Всадник на белом коне (СИ)
— Да, Дина пока в пролете из-за того, что не смогла договориться с родителями. А Яну прокатили преподы — узнав, что она собирается в Штаты смотреть на какой-то мордобой, две желчные старые грымзы напрочь отказались ставить ей зачеты автоматом. Закрыть вопросы не проблема, но только с понедельника. Так что эту парочку ты увидишь только за день-два перед боем.
— Вы хоть учитесь и получаете какие-то знания. А я с момента подачи документов не был в РГАФК-е ни разу. Знаю, что числюсь, что получу и зачеты, и экзамены, но не более… — расстроенно вздохнул я, заставил себя сесть, затем встал и поплелся в туалет.
— А о том, что не пропустил ни одного занятия по английскому и китайскому даже во время тренировок с Грейси ты, конечно же, забыл… — желчно прокомментировала Кравцова.
— Тушка в порядке, а мозги в ауте… — авторитетно заявила Линь и пообещала реанимировать. Потом. Когда вернусь. И попробовала, уложив на кровать, размазав по спине массажное масло и начав разминать трапеции. Но полегчало мне не от этого, а от голоса Насти, завалившейся рядом, запустившей пальцы в мои волосы и задавшей правильным тоном правильный вопрос:
— Может, расскажешь, что тебя гнетет?
За два с небольшим месяца знакомства они с Джинг как-то умудрились врасти мне в душу, а Эрика, хоть и ощущалась «чуточку подальше», была без гнили и уже заслужила пусть не безграничное, но все-таки доверие. Так что я признался, что Борисыч заставил вспомнить первые месяцы жизни без родителей, закрыл глаза и начал описывать отдельные фрагменты того, что появлялось перед внутренним взором…
…Я иду вокруг порядком обшарпанного здания детского дома и чувствую себя приговоренным к смертной казни, поднимающимся на эшафот. Практически из каждого окна пятиэтажки на меня смотрят ее обитатели. И если во взглядах детей можно обнаружить весь спектр чувств, начиная от лютой ненависти и заканчивая искренним сочувствием, то взрослые взирают на меня с холодным равнодушием. Хотя, вне всякого сомнения, точно знают, куда и зачем я иду. В прошлой жизни — то есть, в той, в которой папа с мамой были еще живы, а я учился в самой обычной общеобразовательной школе Новокосино — эта картина взбесила бы меня до невозможности. И, вероятнее всего, сподобила вернуться обратно, чтобы высказать мужской половине преподавателей то, что я о них думаю. Но за последние восемь дней равнодушия взрослых было так много, что я даже не замедляю шаг — вразвалочку дохожу до заднего левого угла здания, пересекаю по диагонали относительно небольшой плац и вламываюсь в неухоженные заросли, которые должны считаться фруктовым садом.
Несмотря на вечерний полумрак, тропинку, которая ведет к местной площадке для разборок, нахожу без особого труда — утоптанная уродскими ботинками моих коллег по несчастью, она вьется между кривыми яблоньками, как бык… хм… это самое, и старательно подкидывает под ноги надкусанные или порядком подгнившие плоды. Впрочем, место, на котором меня обещали поучить уму-разуму, я бы прекрасно нашел и без нее — с той стороны, куда я ломлюсь, воняет дешевыми сигаретами, мочой и еще какой-то дрянью. Ну, и до кучи, именно с той стороны слышится чей-то визгливый хохот и обрывки фраз, щедро сдобренных матом.
Я практически не матерюсь. Да, могу рассказать близким друзьям чем-то понравившийся анекдот, скажем так, без купюр. Но делаю это вполголоса и лишь в том случае, если поблизости нет девушек и взрослых. Не из-за страха перед последними или стеснения, а потому, что лет в восемь вдумался в утверждение отца «Интеллигент может ругаться матом, но это не мешает ему составить красноречивый связный текст без употребления нецензурных выражений. Быдло ругается матом потому, что по-другому не умеет…» и пообещал себе никогда не выглядеть быдлом. В общем, к месту разборок подхожу чуть более раздраженным, чем покидал свой новый дом. Что не мешает отслеживать звуки ночного сада и пребывать в постоянной готовности к нападению со спины.
Полянку, на которую я выбираюсь в конце не такого уж и долгого пути, изучаю так же добросовестно. Первым делом оглядываю компанию подростков, большая часть которых старше меня года на три-четыре, и пересчитываю потенциальных противников. Затем обращаю внимание на освещение. Ну, и заканчиваю мероприятие попыткой оценить состояния поверхности, на которой предстоит драться. К сожалению, ни один пункт из вышеперечисленного не дает поводов для оптимизма. Рубиться против трех-четырех противников мне приходилось почти на каждой тренировке, но каждый из них был неплохо знаком, являлся моим ровесником и работал предельно корректно. А тут предстоит «знакомиться» сразу с одиннадцатью лбами заметно старше и тяжелее. Пару-тройку раз в месяц папа устраивал мне спец-тренировки, во время которых заставлял спарринговаться в условиях недостаточной освещенности, на неровной поверхности и при не самых благоприятных погодных условиях, но заставлять источники освещения колебаться так и не догадался. А единственная лампочка, освещающая поляну, свисает с ветки дерева на обычном проводе с патроном и мотается из стороны в сторону после каждого порыва ветра. Ну, а оценить состояние земли не представляется возможным, так как она укрыта толстым ковром из окурков, смятых пачек из-под сигарет, конфетных фантиков и тому подобной дряни.
Пока я разглядываю все это великолепие, с самой середины «трона», роль которого исполняет парковая скамейка, невесть какими путями переместившаяся с предыдущего места «службы» в эту дыру, подает голос местный дон Корлеоне. И, выражая мысли одним матом, интересуется, почему «его» часы все еще болтаются на моей руке, и какого… хм… этого самого я все еще стою, а не ползу к нему на четвереньках, зажав «подарок» в зубах.
Я слушаю этот бред краем уха. А сам разглядываю стайку потрепанных «красавиц», окружавших разноцветным полукругом «трон», его хозяина и стайку прихлебателей. Хотя нет, не так — девчонок я оглядываю за считанные мгновения. Более того, успеваю запечатлеть в памяти даже особенности внешности хозяек самых выдающихся и красивых «достопримечательностей». Однако большую часть времени монолога залипаю на серо-зеленое лицо и исколотое предплечье своей ровесницы, валяющейся рядом с лавкой в состоянии глубочайшего наркотического угара — я догадывался, что жизнь в детском доме далеко не сахар, но обнаружить в нем наркоманку, признаюсь, не готов. Впрочем, в ступор не впадаю, поэтому на «приветственную речь» отца местной мафии отвечаю сразу после ее завершения:
— Это уже воспитание или все еще прелюдия?
Судя по тому, как он набычивается и сжимает кулаки, к такому поведению тут не привыкли:
— Не понял⁈
Я пожимаю плечами и объясняю. Постаравшись сделать это предельно доходчиво:
— Если ты собираешься меня воспитывать, сотрясая воздух и грозно надувая щеки, то я пошел обживаться на новом месте. Ибо мне скучно. Если нет, то переходи к основной части шоу — откровенно говоря, терпеть не могу болтунов. И не собираюсь тратить время на всякую ерунду.
Удивление «зрителей» можно черпать ложками. Еще бы, местный туз, вне всякого сомнения, перешедший в выпускной класс, ростом под метр восемьдесят с гаком и весит килограммов за семьдесят, а я в свои тринадцать дорос до ста шестидесяти семи и «наел» всего лишь пятьдесят пять. Но на эмоции толпы мне наплевать, поэтому я упираю взгляд в переносицу «дона Корлеоне» и вопросительно выгибаю бровь — мол, разбежимся или все-таки начнем шевелиться?
Не знаю, что такого он видит в моих глазах, но вместо того, чтобы встать и приступить к «воспитанию», пытается продолжить в том же духе — называет меня… хм… мелким недоумком и в своем непередаваемом быдло-стиле предлагает… хм… не будить лихо, пока оно тихо.
— Если ты привык работать только языком, то перестань носить штаны — они сбивают с толку… — презрительно усмехаюсь я, делаю вид, что собираюсь покинуть их крайне неуважаемую компанию и, наконец, дожидаюсь начала движения: «Дон Корлеоне», грозно выкрикивает что-то невразумительное, рывком выдергивает из-за плеч ближайших подхалимов верхние конечности, привольно разбросанные по спинке лавки, и выхватывает из кармана складной нож. А после того, как переводит его в боевое положение, рвет в атаку прямо из сидячего положения!