Пятнадцать ножевых (СИ)

Все начали расходиться, а товарищ Ярослав Щербина взял меня за локоток и отвел немного в сторону.
— Молодец, поздравляю, — молвил ответственный работник. — Там на тебя документы отправили, на медаль. Спасение утопающих, но это нескоро. А грамота — дело хорошее. По рангу — как госнаграда. Ветерана труда получишь когда-нибудь. А случись неприятность — под амнистию попадешь. Но лучше до такого не доводить, — засмеялся он. — Шучу я, конечно. Хороший ты парень, удачи тебе. Будут вопросы — звони, — и мне в руку лег белый прямоугольничек визитки, — постараемся помочь.
Ну, и всё. Высокие гости вскорости отчалили, а я спрятал богатства в шкафчик и поехал на вызов с доктором Томилиной. Которая тоже принялась меня поздравлять и даже тайком поцеловала в щечку. Пока никто не видит.
— Ты герой!
— Лена, у нас головная боль, — я заглянул в карточку вызова. — Человек страдает.
Вся эта суета с поздравлениями и мрачным Лебензоном, которому обломали порку, меня порядком утомила.
Мы подошли к РАФику. И водила у нас тот же самый — Миша Харченко. Сидит, сопит. Наверное, думает, что его наградой обнесли. Он же там на берегу стоял и нервно курил, чем почти подвиг совершил. Пока ехали, я прикидывал ценность полученных подарков. Хорошая получается. Просто так меня трогать теперь не будут. Телефон этого Щербины, конечно — самое бестолковое приобретение. Выслушает, но помогать вряд ли станет. Зачем я ему нужен? Грамота с часами — вот это вещь! Подсобить могут. Не как орден Ленина, конечно, но при прочих равных условиях мне плюсик. И Лебензон точно отстанет. А часы — «Полет» с гравировкой «А. Н. Панову от Моссовета, 1980», я сохраню. Такие вещи дают не для того, чтобы их носить.
Приехали на вызов. Как писал классик, все рабочие общаги похожи одна на другую. Или это он про семьи так? Неважно. Кто бывал в одной, тот бывал во всех. Всепроникающий запах мусоропровода, прокисшего супа и пригоревшей картошки с неизменным пьяным песняком в любое время суток.
Вызвали к алкашу, три месяца назад операция на головном мозге, травму на работе получил. Пластина в области темени. Запой недельный, сегодня утром не похмелился, трепанула падучая. Ничего нового. Магний в тыл для профилактики судорожных припадков. Жаль, сейчас на улице почти тепло. Холодная магнезия намного лучше действует. Памятнее.
Клиент сидит, благоухает немытым телом и недельным перегаром. Вокруг хлопочет жена — загнанная, неопределенного возраста, в заношенном халате, под глазом свежий, два дня от силы, синяк. Вот она одна точно работает, кормит и поит это создание. Хозяин вещает заплетающимся языком, как он пострадал на работе и сейчас ждет пенсию. Брешет, конечно, залетел он по пьяной лавочке, а пенсия у него автоматом после операции на год. Женщина называет его Витечкой и пытается сунуть кружку с водой.
Я бы уехал давно, но сердобольная Елена зачем-то решила перемерить давление через десять минут. Ладно, ждем. У нас вообще оплата почасовая, хоть спи, хоть паши — получишь одинаково. Скучновато, конечно. Мои фельдшера на долгих вызовах могли хоть в телефон повтыкать. Томилина написала карточку и зачем-то решила завести беседу о смысле жизни. Сидит, объясняет Витечке, что ему бухать нельзя, травма, операция, всё такое. Неожиданно в разговор влезает жена клиента и вопрошает докторшу: «А как же не пить-то?». Занавес. Я решил не ждать, а то как бы дама не начала проповедовать священные принципы из серии «Бьет — значит любит». Собрал чемодан и пошли.
На обратном пути Миша опять надумал посоперничать с Евгением Вагановичем в части юмора. Видать, глотнул обиду от неполученной награды и решил жить дальше. Ценю. Но когда он произнес свой зачин «А сейчас, доктора, я вам расскажу...», живо напомнив мне о планах нападения на одно суверенное государство, я его прервал:
— Миша, не сейчас. Тормозни вон там, у кулинарии.
Так и не узнав веселой истории, от которой Харченко как минимум трижды чуть не обоссался, я пошел в царство вкусняшек. Кому-то, может, и не по душе тяжелый масляный крем и пропитанные сахарным сиропом бисквиты, спорить не буду. А мне заварные нравятся. Вчера три штуки слупил с чаем — бальзам на душу. Вот их и возьму.
 
— Здравствуйте, заварные свежие?
— Да, сегодняшние.
— Пятьдесят штук, пожалуйста.
Даже бровью не повела. Будто у них тут мелкий опт по пять раз в день случается. Хотя для всяких дней рождений на работе — лучший выход. Всем по одной выдал — считай, отметился. Одиннадцать рублей всё удовольствие, двадцать две копейки за штуку. Девчата даже притащили две коробки из-под масла, помогли сложить. А как же, на работе надо проставиться, это святое. А то скажут — зажал. Сейчас поставлю возле диспетчеров, мимо все проходить будут, возьмут и вспомнят Андрюху Панова.
Перенес гостинцы в машину в два захода. Бригада проставой впечатлилась. А как же, халява. Что там на станции будет еще? Харченко, когда приехали, даже помог мне донести гостинцы на второй этаж. И тут, как назло — Лебензон. И завел шарманку: кто разрешил отклониться от маршрута да почему используется транспорт в личных целях. Нет, надо с мужиком мириться. Это не дело. Я воевать не люблю. Так что я схватил заведующего за локоток и, преодолевая легкое сопротивление, оттащил его в сторонку.
— Лев Аронович, в первую очередь я хотел бы извиниться. Сами понимаете — на нервах, после такого. Сам не свой был.
— Принято, — буркнул Лев Аронович. Ни хрена он не простил, обозначился только. Ладно, воспользуемся запрещенными приемами.
— И вообще, если честно, это она, — сказал я лучшим заговорщическим шепотом.
— Кто? Что? — встрепенулся Лебензон.
— Сима. Это она меня бросила. Потом передумала, но сами поймите — у меня тоже характер и принципы, — нес я важную стратегическую дезинформацию. — Но мы в очень хороших отношениях остались, вы не подумайте...
Заведующий внимательно на меня посмотрел, вроде успокоился. Я ему даже пироженку предложил, но он отказался. Язва у мужика. Строгая диета, а то дело совсем швах.
***
ВызовА перли ровным потоком, позволяя заехать на подстанцию и даже попить чайку. Не было ни долгих перерывов, ни другой крайности, когда диспетчер вопит по рации: «Бригады, на базу не возвращайтесь, много вызовов!». И по очереди адресно выкрикивать тех, кто уже долго не отвечает.
Я тоже пил чай, улыбался в ответ на поздравления и несколько раз демонстрировал награды. А в голове все больше и больше зудела мысль про завтрашнюю встречу. Эйфория потихонечку улетучивалась и начали появляться вопросы. Пока без ответов. Как заинтересовать состоявшегося ученого, чтобы он стряхнул пыль со своей старой работы? Ведь он сейчас ни много ни мало, а зам директора Института питания. Старший научный сотрудник. Понятное дело, когда во второй половине восьмидесятых и в девяностые поднялась шумиха, он ту старую работу вспоминал. А уж после Нобелевки... Не знаю как он, а меня бы жаба давила. Но сейчас? Когда ни слуху, ни духу?
Более того — к нему придет пацан, студент. Что профессор думает в первую очередь? Известно что: старшекурсник пытается пристроиться на теплое место, чтобы остаться в столице и при науке. Не заявлять же ему с порога, что я всё знаю про будущее. Это только в дешевом чтиве можно послать письмо вождю и тебе сразу поверят. В жизни всё не так. Да и подозрительно психиатрией запахнет. Хорошо, если просто пошлет подальше. Нет уж, тоньше надо. А как? Додумать эту мысль мне дал новый вызов. Да еще какой!
***
Я просто удивляюсь иногда, как диспетчера обрабатывают информацию от пациентов. Поводы обычно указывают простые — болит что-то. Самые козырные и вне очереди — уличные, «болит сердце» и «потерял сознание». Но когда приезжаешь, иной раз оказывается, что не голова болит, а нога вывихнута, не живот беспокоит, а дырка в нем. Так что надо быть готовым ко всему. Вот и сейчас — болит голова.
Что вызов непрофильный, стало понятно с порога. Коммуналка, первая дверь заперта, на ней навесной замок висит. Вторая, наверное, вызывавшей, она, проходя, толкнула ее, но та до конца не закрылась. А в третьей по счету, как раз напротив кухни, обитал наш клиент. Вонючий хрен лет сорока с длинным хвостиком сидел на полу посередине комнаты в окружении кастрюлек, банок с какой-то хренью и прочего добра, которое должно было помочь в установлении прямой связи с космосом. Алкаш Витечка по сравнению с ним благоухал розами. Сидит неспокойно, постоянно вертит головой, прислушивается. Голоса вещают, рассказывают что-то. Скорее всего, плохое.