Обреченные (СИ)

Анна закрыла глаза.
— Отдыхай, — произнес старик. — Поешь позже.
Его голос звучал ровно и успокаивающе. Слушая собеседника, Анна не чувствовала утомления, хотя, и не особо улавливала смысл его слов. Есть, конечно, хочется, но это состояние уже стало привычным, а вот голова даже в лежачем положении кружится и в ушах шум стоит. Пожалуй, действительно лучше еще поспать.
Время утратило четкие границы. Утро, вечер, день или несколько дней… Время замирает, стоит только сомкнуть веки, и снова тянется до бесконечности после пробуждения. В помещении становилось то светлее, то темнее, но было ли это искусственное освещение или свет пробивался снаружи, Анна не понимала. В общем-то, и не стремилась понять. Пустота внутри, пустота вокруг… Не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем, ни о чем.
Когда Анна просыпалась, рядом всегда оказывалась Айка, словно никуда и не уходила. Может, так и было на самом деле. Появлялся и старик, поил свою невольную гостью бульоном из глубокой чашки, что-то говорил, потом снова уходил. Анна все так же не особо вслушивалась в суть его высказываний. Придет время, сама все увидит, а сейчас не хочется вообще ничего. Жилище, которое старик делил с Анной и девочкой, сам он назвал землянкой. При этом тон его был таков, что можно было принять такое название за шутку. Впрочем, Анна все равно не знала, как должна выглядеть настоящая землянка. Да и не хочет знать. По крайней мере, не сейчас. Сейчас она не хочет ничего. Даже пить бульон приходится через силу.
Наконец, старик объявил своей подопечной, что она может покинуть свое ложе и выйти наружу. С удивлением Анна узнала, что прошло всего четыре дня, ей казалось, что она провалялась вечность.
От боли в груди с трудом ворочалась шея, каждое движение давалось с трудом. Ну, хотя бы ноги пока ходят, хоть и слабость во всем теле такая, что неумолимо тянет обратно в постель.
Жилище, в котором старик разместил Анну, и в самом деле оказалось подземельем. Было ли так изначально или, как и все вокруг, строение с течением времени оказалось погребено под толщей мусора, Анна не поняла, да это и не было для нее так уж важно. Снаружи ее встретило все то же черное небо, сыпавшее на землю серые хлопья. Изо рта вырвалось облачко пара, лица коснулся холодный воздух.
Анна протянула ладонь, серые хлопья расплылись по коже грязными каплями.
— Что это? — недоуменно пробормотала она.
— Снег, — пояснил сопровождавший ее старик. — Зима уже совсем близко.
Анна взглянула на него. Для этого пришлось повернуться всем корпусом.
— Как тебя зовут?
Старик улыбнулся:
— Я так и думал, что ты меня не слушаешь. Наши зовут меня Дедом. Ты тоже можешь так называть.
Анна слегка удивилась:
— Почему тебя так называют?
Старик пожал плечами и усмехнулся:
— Наверное, потому, что я самый старый здесь.
Дед, дедушка… В своей жизни Анна только раз слышала это слово, еще когда сама была девочкой. Как-то раз родители в разговоре упомянули незнакомого ей человека, на вопрос дочери они пояснили, что так звали ее деда, отца матери. В мегаполисе не было принято поддерживать родственные связи, даже с ближайшими родственниками. По достижении совершеннолетия дети покидали семью, любые отношения даже между родными братьями и сестрами считались излишними, поскольку отвлекали от работы на благо всего общества. Лишь оказавшись во внешнем мире, Анна почувствовала, насколько же одинокой была всю свою жизнь. В мегаполисе человек также одинок от рождения до смерти, как и здесь, никому нет до него дела, каждый выживает сам и равнодушен к бедам других. Только здесь это проявляется жестче — во внешнем мире на тебя не только наплевать всем остальным, тебе еще и охотно помогут расстаться с жизнью.
Анна вновь скосила взгляд на Деда. Впрочем, не все так уж и равнодушны, по крайней мере, не всегда: тот гвардеец из департамента, Леха, спасший ее от каннибалов, Дильназ, этот старик, девчушка, следующая за ней по пятам… Только сейчас Анна смогла рассмотреть ее — лицом девчонка похожа на азиатку.
 
— Так она немая? — вспомнила Анна слова Деда.
— Да, — подтвердил тот.
— Она кричала там…
Дед опустил руку на плечо Айки, прижал ее к себе и произнес:
— Звуки она издает, просто не говорит. Не знаю, почему.
Девчонка смотрела на Анну снизу вверх, и от ее взгляда становилось как-то не по себе. Словно ждет чего-то, чего-то хочет. Но чего? И почему от нее? Сейчас нет ни сил, ни желания вникать, думать, может быть, как-нибудь потом…
Анна повернулась лицом к убежищу, где обосновались Дед и его товарищи. Это было строение в несколько этажей. Сверху послышался лязг металла.
— Что это? — спросила Анна, не столько из любопытства, сколько из желания отвлечься от пытливого взгляда азиатской девочки.
— Наши люди устанавливают ветрогенератор, — пояснил Дед. — Скоро станет совсем холодно, без электричества не выжить.
Анна вновь вытянула руку, ловя в ладонь серые снежные хлопья.
— Ты впервые видишь снег, — произнес Дед. — Под куполами мегаполисов всегда поддерживается ровная температура.
— Ты был там? — спросила Анна.
Старик покачал головой:
— Я родился здесь. Но слышал от тех, кому удалось вырваться.
— Вырваться, — машинально повторила Анна слово, резанувшее слух.
— Не согласна? — поинтересовался Дед, внимательно глядя на женщину.
Анна не стала поворачиваться к нему снова, но щекой чувствовала этот пристальный взгляд. Дед задал вопрос не ради поддержания беседы, он ждал ответа.
— Я не стремилась ниоткуда вырваться, меня просто выбросили.
— Жалеешь? — вновь спросил Дед.
Анна вздохнула. Как объяснить свои чувства человеку из другого мира?
— Ты не поймешь, ты не жил моей жизнью.
— Может, и не пойму, — не стал возражать Дед. — Но попытаюсь, если расскажешь.
— В другой раз.
— Да, вижу, ты еще слаба, — кивнул Дед. — Отложим пока долгие разговоры. Отдыхай.
Он протянул Анне руку. Женщина покачала головой:
— Сама.
Боль из груди разливалась по всему телу пульсирующими волнами, ноги дрожали от слабости, в глазах то и дело все плыло, и все же не хотелось чувствовать себя беспомощной. Жизнь сурова и беспощадна к слабым. Даже если сейчас ей предложена помощь, в мире, где каждый выживает сам, не заботясь о других, не стоит привыкать к такому, уже завтра все может измениться и тот, кто рядом, запросто ударит в спину. Слова Лехи уже не раз проверены на себе — нельзя доверять никому, как бы того ни хотелось. Для себя Анна уяснила, что и зависеть от кого бы то ни было тоже нельзя. Раз уж смерть никак не желает дать ей покой, она будет выживать самостоятельно, пусть только подскажут, как.
— Что мне делать? — спросила Анна.
— Все, что хочешь.
— Я не о том. Что мне делать здесь? Как жить среди вас?
— Для начала наберись сил, — посоветовал Дед. — От тебя не будет проку, если умрешь от изнеможения.
В последний раз взглянув на туманную пелену серых снежных хлопьев, Анна шагнула обратно в темноту здания.
На восстановление сил потребовалась еще пара дней. Боль еще чувствовалась при каждом движении, но уже не так остро.
Повседневная жизнь людей, среди которых оказалась Анна, не была похожа на то, что она уже видела, живя среди товарищей Лехи или в поселении мусорщиков под управлением банды Халифа. Тот же голод и холод, но здесь не было насилия, не было какой-либо иерархии, люди просто выживали все вместе: мужчины, женщины, дети. Для жизни поселенцы обустроили подземный этаж полуразрушенного строения, которое Дед шутливо называл землянкой. Сам он пояснил Анне, что жить всем вместе в одном доме зимой гораздо удобнее, поскольку требуется меньше затрат на его обогрев. Мощности единственного ветрогенератора, собранного практически из мусора, едва хватало, чтобы удовлетворить потребности немногочисленных жителей, и тот работал кое-как.
 
Быт здесь, по сути, ничем не отличался от того, что вели жители поселения Халифа, люди приспосабливали под свои нужды вся, что могло принести пользу: шили одежду из тряпья, изготавливали орудия труда из металлического мусора, один из умельцев, которого называли Матвеичем, даже наловчился собирать электрические фонарики. Основной провизией служили крысы, благо, этих животных вокруг водилось в изобилии. Каждый день охотники проверяли силки, расставленные накануне в подвалах, и приносили добычу.