Обычные суеверия

А теперь Йозеф не знал, что и думать. Хуже всего, что проклятый колдун сумел-таки посеять зерно сомнения в сердце. В самом деле, если ведьмы и вправда могут вызывать по своему желанию засуху, бури и градобития, то почему бы не использовать такую мощную силу против враждебных стран? К примеру, чем вести долгую и изнурительную войну с мусульманами, Австрия вполне могла бы нанять на службу одну-единственную ведьму и ее колдовством опустошить земли поганых язычников.
Конечно, взывать к помощи дьявола — это страшный грех, но и война порождает кровопролитие, насилие и грабеж, а потому вряд ли является богоугодным делом…
Йозеф потряс головой, отгоняя крамольные мысли, но это не помогло. Как нарочно, они лезли в голову снова и снова.
Только сегодня утром давала показания Катарина Пальдауф. Обритая наголо, с безумными от ужаса глазами, она ничуть не напоминала веселую и разбитную, острую на язык базарную торговку, у которой матушка Йозефа покупала капусту и яблоки всего несколько дней назад. Катарина сразу же сказала, что желает во всем признаться, обратиться к Богу и обрести наконец вечный покой. Она поведала судьям о том, как ела на шабаше жаб, требуху и ножки младенцев, вырытых из могил. О том, как отреклась от христианской веры, трижды наступив на крест, и целовала под хвост черного козла. О том, как дьявол, восседая на высоком троне, выслушивает отчет каждой ведьмы о совершенных злодеяниях, а если какая-нибудь из них откажется творить зло, бесы ее жестоко наказывают — бьют кнутом, полосуют своими длинными острыми когтями или прижигают раскаленным железом.
При этих словах несчастная покосилась на орудия пытки, разложенные перед ней, запнулась на мгновение, но справилась с собой и продолжила ровным голосом:
— Я испортила корову Эльзы Штольц, и теперь он не дает молока. Колдовством я убила своего кузена Эрнста Винера, с которым поссорилась в прошлом году из-за наследства. Заговорами и чародейством я погубила также Ганса Беме и троих детей моей соседки Эмеренцины Пихлер — Гертруду, Франца и маленького Фрица.
Йозеф на секунду перестал скрипеть пером — не далее как час назад по дороге в тюрьму он видел всех троих, мирно играющими в палисаднике перед домом. Конечно, дьявол может создавать фантомы и наваждения, но дети выглядели такими здоровыми и веселыми…
А несчастная Катарина все продолжала таким же монотонным голосом, будто механическая кукла:
— За свое злодейство я получила пять золотых слитков.
— Где же они? — быстро спросил помощник судьи Атенштадт. В глазах его сверкнул огонек алчности. Кто бы мог подумать, что у бедной женщины где-то припрятано такое богатство! — Где спрятано золото? Отвечай немедленно, иначе нам придется пытать тебя снова!
В глазах измученной женщины вспыхнул испуг. Она сложила руки на груди и быстро-быстро залепетала:
— Не надо меня мучить больше, добрые господа! Я все скажу… Золото я спрятала в сундуке, но при первом ударе колокола к воскресной мессе оно превратилось в конский помет!
Катарину увели обратно в камеру, а судьи потирали руки, довольные, что так легко удалось сломить упорство еще одной ведьмы. Всего три допроса с пристрастием — и вот уже получено полное признание!
Главный судья быстро утвердил смертный приговор и, придя в благодушное настроение, хотел было уже приказать палачу удавить осужденную перед сожжением, но потом передумал.
Сколько таких признаний Йозеф успел записать за свою не такую уж долгую службу! Но только сейчас, изнывая от скуки и вынужденной неподвижности — господа судьи строго-настрого запретили отлучаться куда-либо — он впервые задумался.
Неужели жизнь колдуньи действительно так страшна? Если в награду за измену Богу достаются только побои, фальшивые деньги и тухлая еда, ведьмы давно бы уже перевелись! Или… Их и не бывает вовсе?
Йозеф почувствовал, как испарина выступает на лбу. Мысль была абсурдная и еретическая, но все же так много явных несоответствий, натяжек и прямой лжи, что даже удивительно стало — как судьи, почтенные и образованные люди, в чьи обязанности входит установить истину, сами не замечают этого?
 
Йозеф вытер мокрый лоб рукавом. Некстати вспомнилась ему Анна Штраус, жена богатого мельника, сожженная еще в прошлом году. Незадолго до того у нее умер новорожденный ребенок. Дитя успели окрестить, и это вызвало сильнейшие подозрения: а что, если его принесли в жертву дьяволу? Известно же, что некрещеный младенец не может войти в царство небесное и душа его обречена на вечные муки в аду.
Сначала Анна все плакала, а потом призналась, что сама убила маленького сынишку, чтобы душа его досталась сатане, а тельце пошло на волшебную мазь. Крохотный трупик в могиле нашли нетронутым, но мать все равно сожгли…
Зачем же они оговаривают себя? К чему честным женщинам возводить на себя чудовищную напраслину и губить не только тело, но и бессмертную душу?
Ответ напрашивается сам собой. Йозеф вспомнил «испанский сапог», тиски для пальцев, которые палач затягивает так, что кровь выступает из-под ногтей и кости хрустят, словно сухие веточки, плети, вымоченные в крепком соляном растворе… На секунду представил себя на месте арестованных — и содрогнулся от ужаса.
Разве он сам смог бы выдержать мучения пытки? Каково это — в одночасье быть оторванным от дома, родных и друзей и переносить столь жестокие истязания? А потом валяться на холодных камнях, чуть прикрытых гнилой соломой, в зловонии и грязи и отгонять крыс, кусающих за ноги… И при этом нет ни малейшей возможности доказать свою невиновность! Вор или убийца имеет право на справедливый суд, но только не ведьма. Ни одна из них еще не вышла на свободу оправданная, сохранив и жизнь, и честь, и доброе имя. Ни набожность, ни праведная жизнь, ни стойкость, с которой иные переносят мучения, не может помочь им.
К примеру, та же Марта Штюмер так и не призналась ни в чем, только молилась и повторяла «прости им, Боже, ибо они не ведают, что творят». Ее подвесили на дыбе, жгли пятки, подбородок, прикладывали горящие комья серы к подмышкам, но несчастная женщина упорно продолжала твердить, что не виновна ни в чем, даже когда смертный пот выступил у нее на лбу.
В этот момент в застенок залетела большая пестрая бабочка. Здесь, среди осклизлых сырых камней, запаха крови, горящей человеческой плоти, грозных окриков судей и воплей пытаемых, она выглядела чудом, пришельцем из другого мира. И судьи, и писец, и даже палач уставились на нее, словно завороженные. Бабочка покружилась немного, трепеща разноцветными крылышками, и выпорхнула в окно.
Марта вдруг вскрикнула, судорожно мотнула головой и бессильно обвисла. Гримаса боли разгладилась, лицо стало спокойным и отрешенным, словно все происходящее больше не касалось ее. Палач спустил с дыбы бесчувственное тело. Судья Шнеевейс приказал записать в протоколе, что дьявол, явившийся под видом бабочки, свернул шею обвиняемой, чтобы она не успела выдать сообщниц. Тело приказали зарыть тело под виселицей, словно падаль, поскольку ведьма умерла без исповеди и святого причастия.
Йозеф вспомнил, как Марта раздавала хлеб нищим, как разрешала всем окрестным мальчишкам рвать яблоки у себя в саду… Всего несколько лет назад он и сам не раз туда наведывался!
Слезы подступили к горлу. Если хоть на минуту допустить, что Марта и вправду была невиновна, то все, что произошло с ней, выглядит чудовищным злодейством! Мало того что добрая женщина умерла в страшных мучениях, так даже в христианском погребении ей было отказано…
Может, и правда настоящих слуг дьявола не надо искать на горе Блоксберг? Может быть, они не имеют рогов на голове (если только почтенный фон Шнеевейс не пришьет их к своей шляпе), и ноги у них самые обыкновенные, ничуть не похожие на козлиные копыта? Они едят не жаб и требуху, а откормленных каплунов и свежую телятину, вместо крови некрещеных младенцев попивают мозельские и рейнские вина, но суть их деяний не та же — губить души честных и простых людей, заставляя признаваться в том, чего не совершали, а потом предавать мучительной смерти?