Прости себе меня (СИ)

Повисла пауза. Егор не сводил тёмных глаз в Даниэлы. Цепким взглядом кусал за лицо. Она буквально ощущала это жжение на коже.
— Они... — попыталась настоять на своём.
— Они не сядут. В мою. Машину. Я не по-русски говорю? Мне греческий выучить?
— Ладно, Сень, — Яна дотронулась до плеча Даниэлы, привлекая к себе внимание, — просто обязательно позвони мне, когда будешь дома. В любом случае, если что — звони. Хорошо?
— Ты её на войну провожаешь что ли? — Гордеев вытащил из кармана чёрных джинс пачку сигарет.
— Очень смешно, — Яна сморщила нос и коснулась губами щеки Ксенакис. Гордей снова скривился, — от тебя можно чего угодно ожидать...
— Думаешь, я её снова в лесополосу завезу? — усмехнулся.
Урод. Сволота. Ему смешно? Смешно?!
— Ну ты и мудак, Гордеев, — тихо пробубнила Яна, отступая от подруги и мягко улыбаясь той, — звони! Поняла?
...
Даниэла поплелась вслед за ним, замечая, как Егор мимоходом оглядывается. Проверяет?
Останавливается возле чёрной иномарки и, не дожидаясь её, скрывается в салоне. Дани мелкими, но быстрыми шажками проследовала к авто и рванула за рукоять задней двери.
Впереди она не поедет. Не с ним. Чем дальше, тем лучше.
Егор поймал её взгляд в зеркале заднего вида и тихо прыснул, снова посмеиваясь. Но ничего не сказал. Было бы идеально, если бы они всю дорогу ехали молча.
О, Господи! Тут ехать пять минут! Семь... десять от силы! И то вряд ли. Но эти считанные минуты наедине с ним в замкнутом пространстве... это был её маленький персональный ад.
— А я-то уж думал ты оперилась, — слегка поворачивает голову, чтобы девушка понимала, что это адресовано именно ей.
Даниэла не совсем понимает, о чём речь, но продолжает молчать. Отвечать на его колкости сейчас не самое лучшее время.
— Всё ещё под родительским крылышком? — продолжает и тут же хмыкает. Небрежно и глумливо.
— Давай договоримся? — Дани сдвигается к центру заднего сиденья и нервно облизывает губы, — просто скажи моей маме, что привёз меня, я тоже подтвержу. А я доберусь с Янкой. Так же можно сделать?
Ну же? Егор? Ты же тоже человек? Наверное...
— Можно, — кивает и заводит двигатель. На миг девушка ощутила ликование в груди, — только вот они ждут нас обоих дома.
— Зачем? У тебя дома?
— Ну не у тебя же? Ты же заболела? — оборачивается, бросая на девушку короткий и колючий взгляд, — твой отец сказал, что ты почти при смерти!
— Твоими молитвами, — пробормотала, отодвигаясь назад и впиваясь спиной в кожаную обивку.
— Но раз уж ты пошла на поправку, — он резко выворачивает руль, и Даниэлу бросает в сторону, — моя мама настоятельно просила приехать нас обоих.
Это звучало как упрёк.
— Скажи мне, муха? — Продолжил, выпуская струю дыма в приоткрытое окно. — Ты не могла найти другого места для своих прогулок? М? Какого хера мне приходится сейчас тащиться домой? Чтобы провести остаток вечера в твоей компании? Я вчера как-то неясно донёс до тебя информацию?
— Слушай, — она злилась не меньше его. На себя, на родителей, на гиперопеку, от которой её порой тошнит. И на Гордеева. И даже на его родителей, — тебя никто не заставлял тащиться за мной, и уж тем более: везти меня в своей драгоценной и неприкосновенной машине! Кто мешал тебе сказать, что ты не в парке? Кто-то тебя за язык тянул? Или силком на аркане вели? Ах, да! — завелась, решив высказать, наконец, всё, что держала внутри, — ты же актёр от бога! Ангел, мать твою! Ты вообще взрослеешь? Иногда создаётся впечатление, что уровень твоего развития слишком сильно задержался!
Вот так. Она тяжело дышала сквозь стиснутые зубы. Чувствовала, как шевелятся от злости собственные ноздри. Но она сказала это. И совершенно об этом не жалеет.
— Это сказала мне девочка, которой до сих пор не разрешают ездить на такси, — он притормозил на перекрёстке и снова обернулся, — как ты будешь в универ ездить? Тебе самой не смешно?
— Ты ни черта не знаешь, — почти шипела в его сторону.
— Поверь мне, я знаю гораздо больше, чем ты думаешь.
На самом деле он знает слишком много о ней. И даже больше, чем слишком. Начиная от покупки её первого лифчика и заканчивая её переездом в другую комнату. Он даже знает, что она увлекается декором, превратив часть своей комнаты в мастерскую. Снова благодарность её матери. Потому что, шушукаясь с подругой в лице его мамы, они не учитывали, что некоторые новости доходили и до ушей Егора. Что-то он слышал сам, а чем-то, не особо интимным, делилась его мать за семейными посиделками.
 
— Кто ты такой, Гордеев? Чего ты добиваешься? — прищурилась, сдерживая гнев, — ты ничего обо мне не знаешь! Ты же дальше своего носа не видишь!
— А что мне нужно видеть? — он засмеялся. Откидывая голову назад и резко выдыхая, — всё и так ясно, муха! Сколько тебе лет? Ты же как херов попугай в клетке. Повторяешь одно и тоже и дальше отмеренного не улетаешь! Всё ещё плачешь из-за того случая?
Какого?
Их было достаточно, чтобы запутаться.
— Просто заткнись, — понимала, что вот-вот проиграет в этой баталии.
— Тебе же не шесть лет! Ты что, не можешь эту мысль донести до своих родителей? Кто тебя сейчас похитит! — снова смеётся, — кому ты нужна?
— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, Гордеев, — закусила губу с такой силой, что в глазах начало покалывать.
Медленно успокаивалась, понимая, что они уже подъезжают к дому. Что ещё минуту, и она покинет душный салон. Избавится от этой тошнотворной компании.
Он остановил машину на повороте, ведущем к их домам. Заглушил двигатель и резко повернулся к девушке. Даниэла вздрогнула и сдвинулась в сторону, плотнее к двери.
— Двери закрыты, — Егор сверкнул белыми зубами и сложил темные брови домиком, — можешь не рыпаться.
— Предсказуемо, — отчеканила, сдерживая порыв сбежать, — что тебе нужно? Какие у тебя проблемы со мной, Егор?!
— Егор? — протянул собственное имя, повторяя за ней, — ты, оказывается, помнишь моё имя?
— В отличие от тебя, я никому не присваиваю тупые клички. И с именами у меня нет проблем.
— У меня с тобой их тоже нет, — сел в полоборота, укладывая руку на соседний подголовник.
— Тогда открой дверь и исчезни.
— Как спала сегодня? — Он вдруг меняет тему, и ехидно улыбается, — уверен, что полночи думала обо мне. Угадал?
Егор снова опускает взгляд на её ноги. Не хотел. Даже проконтролировать это не успел. Просто глаза сами нашли обнажённые колени. Чертовски аккуратные. Кожа слегка смуглая, гладкая.
— Ты идиот, — выдохнула, уводя колени в сторону. Прижимая ноги к двери. Сердце в груди подскочило, ударяясь о рёбра и, кажется, пропустило несколько ударов. От его взгляда было не просто не по себе. Было жутко. И неприятно, — если я узнаю, что ты таращишься в моё окно, я расскажу отцу.
— Неа, — мотнул головой и отодвинул своё кресло. Сильнее. Почти до упора, — ни хрена ты никому не скажешь. Ты много жужжишь не по делу. Хотела бы рассказать, уже давно бы это сделала. Но тебя всё устраивает. Ты же сильная, — дразнит её. Хочет больше эмоций. Хочет, чтобы она повысила голос. Чтобы её нервозность можно было ощутить кожей. Впитывать её злость. Он даже соскучился. Он так привык к этому.
— Думаешь, я не смогу рассказать? Единственное, что меня сдерживает — это дружба наших родителей!
— Не неси бред! Что за прикол: прикрываться дружбой родителей в ущерб себе?! Ты себя слышишь вообще?
Даниэла дёрнула за ручку, понадеявшись на то, что Егор блефует. Но та действительно была заперта.
— Дай мне выйти, — отвернулась, уставившись в окно. Стискивая челюсти и сжимая в руке свой телефон.
— А ты знаешь, мне это даже нравится, — перехватил изумленный взгляд. Глаза большие. Зелёные. Ресницы длиннющие, — эти дискуссии, — сделал жест рукой, указывая на неё, а потом на себя, — заводят.
— Серьёзно? — теперь усмехнулась она. Нервно. Покусывая нижнюю губу, — ты лишил себя этой возможности. Ты свинья, Гордеев. И сволочь. Я говорила это и говорю сейчас. Ты получаешь удовольствие, причиняя мне вред? Получаешь ведь? Чем я это заслужила? — она впервые задала ему этот вопрос. Но легче от этого почему-то не стало, — это извращённое удовольствие. Это не норма. Ты ведь это понимаешь?