Прости себе меня (СИ)

Он бы хотел, чтобы всё было именно так.
Но Ксенакис продолжала колотить по его груди и крепко держаться на своих двух.
Била, упрямо надеясь, что это ей поможет. Не замечала могильного холода, что импульсами исходил от него. Не смотрела ему в лицо. Она почти ничего не видела перед собой. Размытый образ.
Соль на губах.
— Почему ты не останавливаешь меня?! — ещё один толчок в грудную клетку. Она сама покачнулась и, сделав шаг назад, что есть силы стиснула пальцы в кулаки. — Почему не трогаешь меня? В чём дело, Егор? — быстрым движением смахнула с лица упавшую прядь, — что же ты не такой смелый? Здесь камеры? Да? Представляю, как тебе тяжело сдерживать себя... — она позволила себе тихо усмехнуться. Это было похоже на срыв.
— Ты всё? — повёл тёмной бровью, — остыла?
— Ты пожалеешь обо всём, Гордеев. Я клянусь, что заставлю тебя пожалеть, — обогнула свой автомобиль, приближаясь к электронному замку, и прижимая к дисплею большой палец.
— Я тебе верю, — кивнул, пристально наблюдая за ней из-под насупленных бровей.
Даниэла спешно забралась в машину и, не произнося больше ни слова, хлопнула дверью. Сдала назад, подбирая удобный для себя угол, и въехала во двор своего дома.
Егор не торопился покидать опустевшую улицу. Дождался, когда ворота за ней закроют ему обзор, и некоторое время задумчиво пялился на небольшую вмятину, что оставила морда Вити на капоте его авто.
Погорячился...
Достал сигареты и, закурив, поднял голову, выискивая на небе хотя бы одну звезду. Но их не было. Он и забыл, когда в последний раз их видел. Или же просто не обращал внимание. Хмыкнул себе под нос, позволяя далёким воспоминаниям ворваться в опухшую от мыслей голову.
— Это тебе! — Дани протянула ему сложенный вдвое лист бумаги. — С днём рождения!
Егор перехватил самодельную открытку и широко улыбнулся. Малая на каждый праздник дарила ему своё творчество. Он хранил в своём столе уже с десяток открыток. Красочных, ярких, немного неказистых. Будь то Новый год, день рождения или двадцать третье февраля, Ксенакис всегда приносила ему открытку. Больше всего он запомнил последнюю: на развороте она изобразила звездопад и пожелала ему исполнения всех заветных желаний.
Спустя годы он перебирал эти открытки. Нашёл ту самую, и внезапно осознал, что желание, которое он загадал в тот день, сбылось. Он машинально произнёс его в уме, закрывая открытку и пряча ту в общую стопку... а спустя пару месяцев Егор приложил все усилия для того, чтобы осуществить его.
Он потратил около трёх недель на то, чтобы тщательно спланировать ход своих действий. На то, чтобы не струсить в последний момент. На то, чтобы рука не дрогнула.
Он помнит всё настолько хорошо, будто это было вчера. Помнит, как всё-таки дрожали его руки, когда он добавлял в алкоголь Олега лошадиную дозу снотворного. Помнит, как тот, поглаживая его бедро, слишком долго засыпал на кухонном диване. Он помнит, как рассыпались спички, и он потратил лишнее время на их сборы. Как зазвонил телефон дяди, заставляя Егора захлёбываться в панике. Трясущимися руками он набрал в кастрюлю воду и поставил на плиту. Дождался, когда вода выкипит и, плотно закрыв за собой дверь, покинул его квартиру.
Сумел остаться незамеченным и, добравшись до дома на автобусе, рассказал матери о том, как они с Олегом ездили в тир, а затем на картодром. О том, как замечательно он провёл день с её младшим братом и своим дядей в одном лице. Опустив лишь один нюанс: Олег уже больше года вмешивал Егора в свои сексуальные “игры”.
...
Пожалуй, нужно отпустить идею о том, чтобы провести эту ночь с ней. Где-то далеко проскочила мысль, что следует остановиться, пока не поздно. Но она была так далека, что Егор просто отмахнулся от неё. Остановиться? Он ведь только начал. Разве можно насытиться парой-тройкой раз, если при одном взгляде на Ксенакис, у него яйца звенят так, словно это церковные колокола...
Что с ней станет?
Да и, судя по её реакции, Дани всё же привыкает. Егору так сильно хотелось в это верить, что он даже думать не хотел о том, что девчонка просто наступает себе на горло. Просто идёт путём наименьшего сопротивления. Уверял себя, что она ломается, набивая цену своему достоинству.
 
Хочет... и, конечно же, боится признать это. Не простит себе, если испытает к нему хоть что-то помимо ненависти и неприязни. Но Егор чувствовал, что что-то внутри неё тихо и неторопливо ломается. Хрустит, словно тонкая корочка льда. Поддаётся... она сама этого не замечает...
Но не он.
Докурил и, бросив окурок себе под ноги, сел в свой автомобиль. Загнал тот в свой двор и, заглушив двигатель, закрыл глаза. Голова ударилась о подголовник, а руки машинально в замок и опустились на лоб. Заходить в дом не хотелось. Как и покидать его пределы. Будто, покинув его пределы, он терял Дани. Потеря контроля над ней была недопустима. Его тело крутило в подобии ломки. Удушливые хрипы норовили вырваться из глотки в те моменты, когда он не знал где она и с кем.
Это было похоже на помешательство.
Почему с каждым новым днём, ненависть и презрение к ней становятся чем-то вроде тумана, что растворяется с наступлением рассвета? Почему беспокойство за неё становится обыденностью? Словно не Егор, а Дани дрессирует его. Будто её руки тянут за поводок, не давая ему отойти дальше положенного.
Казалось, что всё происходящее становится похожим на пытку. Для него.
Сделал несколько глубокий вдохов, перед тем как открыть глаза и взять в руки телефон. Челюсти непроизвольно сжались, когда взгляд наткнулся на её имя. Не до конца осознавая, что делает, сначала переименовал её, а затем, открыв мессенджер, начал вбивать слова.
Пальцы едва заметно подрагивали, а крылья носа напряжённо двигались после каждой строки. Сердце внезапно забилось так, что он ощущал его стук на корне языка. Слишком быстро. Последний раз оно так билось, когда он покидал квартиру Олега в тот день. Когда, накинув на голову капюшон, спешно шагал через оживлённый двор. Оно успокоилось только тогда, когда двери автобуса закрылись за спиной и была объявлена следующая остановка.
Егор замер, всматриваясь в слова на экране телефона. Прочёл написанное и, тихо усмехнувшись, удалил.
Отбросил телефон и, зарывшись пальцами в тёмные густые волосы, зарычал. Покачиваясь и часто дыша. Казалось, что его рвёт на части. Он никогда и ни с кем об этом не говорил. Почему? Почему именно она? Почему какая-то неведомая сила подталкивает его к тому, чтобы обсудить это именно с ней?
— Блять, — тряхнул головой и потянулся к двери. Вышел из авто и широкими шагами устремился обратно.
Ноги сами несли его в сторону её дома. И, остановившись напротив ворот, он взглянул на новый электронный замок. Его взгляд застыл на потухшем дисплее, а в башке сам по себе сложился ребус, который он отложил “на потом”.
Почему он сразу об этом не подумал?!
Получается, тогда в её доме был Сухарь?
Это он устанавливал новые замки?
Брюнет ощутил холод, лизнувший ему шею, и жгучее бешенство. Лёгкие беспрепятственно наполнились прохладным вечерним воздухом. Пальцы сжались в кулаки, и сухие корочки на ранках тут же потрескались.
Занёс руку, намереваясь позвонить в дверь. На миг ему показалось, что он обезумел. Поехал с катушек, заполняя башку тем, что его не касается... или касается?
Он быстро облизал губы и на выдохе коснулся большим пальцем маленькой сенсорной кнопки. В груди повисла невообразимая тяжесть, заставляя на каждом вдохе слышать свой собственный хрип.
— Да? Кто?
Голос главы семейства Ксенакис раздался из динамика. Егор вскинул брови и тихо откашлялся, перед тем как ответить:
— Гордеев. Приветствую. — Холодно произнёс, надеясь, что его тону никто не придаст большого значения.
— А, Егор? — Александр, судя по бодрым ноткам, не был против визита соседей, — сейчас. Заходи.
Дверь тихо запищала и впустила нежданного гостя. Гордеев на пару секунд замешкался, переступая порог. Что он скажет? Что ему пива выпить не с кем?