С.М.У.Т.А. (СИ)

Оружия или чего-то подобного пока не находилось. Грядки были нетронутыми и Вадим, нисколько не сомневаясь, обобрал пару рядков с огурцами, смачно хрустя ими и поглядывая при этом, что ещё можно было бы сожрать. Но крыжовник и смородина только наливались соком и сладостью и кроме поноса ничего ему не сулили. И Вади милостиво оставил их дозревать до своего следующего посещения села.
Странно, но не было видно ни одной животины, совсем ни одной. Не блеяли козы, не визжали от голода свиньи, не мычала не доеная корова. Следы животных были видны повсюду, особенно смачные и уже высохшие лепёшки коровьего навоза, а вот самих животных нигде не наблюдалось. И Вадим стал догадываться, почему, но пока не спешил делиться своими мыслями с остальными.
***
Владислав Зенжинский не помнил себя. Иногда в его расстроенном болезнью и заразой мозгу проплывали какие-то виденья, которых он не только не понимал, но и вообще не осознавал. Их сборный отряд ляхов, казаков и местного разбойного люда кочевал от села к селу, пробавляясь грабежом встречных и грабя эти сёла.
Оставалось их немного, человек двадцать, но зато половина конных, а уж оружными были все. Народ подобрался лихой и не любящий задарма рисковать своей шкурой, да ещё в открытом бою. Царевич Димитрий, что оказался Гришкой Отрепьевым, нанял их ещё в Путивле, и они не с честью, и не с правдой служили ему. То бежали из-под Кром, то снова возвращались в месяцы затишья. А после его позорной смерти и вовсе покинули Москву и разбрелись в поисках добычи и пропитанья насущного.
Сначала их было много, но в один нехороший момент они нарвались на отряд местного боярина. Удача отвернулась от разбойников, и они бежали, потеряв убитыми и ранеными половину своих товарищей. После этого их отряд превратился в обыкновенную шайку разбойников и постепенно стал уменьшаться, пока не сократился до двадцати человек.
Но и этого количества вполне хватало, чтобы грабить беззащитных крестьян. Вот и последние виденья в наполовину мёртвом мозгу Зежинского говорили о том же. Впятером они ворвались в село, отсекая тех, кто попытался бежать по дороге в монастырь. Остальные быстро перекрыли другой путь и бросились грабить, врываясь в избы. Кто оказывал сопротивление, того сразу полосовали саблями, остальных пощадили.
Юрко и ещё один из ретивых запорожских казаков сразу стали задирать юбки понравившимся бабам и девкам, остальные рыскали по домам в поисках наживы. Несколько человек местных ушло из села, остальные не смогли.
Весь вечер и всю ночь разбойники беспробудно пьянствовали и охальничали, успокоившись только под утро и никто из них не видел, как один из убитых внезапно зашевелился, заворочал головой и поднялся на том самом месте, где был убит накануне мертвяк. Того уже сожгли чуть поодаль, а обгорелые кости упокоили здесь же, вырыв глубокую яму.
Но судьбе было угодно наказать грабителей, ведь одного из крестьян они убили совсем недалеко от этого места, и он, смертельно раненый, на последнем издыхании дополз до места упокоения мертвяка, где и испустил дух. И вот теперь тело крестьянина получило вторую жизнь. Грудная клетка приподнялась и сделала попытку вздоха, но мёртвые лёгкие не нуждались в воздухе, а мёртвая кровь, ставшая чёрной, в кислороде.
После двух попыток тело дёрнулось и смогло приподняться на локтях, чтобы, оперившись на них, привстать над поверхностью. Голова трупа задёргалась, глаза в орбитах шевельнулись и, покрутившись в разные стороны, зафиксировались на недалеко стоявших избах. На беду, там промчалась девка, ревущая белугой.
Голова мертвяка скособочилась и, уловив направление движения, дала команду ногам, тело трупа послушно развернулось в нужную сторону и зашагало в сторону домов. Из одной избы в это время вывалился пьяный лях и, закачавшись на пороге, громко испортил воздух.
Неверная поступь выдавала в нём мертвецки пьяного человека. Шагнув в сторону сарая, он на полпути остановился, распустил шнурок своих штанин и начал мочиться. Закончив своё дело, он развернулся и попытался войти обратно в дом, но природный компас его тела временно сбился. Качнувшись, лях изменил направление, споткнулся об лежащий деревянный чурбан и полетел оземь, громко ругаясь.
 
- Пся крев! Курва!
Пока он барахтался на земле, мертвяк успел подойти к нему вплотную, незаметный в ночной темноте. Почувствовав запах живого тела, он напал, вгрызаясь прямо в шею пойманного врасплох ляха.
Высшая ирония Созидателя оказалась в том, что убийцы были достойно наказаны убитым ими же. Лях пытался дать отпор, он и дал его, довольно быстро спихнув с себя тело монстра и трезвея на глазах. Но его покусанная шея, плечо и предплечье начали обильно кровоточить.
Смертельный яд неизвестного вируса быстро проникал в кровь, туманя сознание. Движения жертвы, сначала излишне резкие и испуганные, всё больше замедлялись и замедлялись, пока и вовсе не прекратились. Лях, успев достать широкий нож, полоснул труп, отрубив тому правую руку, что тут же повисла на разбитой лучевой кости.
На этом жизненная энергия поляка угасла, и он свалился в обморок, потеряв сознание. Мертвяк же, потерзав для порядка ухо ляха и откусив его, отстал. Громко урча и пережёвывая ухо, он отправился искать новую жертву. Ею оказалась женщина, которая спала на сеновале, вся в слезах, прижимая к себе горемык детей.
Дети успели сбежать, а вот женщина – нет, став очередной жертвой мертвяка. По селу вновь стала подниматься тревога. Хватая детей, крестьяне принялись убегать в лес. Спаслась меньшая часть села, остальные не смогли этого сделать по разным причинам.
Услышав шум, на крыльцо вышел Зенжинский и тут же нарвался на мертвяка. На этот раз всё получилось не так, как с другими. Мертвяк напал, но просчитался.
Увидев ходячий труп, Зенжинский не растерялся и, выхватив саблю, мигом развалил тело пополам, но оно продолжало ещё дёргаться и ползти вперёд, пока лях не отсёк трупу голову. С других домов сбежались остальные разбойники.
- Это что за пся крев?! – Зенжинский пнул покатившуюся голову трупа.
- Это вроде тот, кого мы сегодня убили в селе, - подсказал гайдук Сеноп.
- Ммм, - Зенжинский, будучи под алкогольными парами, сотворил вопиющую глупость. Он подхватил левой рукой отрубленную голову и поднёс её к глазам, чтобы лучше рассмотреть.
Голова мертвяка сразу же воспользовалась этой оплошностью ляха и грызанула его за большой палец.
- Ааа! – поляк бросил голову и ещё в воздухе ударил по ней саблей, разрубив почти полностью. Выпустив из себя чернильного цвета кровь, смешанную с мозгом, голова издохла.
По руке Зенжинского потекла кровь из прокушенного пальца. Громко ругаясь, он пошёл к бочке с водой, чтобы промыть рану, но было уже слишком поздно.
На этом воспоминания мертвяка обрывались, превращаясь в бессвязные ведения. Он помнил только одно: непрерывное чувство голода. Он всё время хотел жрать. К вечеру следующего дня село полностью опустело, спасшиеся от напасти крестьяне бежали без оглядки, выбрав направление прямо противоположное монастырю. Но было их совсем немного, в основном дети и несколько женщин и мужчин.
А вот разбойники полегли почти все. Кто-то погиб, сражаясь до конца, кому-то просто не дали подняться, сожрав всего, а одна голова не могла долго просуществовать и самоуничтожилась. Смогли сбежать только двое. Остальные, переродившись в живых мертвецов, гонялись какое-то время за оставшейся живностью, пока всю её не сожрали.
Больше в селе делать было нечего. Петрушку и укроп переродившиеся не жаловали, репу не копали, а потому отправились в лес. Но лесные звери им не обрадовались и убегали. Несколько живых трупов разбрелись в разные стороны, остальные, подчиняясь стадному эффекту, пошли вслед за Зержинским к реке. Здесь они и стояли, молча пялясь на воду и пытаясь схватить плещущуюся в ней рыбу.
Один из них, не в силах сдержать мук голода, бросился в воду за рыбой, но вода быстро выбила у него почву из-под ног и унесла вместе с собой. Его то ли мычание, то ли рычание ещё некоторое время оглашало берега реки, пока вода окончательно не унесла тело вниз по течению.