Милый дом (ЛП)

Я улыбнулась его застенчивому ответу.
– Я цепляю тебя, Ромео?
Его губы скривились в ухмылке.
– Я только надеюсь, что ты не станешь использовать сказанное против меня на лекции.
Морщась, я освободила свою руку и запустила пальцы в его светлые волосы, и он потянулся навстречу прикосновению.
– Я очень сожалею о том поступке. Я была ужасно неправа. Но тем вечером на балконе мне показалось, что между нами возникла связь, и когда Шелли запрыгнула к тебе на руки, я так разозлилась… мне казалось, меня… предали. Это глупо.
Роум провел пальцами по моей щеке.
– Это не глупо. Я тоже почувствовал между нами связь. Просто я был в шоке от Шел. В одну минуту мы с тобой смеемся и болтаем, а в следующую – она врывается в комнату и запрыгивает на меня. Мне хватило одного взгляда на твое лицо, когда ты уходила, чтобы наконец понять: пора окончательно порвать с Шелли, порвать со всеми. Я сказал ей, что между нами все кончено и никакие мольбы и сговоры с моими родителями этого не изменят.
– Порвать со всеми? Всеми девушками?
Он поцеловал меня в кончик носа.
– Я не был ни с кем со встречи с тобой. Впервые в жизни я хочу быть только с одним человеком. Хочу быть с тобой. Это все для меня немного ново. Ад официально замерз, я перехожу на темную сторону моногамии.
– Правда? – хихикнула я.
– Правда.
– Что насчет плана твоих родителей о вашей с Шелли помолвке? Им не понравится, что ты теперь со мной.
Его лицо потемнело, а губы скривились в отвращении.
– К черту их. Мне плевать.
– Но…
– Я сказал, к черту их, Мол, не хочу об этом говорить.
Я убрала прядь волос с его лица, размышляя, почему он так агрессивно настроен.
– Скажи, что за бизнес у ваших с Шелли родителей? Из-за чего весь переполох с женитьбой?
Он поджал губы и в поражении закатил глаза.
– Нефть. Мой отец занимается нефтью. Он владеет большой кампанией.
– Значит… ты…
– Богатый? – предложил он с невеселой улыбкой.
– Ну… да.
– Мой отец богат. Его компания – крупный работодатель здесь, в Алабаме. – Роум положил мою руку к себе на грудь. – Мне плевать на деньги, Мол. Меня уже достало, что они диктуют, как мне жить.
Я поцеловала его в щеку и откинулась назад.
– Шелли, должно быть, вне себя, раз ты окончательно с ней порвал.
Он провел ладонью по лицу.
– Она будто живет в собственном маленьком мирке. Я говорю, что между нами ничего нет, а она кивает и говорит мне не спеша все обдумать, прийти в себя. Я уверяю ее, что между нами все кончено, а она берет меня за руку и заявляет, что понимает, под каким давлением я нахожусь и поэтому не могу мыслить здраво. Как, бля, достучаться до кого-то настолько сумасшедшего?
У меня вырвался смешок.
– Я не знаю.
Роум сжал губы, сдерживая смех.
– Что? – спросила я, увидев, как он изучает мое лицо.
Коснувшись тейпа на моих очках, он ответил:
– Классный стиль, Шекспир. Вводишь новый тренд?
– Ага, это была моя единственная пара. Или так, или ходить слепой, как летучая мышь. Пытаюсь прокачать стиль шебби-шик до получки.
– О, у тебя получается. Реально получается.
Вечеринка снаружи внезапно стала громче, глубокий голос Люка Брайана оглушал децибелами из ревущей стереосистемы. Мы с Роумом поднялись поглядеть на гулянку с балкона и увидели кучу пьяных танцующих и обжимающихся студентов.
Теплое дыхание обдало мое ухо, и дрожь возбуждения побежала вниз по спине. Роум положил подбородок мне на плечо и, продолжая наблюдать за сценой внизу, заключил в ловушку своих сильных загорелых рук.
– Будет весьма неловко спускаться с твоего балкона в эту веселенькую толпу.
Мои глаза расширились, а пульс участился.
– Люди начнут сплетничать, Роум.
Он покрыл поцелуями мое оголенное плечо. Я заметила, что с момента своего прихода, он постоянно ко мне прикасался.
– Ну и пусть сплетничают. Мне все равно.
– Но мне не все равно. Я не хочу, чтобы они думали, будто я твоя очередная шлюшка. Я не такая.
Его руки напряглись от злости.
– Бля, они не посмеют так думать. Я об этом позабочусь.
 
– Правда?
Он обвил мою талию мускулистой рукой, привлекая меня к груди, и прошептал прямо на ухо:
– Не сравнивай себя с другими, Мол. Ты значишь для меня гораздо больше. И я с радостью буду убеждать в этом тех, кто думает иначе.
– Почему я значу больше? Я не понимаю.
– Просто это так. Каким-то образом ты озаряешь мою совершенно поганую жизнь. Ты понимаешь меня, как никто никогда не мог. Вот так все просто.
Поток чистого счастья наполнил мое сердце, я повернулась к Ромео и провела носом по его щеке.
– Ты… ты можешь остаться, если хочешь. Но… только поспать, чтобы не объясняться потом перед другими.
Нежно покусывая мою шею, Роум застонал.
– Бля, мне бы этого хотелось, Мол, чертовски сильно.
Взяв за руку, Роум повел меня обратно в комнату. Я задернула лиловые шторы и, немного нервничая, направилась к кровати. Роум стянул футболку через голову, открывая большую черную букву «А», вытатуированную на груди слева. Очевидно, это футбольный символ Алабамы. У меня между ног растекся жар, и я поерзала на матрасе, восхищаясь его бронзовой кожей и рельефными мускулами. Его вторым тату была красивая каллиграфическая надпись, бегущая по ребрам под правой рукой. На расстоянии ее было слишком сложно прочесть.
Когда он расстегнул верхнюю пуговицу низко сидящих джинсов, выделяя свой твердый живот и V-образную линию мышц, мое дыхание стало прерывистым. Тяжелая ткань упала на пол, и Роум в одних только черных боксерах, которые подчеркивали его мощные мускулистые бедра и то, что он был очень рад нашей новообретенной близости, подошел ко мне. Третья татуировка располагалось на его бедре, примерно там же, где и моя. «Однажды» – гласили большие буквы. И это пробудило мое любопытство.
Ромео подошел к кровати и откинул лиловое одеяло, от чего мои бедра сжались в порыве чистого желания. Он забрался в кровать, и его аромат обрушился на меня, точно тонна кирпичей: чувственный, свежий и чертовски сексуальный. Я лежала на спине, уставившись в потолок и не представляя, что делать дальше. Он положил руку мне на талию и притянул к себе. Его кожа казалась раскаленной, а медленные движения его бедер заставили меня громко застонать.
Губы Роума оказались на точке у меня за ухом.
– Нам нужно попытаться заснуть, иначе все выйдет из-под контроля. А у меня его почти не осталось.
– Х-хорошо, – ответила я с придыханием и положила очки на тумбочку возле себя.
– Спокойной ночи, Шекспир, – прошептал он, пробегаясь рукой вверх-вниз по моему животу.
– Спокойной ночи, Ромео.
Он хмыкнул в мои густые волосы, и они рассыпались по груди.
– Мне нравится, как звучит мое имя в твоих устах. Не думал, что такое вообще возможно. Наверное, это из-за британского акцента. Оно звучит правильно, как того хотел Шекспир. Никто не зовет меня Ромео, меня никогда не называли Ромео. Я этого не позволяю. Но, как ни странно, мне нравится, когда так меня зовешь ты.
Я попыталась повернуться, но его руки держали меня как в тисках. Тогда я поцеловала наши сплетенные руки и пропела:
– Что в имени твоем? Ведь то, что розою зовем,
И под другим названием хранило б аромат.
Так и Ромео, названный иначе,
Свои все совершенства б сохранил.
Ромео резко выдохнул и потерся своими бедрами о мои.
– Не надо… пожалуйста…
– Почему ты не позволяешь так себя называть? – спросила я, сопротивляясь его движениям.
– Длинная история.
– У нас есть время.
– Не сейчас, – категорично отрезал он, сжимая руки, и, лаская языком мою кожу, жарче потерся бедрами.
Борясь со своим желанием и игнорируя его протесты, я остановила руками движения его бедер и быстро сменила тему на более безопасную:
– Что у тебя написано на боку?