Ты тоже плохо знаешь улицы и расположение электростанции, так что пользы от тебя там будет минимум. Я выделю тебе пару человек, пробирайтесь незаметно.
Он сделал два жеста рукой, а его люди молча кивнули. Двое из них пошли налево. Иван протянул Клавдию руку и получил крепкое рукопожатие в ответ.
— И ещё одно: у тебя не больше получаса, успей нажать свою кнопку, — он повернулся и пошёл за своими людьми. — И расскажи миру о нас! — более грустным тоном добавил он.
***
Через туман теперь шли три человека: Иван, возглавлявший шествие, и двое его спутников, с которыми он так и не удосужился познакомиться. Сейчас на это не было времени, всё должно было происходить быстро, иначе синяя пульсирующая лавина накроет их с головой — и вряд ли уже кто-либо узнает, что здесь произошло. Профессиональная журналистская гордость не позволяла этого допустить. Пробираясь по запутанным улочкам всё того же городка, Иван смотрел на него совсем по-другому: величавые обветшалые здания вокруг вызывали в нём лишь негодование, хотя они-то ни в чём вовсе не были виноваты. Виноваты были люди: одни — потому что обманывали, другие — потому что добровольно соглашались жить во лжи, и уже было не разобрать, кто из них был виноват больше.
Под мерное позвякивание оттягивающего плечо автоматического ружья, которое Ивану сунули сопровождающие, они миновали переулок за переулком, улицу за улицей и везде видели примерно одну и ту же картину. Когда туман рассеивался и открывал редким прохожим троицу, идущую куда-то с оружием наперевес, они столбенели, озирались по сторонам и старались уйти на другую улицу. Правда неизменно продолжали свой путь, не спеша поднимать тревогу. Кто знает, может, не задавать лишних вопросов уже вошло у них в привычку. Возможно они банально боялись, и в крови играло чувство самосохранения. Как бы то ни было, весь путь до площади прошел без накладок, прерывался он лишь собственными гнетущими мыслями Ивана. После выхода из зоны всё выглядело уже совершенно по-другому, былая ясность мышления ушла, а в голове пульсировала одна неприятная мысль: «Вдруг я был неправ?»
Сомнение — это то, что заставляет людей ничего не делать. Сомнение, что делаешь что-то не так, не дает обычному человеку двигаться вперед и зачастую не позволяет сделать настолько необходимый шаг. Именно в таких сомнениях всё это время пребывал репортер, и каждый шаг, что он совершал, был для него мучительным испытанием веры в собственные силы. Просто взять и убежать — вот чего хотелось сейчас больше всего. Казалось, что внутри бушует океан, а громоздкий камень на душе так и жаждет полететь вниз, затянув за собой в пучину отчаянья.
Тяжкие размышления Ивана были прерваны надвигающимся пейзажем главной площади. Как и стоило предположить, площадь была огорожена, подходы к ней охранял патруль из нескольких человек в плащах-палатках коричневого цвета. Было забавно смотреть на этих горе-вояк, будто бы только что вернувшихся с тренировочного плаца: они сосредоточенно курили и нервно смеялись, сгрудившись в кучу у небольшого костерка. Патрульные даже не заметили приближающиеся к ним три фигуры с автоматическим оружием, хотя самому Ивану казалось, что они слишком шумят, да и вообще занимают чересчур много пространства вокруг. Сильно помог этот вязкий и почти непроглядный туман, что повсюду струился, заслоняя непрошеных путников.