Сёрфер. Запах шторма (СИ)

После он, всё-таки, укладывает меня на эту кровать. Просто подхватывает на руки, чувствуя, как всё ещё дрожат мои колени, делает несколько шагов и осторожно кладет на неё. Накрывает одеялом, ложится рядом, откинув руки назад под голову, и смотрит в потолок. Потом и вовсе отворачивается ко мне спиной.
Некоторое время я лежу не шевелясь. Чувствую себя ошеломлённой.
Это было грубо? Да. Эгоистично? Я бы не сказала, он прекрасно чувствовал и слышал мою реакцию на его прикосновения, что и как возбуждает. Хотя, тут удачно совпало — оказалось, что меня возбуждает, в целом, то же, что и его. Было ужасно непривычно и странно — я как будто вынырнула из своего тела и наблюдала что с ним происходит, как бы со стороны, как в кино. Ведь я не просто вышла из своей зоны комфорта, я из неё, прямо-таки, выскочила с этим страстным грубым сексом всего лишь через два часа знакомства.
И ещё он понял, что я не достигла оргазма. Надо же! Не все мужчины могут это определить, особенно после первой интимной близости.
Но какой странный, резкий переход к отстранённости и безразличию! А я так не могу.
Поворачиваюсь на бок, прижимаюсь и обнимаю. Он не реагирует. Поглаживаю его живот и, повинуясь импульсу, целую в плечо. Тёплая ладонь накрывает мою, слегка сжимает. Некоторое время мы лежим так. Шум ночного моря убаюкивает. Я проваливаюсь в короткий сон и, когда просыпаюсь, его уже нет рядом. Трейлер пуст.
***
Некоторое время ворочаюсь с боку на бок. Заснуть не получается.
Куда он делся? Что делает?
Встаю, оборачиваюсь палантином и выхожу наружу. Кир сидит, одетый в шорты и чёрную толстовку поверх футболки, закинув ногу на колено, на раскладном стуле возле трейлера. Курит. Керосиновая лампа на земле смутно освещает пространство вокруг. Тихий плеск прибоя разбавляет ночную тишину. Рядом стоит ещё один раскладной стул, на котором лежат мои вещи. Вешаю одежду на спинку и сажусь.
— Проснулась? — безразличным тоном произносит он.
— Проснулась, — в тон ему отвечаю я.
В небе над нами полная луна. Это уже не та оранжевая, крупная луна, висящая над самым горизонтом, которую я вчера наблюдала со своей веранды. Она высоко, и она белая и холодная.
— Пойдём, прогуляемся? — вдруг предлагает он.
— Сейчас? Ночью? Темно же!
— Это не проблема. Возьмём фонарик.
— А куда? Надеюсь, ты не собираешься лезть на Хамелеон?
— Ну, я же не самоубийца! Зачем? Просто прогуляемся по пляжу.
— Хорошо, — соглашаюсь я, — Только оденусь.
***
Ступни вязнут в прохладном песке. Холодный ночной прибой обдаёт босые ноги. Мы подошли к самому подножию Хамелеона, туда, где заканчивается песчаная отмель с узкой полоской пляжа. Сейчас темно, но я знаю, что над нами широким полукругом нависает отвесная стена мыса. Всё это время Кир молча шёл чуть впереди меня, подсвечивая фонариком песчаный пляж под ногами.
Садится, прислонившись спиной к подножию мыса, положив фонарик рядом на песок. И снова молчит. Я медленно вышагиваю в холодных волнах прибоя, засунув руки в карманы шорт, и разглядываю луну.
Что там твориться у него в голове? Зачем позвал прогуляться сюда, если снова ведёт себя так, словно меня тут нет?
Без приглашения усаживаюсь между его колен, прислоняюсь спиной к его груди. Он не возражает, но и не обнимает. Тревожно и одиноко. Некоторое время мы просто сидим так, слушая тихий плеск волн, накатывающих на берег.
В памяти всплывают строчки. Губы озвучивают их. Просто потому, что хочется озвучить именно сейчас, ведь в небе над нами висит холодная луна.
— Давай повоем вместе на луну,
А после — рассмеёмся её сути?
Обрывки ночи я с тебя стяну,
А ты меня оденешь в млечный путь.
Давай сожжём в костре трухлявый стон,
Развеем по ветру наш беспокойный смех,
Сольём тела в пасхальный перезвон
 
И смоем с них заплесневелый грех?
Давай пойдём куда-то наугад,
Переболев десятком прошлых лет,
Отбросив этот пошлый маскарад
Из встреч, разлук, из радостей и бед?
Давай?
Волны ночного прибоя добираются до наших ног.
— Хммм … — сильные руки перекрещиваются над моей грудью, обнимают, — Твой стих?
— Да, набросала вчера вечером. Было настроение.
— Ты странная, — после небольшой паузы произносит Кир.
— Странная? Почему?
— Ты ведь невысокого мнения о мужчинах, — звучит как утверждение, горячее дыхание обжигает мою шею.
— А ты — невысокого о женщинах, — почему-то именно это срывается в ответ, хотя не до конца понимаю откуда взялось такое ответное предположение.
— И тебе не нужны все эти пустые курортные романы.
— Не нужны.
— И ты всё равно пришла, ко мне.
— Пришла.
Пальцы щекочут шею, перекидывая мои волосы на бок. Губы касаются чувствительного места под мочкой уха, прихватывают кожу. Лёгкие прикосновения языка быстро учащают моё дыхание.
С глубоким вдохом я запрокидываю голову на его плечо, и эти пальцы тут же берут мою шею в плен, нежно поглаживают. Я чувствую их везде от подбородка до ключиц. Его правая рука тянется под майку, скользит к груди, прилипая к высохшим на ней остаткам лимонного сока.
— Я всё ещё липкая, — улыбаюсь я.
— Я могу это исправить. Сейчас, — шепчет он.
— Что, прямо здесь?
— Прямо здесь. Здесь тебя не смущает? Палатки далеко. Никого нет. Темно.
— Ммм… А презерватив у тебя с собой есть? — выгибаясь под его пальцами, урчу я.
— Лимончик, карманы моих шорт просто кладезь полезных вещей. Готова продолжить?
— Какой предусмотрительный! — смеюсь, чувствуя поднимающееся тревожное волнение о том, как это будет во второй раз, — Ну, давай попробуем.
Едва я успеваю это произнести, он снимает толстовку, кладёт её на песок рядом со мной, быстро меняет позицию, и я оказываюсь лежащей бёдрами на ней, а спиной на прохладном, мокром песке. Он стремительно стягивает с меня шорты вместе с трусиками, и в следующую секунду бёдра оказываются плотно захваченными в плен его коленями. Ноги прижимают мои. Резким движением он задирает мою майку и, обхватив запястья, плотно прижимает их к бокам, не давая пошевелиться. Губы и язык пускаются в активное и уверенное путешествие по моей шее и груди. Это безумно возбуждает! Но, добиравшись до соска, он начинает покусывать его, довольно болезненно.
— Мне больно, — шепчу я.
Кир не обращает внимания и продолжает.
— Да говорю же тебе — мне больно! — начинаю елозить под ним в попытке уклониться и вырваться, но почти не могу пошевелиться, — Отпусти меня!
Он оставляет в покое грудь, перекидывает мои руки назад за голову, согнув их в локтях, и, всё так же, не давая пошевелиться, невозмутимо склоняется над моим лицом, наблюдая за прерывистым беспокойным дыханием.
— Ты не хочешь, чтобы я отпустил. Так ведь?
— Я не хочу, чтобы ты продолжал делать мне больно. И мне не нравится, что ты не даёшь шевелиться. Пусти!
— Я не сделаю тебе слишком больно. Просто доверься мне и будет хорошо. Лучше, чем трейлере. Тебе ведь понравилось в трейлере, лимончик?
Правая рука продолжает удерживать мои запястья, левая скользит по телу, поглаживая его изгибы, пробирается к низу живота, надавливает, сжимает, требовательно проникает внутрь. Странно, но напряжение, возмущение, и это беспомощное состояние в его руках тесно сплетаются с волной мучительного желания.
 
— О, да! Тебе понравилось! — хрипло смеётся он, чувствуя влагу под пальцами.
Мне очень непривычно ощущать себя пленницей. Охватывает буря противоречивых эмоций. Кир проводит кончиком языка по моим губам, прикусывает нижнюю, пытается проникнуть глубже в рот, но я яростно шепчу: «Перестань!»