Тропами бесконечности. Хроники смежных миров (СИ)
– Люблю их.
– А семью? – в голосе дознавателя проскользнули знакомые проверяющие нотки.
(…широко улыбающийся дед за подмышки вытаскивает меня из-под одеяла, в чём есть выносит во двор и ставит на землю.
– Ну что, красавица, c Днём Рождения! Иди, собирай свои абрикосики.
Прохладная, покрытая росой трава приятно щекочет босые ножки двадцать какого-то размера. Мама ведь недавно говорила какого, я опять забыла… Солнце, только-только поднявшись над высоким зелёным забором, всеми силами стремится поравняться с нашими вишнями, по которым с утра уже лазает с бидоном старший брат.
Забыть их. Отказаться. Не по принуждению, а по доброй воле. Ради их же блага…
Двадцатое июля. Бог знает, почему первые абрикосы всегда падали именно в мой День Рождения?…)
– Семью не очень.
– Где же логика?
Я равнодушно передёрнула плечами, незаметно для себя самой стряхивая с них тяжесть вернувшихся воспоминаний.
– Вы правы. Должно быть, в этом нет логики.
Проверяющий несколько растерянно вернулся к вопроснику.
– Ревность?
– Ревность? – вопросом на вопрос отвечаю я. – Причем тут ревность?
– Пожалуйста, отвечайте на мой вопрос, – настаивает проверяющий.
– Н-не знаю, – я кокетливо дернула плечами. – Вы мне скажите.
Легкая улыбка, адресованная проверяющему. Его лицо невозмутимо.
– Ваши реакции нестандартны. Вы мне лжете?
– А вы хотели бы поймать меня на лжи?
– Мы не ловим на лжи Вечных. Наша задача совсем в другом.
– В чем же, если не секрет?
– Секрет, – его мелкие крысиные глазки смотрят на меня без эмоций.
– Знаете, – говорю я проверяющему с предельно отстраненным выражением лица, – когда-то давно я была у психолога. Обычные тесты в связи с моим назначением сюда, в Оффтайм, – я выжидаю, позволяю ему прочнее увязнуть в собственном любопытстве.
Легкое движение бровей. Он глотает наживку, даже не жуя.
– Результатом тестирования был вердикт следующего рода: вы мыслите не как человек.
– Интересно, – тянет паузу, препарирует меня, словно распятую на доске лягушку. – А как кто?
– Вот и я так же спросила.
– И что Вам сказали?
– Сказали, что это второй случай в истории. После Будды. К нему высылали штатного пси-модельера. Когда-то. Давно.
– И вас взяли на работу в Оффтайм?
– Не в связи с этим. По другой причине.
– В вашем деле этого нет, – поднятые брови с головой выдают его удивление. Возможно, мне даже удастся провести этого невозможного, скользкого, отвратительного… дознавателя, в общем.
– Не уклоняйтесь, пожалуйста, от моих вопросов. К чему вы мне это рассказали? – его лицо вновь возвращает себе свое изначальное, непроницаемое выражение.
– К вопросу о нестандартных реакциях, – отвечаю я.
(… Боже, как невыносимо хочется курить! Я вспоминаю кальян, один на всех. И травы… Миллион моих собственных лет назад, там, где раньше был наш университет и тот тихий, солнечный городок, где мы впервые встретились с Ним… с мужчиной, которого я любила… с тем, кто был мне так дорог… И о моей привязанности к которому ни в коем случае не должен был узнать этот высокомерный заносчивый тип! Потому что здесь любые привязанности – табу. Любая религия – табу. Любая слабость – табу. И отстранение от должности, разумеется. Изгнание агента в его безвозвратный…)
– Вы не ответили на мой вопрос, – мои мысли о нашем кальяне внезапно прерываются этим голосом.
– Какой из трех Ваших вопросов, на которые я не ответила, интересует Вас наиболее?
– Вы мне лжете?
– По поводу?
– Вообще.
– Конечно, – я мысленно делаю огромную, термоядерную затяжку и выпускаю дым через ноздри. Становится как-то легче, и я говорю: – Вы знакомы с основами Немодальной Необращаемой логики? —
– Естественно, – говорит мне проверяющий. – Это мой хлеб.
– Тогда вы должны знать, что к любому неглобальному утверждению можно подобрать такую систему Базовых Ценностей, что в рамках данного базиса, ваше утверждение всегда будет ложно.
– Уточните, раз уж вы начали эту тему.
– Уточняю. То, лгу я Вам или нет, целиком определяется теми критериями истинности, которые Вы сами избрали в качестве базиса. И тут получается так, что Вы, если захотите, всегда сможете уличить меня во лжи, выбрав соответствующим образом критерии того, что есть ложь по данному конкретному вопросу.
– Такое поведение называется жульничеством! – его голос содержит теперь раздражение. – И оно, смею вас уверить, не практикуется среди служащих того отдела, сотрудником которого я являюсь.
– О! Не принимайте близко к сердцу. Это не оскорбление. Это только теория.
– Понимаете, ммм, – смотрит в бумагу, – Севастьяна, Вы были бы во всем абсолютно правы, если бы речь шла о неглобальных понятиях… Скажем, что-нибудь вроде «легкомыслие». Я неспроста задаю Вам немодальные переменные. Любовь, семья, ревность… Эти понятия фундаментальны. Не варьируемы, или, как еще говорят, немодальны. И они так же не обращаемы, то есть, у них нет собственных инверсий. Например, у любви.
– Да, я знакома с теорией. Как-никак я одна из авторов.
– Вы? Отлично! Ненависть, например, не есть инверсия, или отрицание любви, а является самостоятельной немодальной и при этом глобальной константой психики любого нормального человека.
– Поэтому ненавидеть и любить можно одновременно.
– Именно! Вы меня понимаете. Очень хорошо.
– Хорошо, – вторю ему я, делая мысленно весьма приличных размеров глоток «Кьянти» и снова припадая ртом к воображаемому мундштуку кальяна.
– Продолжим? Если хотите.
Дознаватель слегка поджал губы, не отводя от меня взгляда.
– Что ж… ненависть?
– Я вот только одного не пойму, – я снова обрываю наш диалог, деловито рассматривая свой когтистый маникюр радикально черного цвета. – На что вам мои ответы, если лямбда-точки моего лица и так выдадут все мои реакции?
Проверяющий явно взбешен, но при этом держится очень достойно. Ничего. Я не таких заставляла рыдать и биться в конвульсиях.
– И все же, ненависть? – сквозь зубы выдавливает он из себя, и я с трудом подавляю жгучее желание развернуть к нему то маленькое настольное зеркальце, что стоит от меня по левую руку.
– Хотите знать мое мнение по поводу Вашего последнего вопроса?
– Пожалуй, нет, – сухо отвечает проверяющий, почти не открывая рта. – Меня уже не интересует ваше мнение.
– Тогда что?
– Только первичные реакции. И я их уже получил.
– Хорошо.
– Последний вопрос.
– Слушаю вас.
– Власть?
(…Я чувствую, как за спиной распускаются крылья. Они все, все до единого, всегда задают мне этот вопрос, и я точно знаю, что должна на него ответить. Обмануть проверяющего человеку невозможно. Но мне это удается постоянно, поскольку в силу совершенно никому непонятных причин, мои реакции отличаются от человеческих.
Отсутствие личностных связей с внешним миром – вот та цена, которую ты должен заплатить за возможности, получаемые тобою тут, в Вечности. Но мне, в отличие от других агентов, не смогли заблокировать память о семье. А я об этом не рассказала. Тогда, много-много сотен лет назад… И теперь, каждые тридцать тысяч субъективных лет, я вынуждена юлить и изворачиваться, пытаясь ускользнуть от карающей длани наших доблестных проверяющих. Да, я точно знаю, что ему ответить.
Я вновь втягиваю в себя ароматный дым, и Кальян подпевает мне слабым бульканьем…)
– На мой вкус власть, – говорю я, – это когда тебе все можно.