Неистовый (СИ)
Внешние уголки темных бровок плаксиво опущены. От этого лицо стало как у фарфоровой куколки. Знает, что ее слезы — это то, что меня заводит, да и вообще они делают все искреннее и правдоподобнее. Но я давно выкупил все ее уловки.
─ Я сейчас сам расскажу, как все было на самом деле, ─ говорю я твердо и спокойно.
Хватаю ее за подбородок и с силой вздергиваю его вверх, чтобы еще лучше видеть глаза.
─ Как же все было, мой Мастер? ─ еле слышно спрашивает Саба.
Сколько же в ее тоне вызова. Бодаться со мной вздумала.
─ Ты действительно поехала в тот клуб. Даже вошла туда, но так и не добралась до игровой. Позорно сбежала, поняв, что не сможешь подчиниться другому. Так все было, девочка?
─ Я дошла до игровой, мой Мастер. Но поняла, что хочу принадлежать только вам. Умоляю вас, накажите меня! Так жестко, как никогда. Я была очень плохой девочкой. Я врала…
─ Ты сбежала от меня, ─ выдыхаю я вместе с дымом и болью.
─ Сбежала, мой Мастер, и пожалела об этом. Накажите меня и сделайте вновь своей Сабой.
─ Скажи, что любишь меня и всегда будешь моей, ─ требую я, изголодавшийся по этим ее словам, которые некогда кормили меня и насыщали.
Злость. Бешеное желание, которым пульсирует каждая клеточка тела. И любовь, которую я сегодня проявлю крайне извращенным способом. А еще это тест на доверие. Она держит в руках мое сердце, а каблуком пригвоздила душу. Но готова ли моя Лера на очередной прыжок веры спустя эти пять лет?
Сегодня мне понадобится много аксессуаров. Первый ─ мой самый любимый ─ представляет собой жесткую кожаную планку, к которой крепятся две пары манжет и ошейник. Верхняя фиксирует руки за спиной так крепко, что закованная может двигать только пальцами. Однако этого мало, и я затягиваю на щиколотках нижние манжеты, которые лишают возможности разогнуть спину и колени. Все, что доступно, ─ это чуть привстать или лечь, и то с моей помощью. Захочет поменять позу сама ─ нелепо завалится на спину, либо и вовсе «клюнет» лицом в пол.
Конструкция почти полностью лишила трепещущее тело подвижности и зафиксировала в почтительной позе: на коленях у моих ног. Но еще не все ремни затянуты и не все аксессуары на своих местах. К верху планки прикреплен ошейник, усиливающий и без того обездвиживающий эффект аксессуара. На пару секунд освобождаю ее шею от кожаного «ожерелья» и тут же облачаю в новое, прикрепленное к планке.
Осталась совсем мелочь: вставить в дерзкий ротик кляп, представляющий собой черный шарик на ремешках. Она не любит его по одной простой причине. Если тебе вставили подобный кляп, глотать слюни ты уже не можешь ─ так и пускаешь их, пока Хозяин не расстегнет ремни и не позволит выпустить шарик из затекшей челюсти.
Подношу кляп к ее рту и кожей улавливаю секундное замешательство. Неспособность остановить меня словом ─ это тот еще удар по психике, почти такой же болезненный, как ложь, которой она будила во мне зверя. Что ж, пробудила, и теперь придется заплатить за каждое слово.
─ Стоп-слово на сегодня отменяется, ─ ледяным тоном заявляю я, и Саба словно в подтверждение своему упрямству открывает рот и закусывает плотную резину, ─ но, если ты все же захочешь мне что-то сказать, крепко сожми пальцы на правой руке в кулак. Кивни, если поняла.
Кивает, заглянув напоследок мне в глаза. От того, что я вижу в огромных влажных, идеально-черных зрачках, меня кидает в пот. Вместо страха и упрямства там только огромное желание отдаться. Отдаться всецело моей воле.
Поднимаюсь на ноги ─ и так слишком долго провел с ней на одном уровне, пока стреноживал ─ и иду к столику с аксессуарами. Смотрю на все эти заманчивые девайсы и чувствую себя мальчишкой в кондитерском магазине. Возбуждение нарастает от одного только предвкушения, которое я старательно растягиваю не только для себя, но и для нее. Саба почти полностью обездвижена и лишена возможности говорить. Моя девочка может только смотреть, и я не отказываю ей в маленьком шоу. До садизма неспешно натягиваю на правую руку тонкую кожаную перчатку, которая такая мягкая, что идеально обтягивает пальцы. Сегодня пригодится только одна и, увы, это не ее любимый латекс.
Хочется сделать с ней многое, но наказание продумано заранее, и я беру в руки пэддл. На сей раз это «шлёпалка», выполненная в виде тонкой трости с гибким, плоским наконечником в виде лопаточки. Если не расходиться, штука не самая жесткая. Но учитывая, как обострены ее эмоции, и то, что место, на которое я собираюсь производить воздействие, крайне нежное, эффект будет до слез и жалобных стенаний, заглушаемых кляпом.
Подхожу к ней вплотную и, присев на корточки, провожу кончиком пэддла по щеке. Глаза разгораются все сильнее с каждым пройденным миллиметром кожи. Это будет долго, мучительно и божественно кайфово для нас обоих.
Смотрю на слюнки, которые уже подтекают из уголков рта, и понимаю, что хочу лишить ее последней связи с реальностью. Зрение ─ это важнейший дар человеку, ведь даже если ты связан, но по-прежнему можешь видеть, надежда есть. Я на время отниму у нее возможность видеть, и тогда останутся только темнота, боль и мои руки, которым придется довериться как единственным ориентирам.
Вытаскиваю из кармана полоску красного шелка, которую все пять лет держал при себе, потому что этот аксессуар хранил ее запах и был символов безграничного доверия, которое я потерял. Интересно, она понимает, что эта тряпка связывала нас все это время? Завязываю прикрытые глаза. Плотно, чтобы даже частицы света не просочилось. Теперь ей доступны только слух и тактильность. Так моя Саба не только получит удовольствие, но и вновь примет меня в качестве своего Хозяина.
Утыкаю ее грудью в мягкий валик. Отлично, вся промежность как на ладони, а дырочка, мокрая и блестящая от смазки, так и манит, чтобы в нее что-то вставили. Опускаюсь на колени подле Сабы и, особо не церемонясь, до самого основания вталкиваю в нее два пальца руки без перчатки и принимаюсь мягко трахать, пока рыхлые стеночки не начинают вибрировать, а тело — извиваться.
Хорошо. Пора обломать ее по полной. Подхватываю свободной рукой пэддл и аккуратно, но ощутимо шлепаю по промежности, не вытаскивая из вздрагивающей уже от боли Сабы пальцев. Счет здесь не ведется, и она понятия не имеет, сколько осталось до конца сессии.
Её нежные места покрылись отнюдь не стыдливым румянцем, да и Саба слишком уж судорожно дергается от каждого нового удара ─ ставлю шлепки пэддлом на паузу и принимаюсь вновь ее заводить, растопыривая внутри пальцы и создавая приятное давление на стенки. Ее нервные окончания бесятся, а низ живота дрожит. Довольно ухмыляюсь и вновь переключаю вид кайфа. От боли Лера кончит гораздо сочнее, но я качаю ее на грани, не позволяя разрядиться ни как Мазе, и ни как ванильной девочке.
От сочных, хлюпающих шлепков, ласкающих слух, уж слишком быстро перехожу на низкий старт, но стараюсь чуть абстрагироваться от ситуации, чтобы максимально растянуть действо, которым грезил и болел столько времени. Хотел придумать более изысканную кульминацию, но теперь укрепился в решении просто жестко трахнуть Сабу в финале сессии.
Тяжело остановиться, но место, в которое с хлюпаньем впивается пэддл, такое нежное и чувствительное, что нужно знать меру и регулировать силу приложения. Не выпуская рукояти, вновь возбуждаю ее, эмитируя пальцами движения члена, и останавливаюсь в миллиметре от оргазма. Вижу, что пальцы на ее правой руке сжаты в трясущийся кулачок.
За ней столько косяков, что я могу проигнорировать эту немую мольбу, но во время сессий я жестко соблюдаю все правила, которые сам же и устанавливаю. Я-то всегда был с ней честен. Почти всегда.
Вынимаю изо рта кляп, за которым тянутся ниточки слюны, и касаюсь кончиками пальцев мокрой от слез щеки.
─ Что ты хотела, девочка? ─ спрашиваю шепотом у виска, чтобы она ощутила мое горячее, словно пар, дыхание.