Бешеная. Королева проклятых (СИ)
— Марк успокойся и дыши носом!!! — я так и сделал. Постепенно мои лёгкие наполнились воздухом. Паника отступила, вытерев все те слёзы, сопли и слюни, что появились на моём лице, пока я чуть не отдал Богу душу ладонью, прохрипел подсевшим голосом:
— Что это было?
— Медицинский спирт! — с дебильной радостью ответил колдун.
— Вот ты больной, — потирая горло и всё ещё откашливаясь бормочу. — Где ты его только взял?
— Как где, в больнице конечно!
— И тебе просто так его дали?!
— Не просто так, — уронив голову на грудь, сдерживая свою боль процедил сквозь зубы колдун. — Я сказал, что у меня рана и её нужно обработать. Медсестричка хорошая попалась, сунула мне бутылку со словами: обработаешь рану — поставишь на место. А я её с собой прихватил всю, ну не мог я её на место поставить. Никак не мог! Мне чтобы всю рану обработать ещё и этой то бутылки мало будет, — словно в подтверждение своих слов он протянул руку в сторону этого адского пойла.
Предотвращая беду, я опередил его и схватив бутылку первым, бесцеремонно закинул её за барную стойку игнорируя недовольный бубнёж колдуна и косой взгляд барменши.
— Напомни мне, чтобы я не в коем случае не вздумал там лечиться, — коснувшись плеча друга обеспокоенно произношу. — Ну может теперь расскажешь, что случилось? Я же всё-таки не экстрасенс, мысли чужие читать не умею.
Людвиг молча полез в нагрудной карман рубашки, вынув оттуда аккуратно сложенный клочок бумаги так же молча протянул его мне. Развернув его, я быстро прошёлся глазами по написанному, до боли знакомым мне подчерком, грязно выругавшись себе под нос смял этот чертов клочок бумаги в руке намереваясь выкинуть, но колдун мне не позволил. Схватив мою руку, он с силой разжал мой кулак и вынув оттуда бумажку принялся её разглаживать, затем аккуратно сложив, запихнул обратно в карман.
Неодобрительно замахав головой, я произнёс:
— Выбрось её Людвиг.
— Не могу! — друг упрямо замахал головой. — Это всё, что мне осталось от её любви!
За барной стойкой упало что — то тяжелое и разбилось. Большой осколок этого чего-то выкатился к нам под ноги, по инерции переведя взгляд, чтобы посмотреть, что это мы с колдуном одновременно посмотрели вниз. Это была голова от распятия Иисуса.
— По истине дьявольское место! — говорю я, сплёвывая себе под ноги. — Кто, будучи в своём уме повесит распятие в таком месте, да ещё и над баром?!
— Это Вы зря, господин хороший! — нагловатый голос барменши прозвучал, перекрикивая шум этого заведения. — Наш хозяин очень верующий человек. Когда к нему пришла беда, ему помогла только вера в Бога и молитва, вот он и повесил образ того, кто ему помог у себя в заведении в знак того, что он всё делает с Богом!
— Большего бреда, в своей жизни, я ещё не слышал! — ещё раз сплёвываю попутно, доставая пачку сигарет из кармана и закуривая. Выдыхая облако белого дыма замечаю опасную задумчивость в глазах колдуна.
— Как ты думаешь Марк, может она хочет, чтобы я понёс страдания за неё. Ну, как Иисус за людей. Чтобы быть достойным её…
— Я думаю братишка, что у тебя поехала крыша!!! О чём ты говоришь?! Майя не Спаситель!! Она просто злая стерва!!!
— Для меня она — Спаситель, Марк. Нет. Для меня она даже больше, чем он. Без неё моя душа сдохнет… — взяв сигарету из моего рта Людвиг сильно затянулся.
— Я не знал, что ты куришь.
— Потому, что я уже давно не курю.
Повисло молчание, которое с каждой секундой нагоняло атмосферу обречённости похлеще, чем на похоронах. Встав со своего стула, я попытался поднять колдуна.
— Хватит страдать, пошли домой, Людвиг.
Пихнув меня с силой так, что я опять оказался сидящим на своем прежнем месте, он ответил:
— Мой дом сожгла твоя сестра, а к ней…я не пойду. Я не смогу быть рядом с ней и вести себя так, как будто между нами ничего не было.
— Я понимаю, — устроившись по удобнее на своём месте я весь оставшийся вечер пытался быть хорошим другом и хоть как — то скрасить страдания колдуна. Ну и заодно отбирал стопки с алкоголем, не давая ему напиться до того состояния, когда ты себя уже не контролируешь, а на утро очень сильно об этом жалеешь.
Депрессия колдуна вроде бы начала идти на спад, ну уж точно не прогрессировала. Я даже уговорил его покинуть это, чтобы там не говорила и не думала барменша, Богом забытое место, когда какого — то хрена в этом заведении заиграли музыканты. Людвиг оживился, а в его состоянии — это был дурной знак.
Встав со своего места, он направился к этим третьесортным музыкантам. Выхватив силой гитару из рук одного из них, он, не обращая внимания ни на что, с усердием фанатика принялся «мучать струну» подбирая нужную ему мелодию.
— Эй, уважаемый, а Вы не охренели часом?! — трубадур явно не собирался стерпеть нанесённую ему обиду. Он с воинствующим взглядом, выгнув грудь дугой, как боевой петух собирался уже броситься с кулаками на Людвига, когда тот оторвав свой взгляд от гитары взглянул на него. Клянусь я не знаю, что это было: галлюцинации, алкоголь или у меня просто поехала крыша, но глаза колдуна изменили цвет. Их ядовитая зелена заставила незадачливого гладиатора в ужасе отшатнуться в сторону, как будто он увидел ядовитую змею. Группа поддержки гитариста, дернув его за рукав поспешила удалиться.
Переведя свой взгляд обратно на инструмент, Людвиг принялся дальше подбирать нужную ему ноту. Сначала я слышал, что — то отдалённо похожее на мелодию песни Трубадура из советского мультфильма «Бременские музыканты», потом проскользнуло что — то заунывно — русское народное, пока, наконец не найдя тот самый мотив он не запел песню группы «Наутилус Помпилиус» — «Гулять по воде». Взявшись за голову, я голосом человека мучающегося головной болью произнёс:
— Бармен, водки!!!
Глава тридцать восьмая
МАЙЯ
Не подпускайте к себе людей,
у которых всегда всё плохо.
Это не лечится
и, скорее всего, заразно.
***
Я не люблю ругаться матом
И обижаться не хочу.
Сейчас найду свои патроны
И будет так, как захочу.
Афоризмы
***
В жизни каждого человека бывают минуты,
когда для него как будто бы рушится мир.
Это называется отчаянием.
Душа в этот час полна
падающих звезд.
Виктор Гюго
***
Прошла уже целая неделя, а ничего, ровным счётом ничего не произошло. Никто так и не явился к нам за украденным ребёнком. Ребята были счастливы, они считали, что всё обошлось и нам всем просто крупно повезло. Я же знала, что это не так. Я не верила в везение, а ещё я знала, что самое большое затишье бывает только перед самой страшной бурей. Чем дольше эти твари не дают о себе знать, тем хуже будет то, что ждёт нас впереди. Но эти твари не единственные кто меня волновал. Колдун тоже не объявлялся.
Он сделал так, как я его просила в записке, но счастлива ли я была от этого, нет. Тоска выедала меня изнутри. А радость волка и Анны по этому поводу только подливала масла в огонь. Эти двое стали мне ненавистны. Моё плохое настроение разделяла Сеня, она косвенно тоже страдала от нашего разрыва с колдуном, так как Марк каждый день уходил на рассвете и приходил на закате, мертвецки пьяным. Не нужно быть Шерлоком Холмсом или Агатой Кристи, чтобы понять с кем пил мой брат.
Эти двое так сдружились, что были скорее друг другу братьями, нежели друзьями. Я стала плохо спать по ночам, но не только из-за разрыва с одной сексуальной сволочью, мне мешал вой. Каждую ночь недалеко от моего дома выл волк. Я сначала думала, что это у Вольфа в стае что-то случилось, но тот довольно ответил мне, что это не так. И этот волк не из их стаи, он одиночка. Причем он был так счастлив, когда это говорил, что я невольно задумалась о его психическом здоровье. Его собрату плохо, а он и рад. Пусть он и не из его стаи, но он же всё равно волк! Или я чего-то не понимаю?!
Эта ночь не стала исключением, было уже за полночь, а Марка все ещё не было. Обычно он в это время уже приползал на автопилоте. Есения вся извелась, как, впрочем, и я. Плохие предчувствия теснили мою грудь, а ужасные мысли, как спрут проникали в сознание против моей воли. Наконец на крыльце послышались шаги и стук. Сеня со всех ног побежала открывать дверь, я за ней следом. Уж я устрою этому алкашу головомойку, побухали, пострадали и хватит. Но открыв дверь мы обнаружили перед собой болезненно-бледного мужчину, в руках он держал поднос с чем-то прикрытым красной тканью. Гаденько улыбнувшись нам, он обратился ко мне елейным голосом, от которого у меня похолодело в груди: