Песня длиною в жизнь
— Ты сможешь покинуть Париж сразу после окончания выступления в «Мулен Руж». Тебе пойдет на пользу южный климат, а во время твоего отсутствия…
— Это… — Андре прервалась, потому что ее, по-видимому, никто не слушал.
— …я позабочусь обо всем, что здесь происходит, — договорил Луи. — Потом я отправлюсь следом за тобой. Но сначала мне надо позаботиться о проведении еще нескольких концертов до двадцать седьмого числа.
Андре мысленно выругалась. Повысив голос, она объявила:
— Слушания в комиссии состоятся в среду, двадцать пятого октября. Повестка пришла сегодня по почте.
— Ну здорово! — вырвалось у Симоны.
Луи отпустил руки Эдит и уставился на Андре.
— Почему ты сразу не сказала об этом?
Она подняла руки и снова уронила их.
— Ты ведь не хотел меня слушать.
— Это еще через десять дней, — заметила Эдит с наигранным спокойствием.
Она чувствовала себя как в автомобиле, который мчится с немыслимой скоростью по гоночным трассам Ле-Мана[48]. Страшное событие надвигалось на нее так быстро, что у нее кружилась голова. Ужас перед допросом, который она так надеялась забыть, окутал все ее тело так же сильно, как тогда, после посещения префектуры.
Разница с сегодняшним днем заключалась лишь в том, что ее секретарь дала свидетельские показания. Впрочем, вряд ли это сыграет какую-то роль. Рациональность не была свойственна многим борцам Сопротивления, обуреваемым чувством мести. А у нее не получалось мыслить прагматично из-за панических атак. Она слышала, что под домашним арестом находился не только Морис Шевалье, был допрошен Шарль Трене и арестован Тино Росси. Исчез и ее друг Саша Гитри[49] — кинорежиссер и сценарист, с которым она познакомилась через Кокто. Теперь все знали историю о предполагаемых коллаборационистах, сидящих в тюрьмах или в печально известном Дранси[50]. И не имело значения, как выдвигались обвинения, были ли это просто сплетни или болтовня в пабе. До сих пор она игнорировала эти истории, но в этот раз они стали такими же реальными, как воспоминание о волшебном завтраке с Ивом. Все, что она вытеснила с помощью любви к нему, вернулось: страх, отчаяние, паника. Виски сжала мигрень. Она поднесла руку колбу и закрыла глаза, словно хотела отгородиться от мира со всеми его ужасами.
— Тебе плохо? — Симона шагнула к ней и, как будто защищая, положила ладонь ей на плечи.
Эдит открыла глаза.
— Все в порядке, — солгала она, тщетно пытаясь отогнать черные звездочки, пляшущие перед глазами.
Однако Эдит стряхнула руку Симоны и, несмотря на головную боль, принялась энергично наставлять своего импресарио:
— Организуйте столько концертов, сколько сможете. Не теряйте времени, Лулу. Я хочу выступать и петь, пока еще возможно.
— Пожалуйста, не беспокойся, — сказал Андре. — Я буду сопровождать тебя и проясню это недоразумение.
— Хорошо. — Эдит помассировала пальцами лоб. — Не хочу больше ничего слышать об этом. Мне обязательно нужно поспать. Момона, подойди ко мне, пожалуйста.
Мысль о том, чтобы лежать в постели наедине со своими демонами, обдумывая эти новости, была еще хуже, чем усиливающаяся мигрень. Эдит махнула рукой в сторону гостей, словно желая отогнать назойливое насекомое.
— Пожалуйста, оставьте нас сейчас. Мне нужен отдых.
— Конечно. Увидимся позже. — Без всякого протеста Андре подхватила сумочку и пальто.
— Я позабочусь о гастролях, — пообещал Луи, направляясь к двери и открывая ее для Андре.
Эдит смотрела им вслед, понимая, о чем сейчас будут говорить Деди и Лулу. О ней. О стратегии, с помощью которой можно было бы обойти запрет на выступление. У нее заболел живот.
— Мне нужен коньяк, — сказала она Симоне.
Комиссия по контролю за представителями творческих профессий заседала в одном из элегантных зданий в центре политической жизни Парижа, в Седьмом округе, недалеко от Национального собрания и Сены. Это был тихий район с несколькими магазинами и барами, на улицах почти не было прохожих, лишь изредка могла проехать машина. Однако пулевые отверстия в стенах зданий свидетельствовали о том, что здесь проходили последние бои между бойцами Сопротивления и немецкими оккупационными войсками, опорный пункт которых находился в военном училище поблизости. Эдит вздрогнула: ей показалось, что здания смотрят на нее пустыми глазницами слепцов.
«Что за странная ассоциация, — подумала она с тревогой. — Надеюсь, члены комиссии будут достаточно непредвзяты, чтобы понять мою ситуацию».
— Здесь, — сказала Андре и остановилась перед двустворчатой дверью. Она указала на медную табличку на стене: «Комиссия находится на втором этаже».
— Спасибо. Я умею читать, — ответила Эдит. Она не хотела выглядеть невежливой, но была слишком взволнована, чтобы быть дружелюбной.
— Не волнуйся, — прошептал Ив и сжал ее руку. — Никто не посмеет навредить Эдит Пиаф!
Его присутствие не улучшило ее настроения. Ей удалось удержать Лулу и Анри от того, чтобы они ее сопровождали, но Симону и Ива убедить остаться не смогла. В какой-то момент, расстроенная их настойчивостью, она отказалась от попыток переспорить подругу и возлюбленного.
Она могла бы еще принять помощь от Симоны, но желание Ива ее сопровождать было уже выше всяких сил. Случайно узнав от Андре, какая предстоит утром поездка, Ив тотчас решил, что обязательно тоже должен быть там. Он пытался показать себя сильным мужчиной, да, но сейчас это было явно неуместно, так что Эдит поспешила оставить его.
— Мы с Андре пойдем наверх одни, а вы с Симоной ждите нашего возвращения здесь.
— Я с тобой! — Ее друг со своим южным темпераментом не так-то просто поддавался уговорам. — Переговоры пройдут намного легче, если рядом будет твой защитник.
— Я думала, те дни уже прошли, — пробормотала Симона.
— Правительство только что утвердило избирательное право для женщин, — мягко сказала Андре[51]. — У нас теперь другой статус. Следовательно, руководители всех учреждений будут рассматривать предоставленную женщиной информацию вне зависимости от того, сопровождает ее мужчина или нет.
Эдит восхитилась выдержкой и здравомыслием Андре. Она давно уже потеряла терпение и зашипела на Ива:
— Это мое дело. Ты порой ведешь себя невыносимо. Дальше — ни шагу!
— Почему бы и нет? — Он решил проявить упрямство. — В конце концов, я не кто-нибудь, а тот человек, который собирается на тебе жениться.
— Прости, что? — озадаченно спросила Андре.
— Как? — выпалила Симона.
— Ты с ума сошел? — отреагировала Эдит.
Она возмущенно воззрилась на него, даже не понимая, что ее больше взволновало: его амбиции или отсутствие такта, с которым он демонстрировал их. Даже если бы она не испытывала такой страх перед буржуазной семейной жизнью, он в любом случае все делал неправильно. Боже, это совсем не то место и не то время для предложения руки и сердца! Эдит расстроило, что он такой неромантичный. Или он думал, что она его собственность, раз делит с ним постель?
— Ты говоришь глупости! — рявкнула она.
— Кроме того, я представитель рабочего класса и поэтому могу на равных…
— Оставь ее, — прервала его тираду Симона. Она энергично подергала Ива за слишком короткий рукав пальто, словно этим жестом могла помешать ему последовать за Эдит. — Малышка сделает то, что сочтет нужным. Сама.
Не сказав больше ни слова, Эдит отвернулась и пошла вперед. Она спиной чувствовала взгляд Ива, но тот не последовал за ней. Андре толкнула незапертую входную дверь, Эдит вошла, и тут дверь за ними захлопнулась на замок. С удивлением она заметила, что испытала облегчение. Перспективы предстоящего допроса не были для нее более удручающими, чем спор с любимым.
Строгая служащая велела Андре ожидать на жестком стуле возле входа, пока она проведет Эдит в комнату заседаний. Замечание Андре о том, что она хотела бы кое-что сказать по поводу обвинений, выдвинутых против мадам Пиаф, было проигнорировано. Так что Эдит не оставалось ничего другого, как в одиночестве проследовать за женщиной в помещение, напоминающее конференц-зал. Это была комната площадью не менее тридцати пяти квадратных метров, с высоким потолком, украшенным лепным орнаментом. В ней находился мраморный камин, в котором не горел огонь, и длинный стол в стиле барокко с золочеными ножками. У стола стояли простые стулья светлого дерева, явно взятые из какой-нибудь кухни и не сочетавшиеся с роскошным интерьером. Температура в помещении была как в хорошо работающем холодильнике. Эдит зябко обхватила себя за плечи. Сопровождавшая ее служащая, не произнеся ни слова, покинула зал.