Злата. Жизнь на "Отлично!". Том 3 (СИ)

— Злат… — раздраженно ответила мамам, слегка покраснев, когда поняла, что я подловил ее на вранье, однако все же призналась, хотя и неохотно. — Никаких кредитов я для него, естественно…
Это слово она сказала с неким придыханием и, закатив глаза.
— …не брала! В конце концов, я же не дура какая-нибудь…
— Ай! — воскликнул я и отсел подальше от родительницы, ибо та, заметив на моем лице сомнение относительной последней ее фразы, угостила меня щелбаном. — Больно, блин! 
— Две «штуки», Злат! Он задолжал мне две тысячи рублей! — нехотя сказала мама. — На заправку авто взял. Но ты же не думаешь, что я стану унижаться перед ним, требуя их назад?!
От злости у мамы раздулись ноздри, и тут уже я закатил глаза.
— Не две «штуки», а целых две «штуки»! Это…раз…два…три…почти семь упаковок чая! — возмутился я. — По акции…
— Забей! — махнула рукой родительница и со злости «раскочегарила» наши качели так, что мы едва не полетели с них.
— Спокойнее! — пискнул я, вцепившись в спинку. 
— Ты что-то говорила, но переключилась на другое, неважное. — напомнила маман, остановив качели.
— Мам, твой бывший «друг» за все свои художества получит никак не меньше пятнадцати лет, скорее даже намного больше. Но, допустим, окей, пятнадцать. Сейчас ему сорок два года… Даже если в тюрьме он зарекомендует себя как «мальчик-зайчик», то все равно, за покушение на убийство несовершеннолетнего, освободиться ранее положенного срока возможно лишь чисто теоретически, и таких прецедентов в современной истории я не нашла. А я хорошенько искала! То есть досрочно он не освободится, а значит, и выйдет лишь в пятьдесят семь своих лет. Это еще если ему повезет, и судья присудит пятнадцать лет, а не больше. Вроде бы, конечно, еще совсем нестарческий возраст, но…
— Но? — облизнув губы требовательно спросила маман, внимательно слушающая меня, когда пауза затянулась.
— Его же отправят в так называемую колонию строгого режима, и вот оттуда он выйдет…если вообще выйдет…уже разбитым стариком, растерявшим все свое здоровье, несмотря на свой паспортный возраст. Там не санаторий, мам, совсем не санаторий. 
Я замолк, переводя дыхание, а мама молчала, ждала, что я скажу дальше.
— Для человека его возраста — это…все. Конец истории. К моменту освобождения у него уже не будет семьи. Или ты думаешь, что та женщина, его жена, которую мы сегодня имели сомнительное счастье лицезреть, станет дожидаться своего афериста-муженька все пятнадцать лет? 
— Ну, не знаю… — с сомнением покачала головой мама. — Она же не бросила его после того, как он уехал из своего города и годами жил в Москве под чужим именем.
— Согласна, но… — к моим ногам прикатился небольшой мячик, которым чуть поодаль, на газончике, играли две девочки лет пяти, и я легонько пнул его ногой, отправляя обратно к детям. — Ни единому их слову верить нельзя ни на грош, мам! Сама же видишь, что там «муть» сплошная…
Мама кивнула, соглашаясь.
— Это да… — пробормотала мама, глядя на плывущих уток.
— Она ведь точно знает, сколько «бабок» он здесь заработал, ты это сама слышала, хотя общаться для них было совершенно небезопасным делом с точки зрения конспирации, ибо с государственными деньгами шутки плохи. Шутника искать не перестанут.
— Это уж точно. — согласилась мама. 
— Могу предположить, что все заработанные им деньги уже у нее, но… Все это, собственно, уже совершенно неважно! Она еще молодая женщина и весьма симпатичная к тому же. И у нее двое несовершеннолетних детей, которых ей теперь предстоит поднимать в одиночку. Нет, не станет она его дожидаться! Это жизнь, мам…
— Зачем мне знать, станет ли она его дожидаться или же нет?! — перебила меня мама, шмыгнув носом.
 
— А это я к тому, что разбитый старик, у которого в этой жизни уже не будет ничего: ни семьи, ни дома, ни близких людей…его мать к тому времени уже наверняка уйдет в лучший мир, а дети…
Я хмыкнул.
— …ставлю рубль на то, что о своем непутевом папаше они вспоминать не захотят, им и так его художества всю жизнь икаться будут. Короче говоря, ничего у него не останется, кроме долгов, их ему совершенно точно не спишут…
— Не спишут… — завороженно повторила мама.
— И ты думаешь, будто этот потерявшийся в жизни разбитый старик, у которого и угла-то не будет, в который он сможет приткнуться, бомж, по сути, станет разыскивать свою бывшую сожительницу…
— Не называй меня так! — возмутилась мама.
— …чтобы отомстить ей за былые обиды, случившиеся много лет назад? — я развел руками, мол, бред же.
Вообще-то, подобное вовсе даже не исключено (хотя и крайне маловероятно), ведь как знать, что будет твориться в его голове спустя года. В конце концов, он вполне может попытаться угробить ту, из-за которой, по его мнению, с ним и приключились все эти беды, а затем уже и сам того…
Но мысли о подобной возможности необходимо отвести от маман сразу и как можно дальше, иначе все эти года могут запросто стать для нее сущим адом.
— Нет, мам! Этого не будет! — я замотал головой. — К тому же у тебя есть отличный мужчина, который всегда защитит от любых невзгод.
— Мне кажется, ты сильно забегаешь вперед, Злат… — мама покраснела.
— А мне, например, так не кажется! — безапелляционно заявил я. — Он тебя уже не отпустит. Если только сама прогонишь, да и то… Спорим на желание, что я права?! 
Я протянул маман мизинец, и та, придя в хорошее настроение, сначала хотела было принять участие в споре, однако в последний момент отдернула мизинчик. 
Сама же все прекрасно понимает, причем гораздо лучше меня…
И проигрывать спор дочери совершенно не желает!
— Все, пошли домой! — остановив качели, я поднялся на ноги.
— Пошли. — согласилась мама и встала сама.
Мои слова, похоже, в какой-то мере сумели успокоить маман. По крайней мере, теперь выражение ее лица куда как менее напряженное, нежели в тот миг, когда мы вышли из околотка. 
Однако сам я уже весь издергался… 
И, разумеется, покоя мне не давали заныканные «бабки»!
Как бы там ни было, со всей этой историей зицпредседательства бывшего маминого «друга», но сперли-то действительно государственные «бабки»! А раз так, то и вероятность того, что в поисках пропажи у нас перетрясут всю квартиру, хотя и невысока, но отнюдь и не нулевая!
А значит, ежели не перепрячу деньги, то стану постоянно дергаться, даже если никакого обыска в итоге и не будет, как постоянно дергался там, когда последним уходил из дома. 
А не забыл ли краны закрыть? А плиту выключить?
Такая вот у меня была фобия там…
А мне оно надо? 
— Скотина! — вывел меня из состояния задумчивости голос маман, взглянув на которую стало очевидно, что это она своего бывшего любовничка «добрым» словом поминает.
Вообще-то, моя маман совсем не «девочка-одуванчик» и, разумеется, имела в виду она совсем иное слово. Однако при мне она использует исключительно цензурные выражения.
— Как я, вообще, умудрилась вляпаться в это, а? — опять же этот вопрос она адресовала не мне.
— Да просто забей, мам! — пожав плечами, ответил я, отчетливо понимая, что «просто забьет» она еще очень нескоро. — Если тебе от этого станет легче, то можешь считать, что в твоей жизни случился практически натуральный Остап Бендер. В любом случае, что было, то уже прошло.