Сёрфер. Запах шторма (СИ)

Я чувствовал тёплые губы твои.
Солнце уже вставало
И прогоняло мой сон.
Мой сон был …
Ты.
(Nova «Так жаль»)
***
Я бесчисленное количество раз проходила по этой набережной туда и обратно. Знаю её вдоль и поперек. Могу с закрытыми глазами мысленно «пройти» весь маршрут, озвучивая вслух названия встречающихся на пути ресторанчиков и баз отдыха. Но ещё ни разу до этого я не шла по ней и не видела её такими глазами — настолько ярко и детально.
За моими плечами один студенческий гражданский брак, продлившийся три года и несколько коротких, разочаровавших в мужчинах, романов.
В тот гражданский брак я, по сути, сбежала из дома, подальше от вечных домашних разборок и пьющего отца. С моим избранником мы были однокурсники и фактически больше друзья, чем любовники. Он был моим первым мужчиной. Но в постели с ним мне было не более чем просто приятно. Так же как не более чем просто приятно вместе проводить время с общими друзьями.
Ведение хозяйства и бытовые проблемы для нас тогда существовали как понятия весьма и весьма поверхностные. Мы оба рано начали работать, чтобы обеспечить себе существование. Так что финансово были независимы от родителей. Но психологическая зависимость осталась и не давала нам спокойно жить и дышать.
Все мы «родом из детства». Над нами очень долго довлеют установки и комплексы, вложенные в наше подсознание родителями и близкими. Кто-то с опытом и годами учится преодолевать их, находит в себе силы и упорство полностью выйти из «сценариев», вбитых нам в головы. Кто-то справляется с этим лишь отчасти. А кто-то даже не пытается совладать и повторяет всё те же ошибки и страхи, доставшиеся по наследству, как заезженная пластинка.
Всю свою сознательную жизнь я стремилась выбраться из своих «сценариев», стать другой — сильной, независимой, успешной, любимой и любящей. Но не знала как. И если с первыми тремя пунктами более-менее получалось, то с любовью было туго. Очень туго! Потому что меня не научили этому в детстве. Я не видела проявлений этой любви между мужчиной и женщиной в поступках родных людей. Только слова. Слова и ругань.
Обе бабушки обладали сильным вздорным характером, который передался и мне, а «острый язык» в дополнение. Бабушка с дедом по линии матери постоянно конфликтовали между собой. А бабушка по линии отца конфликтовала со всеми вокруг. Я не конфликтная, но постоять за себя при необходимости словесно могу.
Мама и бабушки научили меня только любви женщины к своим детям, а также тому, что о близких надо заботиться и жалеть слабых. Но я хотела научиться любить мужчину, и не только физически. И ещё я хотела быть рядом с сильными.
Вспоминая сейчас про деда по линии матери, я вдруг осознаю, что он — голубоглазый блондин. В молодости был красавец и очень долго выглядел намного моложе своих лет. Как и все мои родственники по материнской линии. И эта генетическая особенность передалась и мне. Но сейчас дело не в этом. Он — блондин, роста чуть выше среднего, с яркими голубыми глазами и красивым волевым лицом! На него до сих пор обращают внимание женщины.
Что это — подсознательный перенос? [1] Старик Фрейд был бы очень доволен, будь он до сих пор жив.
Ведь первые три года своей жизни я прожила в Ленинграде рядом с мамиными родителями и образ деда, как самого первого мужчины в моей жизни, прочно отложился во мне. Дед всегда с удовольствием обнимал и целовал меня, говорил ласковые слова. И я всегда чувствовала его любовь и защиту. Даже когда мы с мамой переехали в маленький посёлок Приморского края, где служил мой отец, и между нами были тысячи километров. Всегда!
Что касается отца, то у нас с ним никогда не было духовной связи и я никогда не чувствовала его любви. До моих семи лет он, будучи военно-морским офицером, постоянно находился в плавании, и я его почти не видела. Когда же он приезжал на недолгую «побывку» домой, всегда был закрытым, суровым и отстранённым. Мне не доставалось от него крепких объятий и поцелуев.
 
Единственным косвенным проявлением любви и защиты были те моменты, когда мы шли с ним по улице, и отец держал меня за руку. Он — высокий, стройный, красивый, кареглазый брюнет, в чёрной форме военно-морского офицера. Мы шли по улицам посёлка и я, маленькая девочка, так внешне похожая на него, горделиво держала его за руку, с радостью обращая внимание на взгляды и улыбки, которыми провожали прохожие красавца военного и его дочь.
Дед тоже был военным в зенитно-ракетных войсках. Сухопутный. Но у него было хобби — он мастерил очень искусные модели кораблей российского военно-морского флота с Петровских времен и до наших дней. Кораблей с парусами. Некоторые подарил родственникам и друзьям, остальные до сих пор украшают гостиную и его комнату в Питере. Помню, как в детстве меня завораживали эти корабли, и дед надо мной подшучивал: «Вырастешь, и за тобой приплывёт прекрасный принц на корабле с парусами, как за Ассоль в сказке. А что? За твоей мамой ведь приехал!»
И если дед был для меня близким и родным, то отец, высокий красивый принц в офицерском мундире и фуражке, существовал в другой, параллельной вселенной и был недосягаем.
Пока он служил на флоте, в редкие семейные вечера, когда мы собирались вместе, я всё время пыталась обратить на себя его внимание. Каким образом? Нет, я не закатывала истерики и не капризничала. Я ставила посреди комнаты стул, вставала на него, чтобы казаться выше и заметнее, и начинала читать стихи или петь песни, либо ставила пластинку в проигрывателе и принималась танцевать, кружась по комнате, размахивая руками, как птица. И папа всегда с удовольствием слушал мои выступления и наблюдал танцы. Улыбался. Аплодировал. Его глаза сразу загорались интересом. Всегда.
Вдруг — яркая вспышка в моем сознании. Из глубин памяти всплывает воспоминание, о котором я не думала все эти годы. Единственный момент, когда, будучи ребёнком, я ощутила заботу и любовь отца. И этот момент был связан с физической болью и ревностью.
Нет, причинил мне эту боль не он. Мне было шесть лет. У меня тогда только что родился брат и почти всё внимание мамы, конечно, переместилось на него. Но это я могла спокойно воспринимать, хотя и ревновала. Потому что мама объяснила мне — она по-прежнему меня любит, ничуть не меньше, чем раньше. Но брат маленький и требует много внимания и заботы. Она будет уделять внимание и мне по мере возможности. А я, как старшая сестра вместо того, чтобы ревновать должна помогать ей заботиться о нем. Тем более, что она в этом городе одна, без родственников, и ей некому помочь. И я помогала тем, что могла делать в свои шесть лет.
В тот вечер, папа приехал на очередную короткую побывку между вахтами. Я, помогая маме, гладила пелёнки брата. Гладила и наблюдала, как папа с удовольствием возится со своим новорожденным сыном, тискает и целует его. Мне стало очень обидно, тоскливо, во мне взыграла ревность и, сама не понимая тогда зачем, я поставила горячий утюг на свою правую ладонь. … Ожог. Громкий крик боли.
Весь оставшийся вечер и ещё пол ночи отец обнимал свою плачущую дочь. Очень осторожно мазал вздувшиеся на пальцах волдыри какой-то мазью, нежно-нежно дул на них, чтобы немного унять мою боль, и шептал: «Тише, тише! Не плачь, моя девочка! Всё хорошо! Это пройдет!»
Поднимаю правую руку и вглядываюсь в потускневшие от времени, едва заметные шрамы от ожога на указательном и среднем пальцах: «печать», оставшаяся навсегда снаружи на моём теле и глубокий шрам оставшийся глубоко внутри, … на сердце.
 
Я иду по набережной этого маленького курортного посёлка, который так люблю, и вот сейчас, наконец, с такой кристально ясной, как откровение, силой понимаю, что не просто так пришла сама три дня назад в объятия этого мужчины и почему мне всё время мерещился исходящий от моего сёрфера запах моря. … Корабли с парусами, военно-морской флот, виндсерфинг … Закрытый, суровый и отстранённый, как мой отец. Голубоглазый красавец блондин, как мой дед. … И ещё теперь я понимаю, почему стремлюсь вернуться в них теперь. Ведь именно тогда, много лет назад, во мне, шестилетней, на подсознательном уровне крепко укоренился вывод, что проявление любви мужчины (а отец — это самый главный мужчина в жизни девочки) связано с насилием над собой и неизменной его спутницей — болью.