Песня длиною в жизнь

— Ты с ума сошла? — Симона чуть не пролила вино. — Ты не можешь поехать в Нормандию. В стране хаос, дороги непроходимые, и говорят, что там больше нет ни одного неповрежденного моста. На востоке, менее чем в трех милях отсюда, все еще идут бои, Эдит!
— Во время паломничества нужно быть готовым к трудностям, — отвечала Эдит. — В этом весь смысл!
Эта мысль мелькнула у нее в тот момент, когда она размышляла о своих судьбоносных встречах с Маргерит Монно. Если ее подруга угнала мотоцикл, это, по крайней мере, должно послужить достойной цели. Святая Тереза в этих обстоятельствах, несомненно, спасет их от неприятных последствий.
— Американцы, вероятно, блокировали дороги. Даже если бы ты попыталась, ты не смогла бы уйти далеко, — взволнованно продолжала Симона. — Ты даже не знаешь, найдешь ли могилу святой Терезы. Может, ее вообще больше нет. Лизьё из-за бомбардировок союзников разрушен очень сильно.
Она повернулась к Маргерит, однако та с дружелюбным, но невозмутимым видом лишь переводила взгляд с Эдит на Симону и молчала.
— Ну скажи же что-нибудь!
— Если Малышка может найти божественную помощь только в Лизьё, пусть она получит ее там, — спокойно ответила Маргерит. — Что мешает хотя бы попытаться? И, в конце концов, мы узнаем, возможно ли в наши дни путешествие в Нормандию. Мы ведь не хотим ни в Лотарингию, ни в Эльзас. Я за!
— Поймите же, что в данный момент нельзя путешествовать! Ведь почему Эдит в своих выступлениях вынуждена обходиться без Роже Данна? Потому что он не может приехать в Париж!
Забота Симоны тронула Эдит.
— Я лишь выясню, есть ли способ безопасно добраться до Лизьё и, конечно, вернуться домой. Момона, я не оставлю тебя.
Она улыбнулась Симоне и в то же время ущипнула Маргерит за руку, чтобы дать ей понять, что, хотя она говорит правду, ее слова не следует воспринимать слишком серьезно. Без вечной жажды приключений она никогда не оказалась бы там, где была сегодня. Впрочем, вероятно, ей тогда бы сейчас ничего и не угрожало.
— Я думаю, будет достаточно, если мы просто вместе сходим в Сакре-Кёр, — настаивала Симона, ничуть не тронутая обещаниями Эдит. Она подала бокал с вином сначала гостье, а затем хозяйке жилища. Эдит невольно улыбнулась. За эти годы даже Симона научилась себя правильно вести.
— Дети, не спорьте. Давайте выпьем за святую Терезу! — Маргерит подняла свой бокал. Упавший из окна солнечный луч осветил кроваво-красное вино и, преломившись, распался в нем золотыми звездами.
Эдит взглянула на свой бокал и подумала, что, наверное, она не приспособлена для подобных игр небесного света. Она поднесла бокал к губам, и от этого движения вино тоже наполнилось светом. Ей показалось, что ей подмигнула святая, которая так много значит для нее.
«Я поставлю свечку за каждого из нас, — пронеслось у нее в голове. — Может быть, не в соборе Лизьё, но как минимум в базилике на Монмартре. И если есть какая-то возможность выбраться из этой ужасной истории с комиссией, я окажу услугу Лулу и Анри и дам этому Иву Монтану шанс. Да поможет мне Бог!»
— Santé![24] — воскликнула Эдит.
Словно дождавшись сигнала, кто-то постучал в дверь.
Эдит вздрогнула, поскольку решила, что тот кретин из префектуры все-таки пришел ее арестовать. Она так испугалась, что пролила несколько капель вина на светлый бархат кресла.
— Полиция! — прошептала она.
— Нет, — отозвалась Симона, открывая дверь. — Это Андре Бигар.
Она впустила секретаря Эдит.
— Ты пришла как раз вовремя. Хочешь бокал вина?
Андре Бигар была воплощением парижской элегантности и изящества, но ее утонченная красота никак не вязалась с тем, как энергично, бескомпромиссно и смело она защищала интересы тех, кого любила. Она промчалась мимо Симоны и, расстегивая пуговицы плаща, бросилась к креслу, где сидели Маргерит и Эдит. Маргерит, обхватив бокал с вином обеими руками, выставила его вперед, пытаясь защититься от этого вихря.
— Малышка, мне так жаль, что меня не было в тот момент, когда пришла повестка, о которой Симона рассказала по телефону. — Андре расцеловала Эдит в обе щеки. — Я могла бы сразу разобраться с этим вопросом в префектуре.
 
— Каким образом? — сказала Эдит чуть слышно. Хорошее настроение, которое начало было возвращаться к ней, снова уступило место прежним страхам. Она горько засмеялась. — Вряд ли там поверили бы, что ты Эдит Пиаф.
В это время Андре сняла плащ и перекинула его через руку, став удивительно похожей на манекен.
— Конечно, нет — и в этом не было бы необходимости. Я бы просто рассказала следователю, что ты работала на Сопротивление.
— Боже мой! — пробормотала Симона. Она остановилась у двери и прислонилась к ней спиной. — Ты действительно думаешь, что тебе поверили бы?
Эдит покачала головой:
— Это мило с твоей стороны, Деди, но я думаю, что ни полицейских, ни членов комиссии не удастся ввести в заблуждение. Они прекрасно понимают, что люди пытаются таким образом защитить себя от преследований. Без доказательств это просто слова. И у нас этих доказательств нет, потому что я…
— Постой, — прервала ее Андре. — Конечно, у нас есть доказательства. Даже очень много доказательств. Сто двадцать, если сказать точнее. Ты оказала Сопротивлению огромную услугу, — она заговорщически улыбнулась. — Ты просто не знала об этом раньше.
— А ты откуда это знаешь? — фыркнула Симона.
— Потому что я… — Андре сделала драматическую паузу, — …была в Сопротивлении. Вы этого не знали. Я считала, что в ваших интересах сохранить эту часть моей жизни неизвестной для вас.
— За это я выпью, — пробормотала Маргерит.
Прозвучало малоубедительно, тем более что она даже не поднесла бокал ко рту.
Эдит одним глотком выпила содержимое своего бокала. Мысль, что такая близкая сотрудница, как Андре, доверенное лицо, та, кого она всегда считала другом, женщина с губками бантиком, была тайным борцом Сопротивления, просто не умещалась у нее в голове. Немыслимо! Но потом ей вспомнилось, как упорно Андре настаивала на том, чтобы сопровождать ее в концертных поездках по Германскому рейху и в лагеря для военнопленных, хотя в этом и не было никакой необходимости. Ее секретарь оказалась скрытной натурой. Поскольку Эдит никогда не интересовалась документами или корреспонденцией, она не обращала внимания на то, что Андре в то время постоянно что-то получала, отправляла и упаковывала. Она никогда не спрашивала Деди о работе, но теперь поняла, что ответа и не получила бы.
Эдит медленно соскользнула с подлокотника кресла. Ей показалось сначала, что ноги ее не держат, но потом она резко выпрямилась. Как сказала Андре? Есть «сто двадцать свидетельств» того, что Эдит служила французскому народу. Но она не знала ни одного. Невозможно!
— Что это за история с моей предполагаемой деятельностью в Сопротивлении, Деди? — Голос Эдит звучал резче, чем она хотела.
— Я расскажу тебе все, как только ты снова сядешь. И ты тоже должна сесть, Симона. Сейчас я вам все расскажу. Но слушать это стоя будет не очень удобно.
Поезд остановился посреди пути, где-то в Бранденбурге. Снаружи доносились слова, произносимые командным тоном, но Эдит не знала немецкого и не могла понять, о чем идет речь. Она встала, чтобы выглянуть в окно. Краем глаза она заметила, что сидевшая напротив нее Анаре поспешно вытащила из сумки фотоаппарат.
— Хочешь запечатлеть, как нас встречают эти солдафоны? — поинтересовалась Эдит.
— Я просто боюсь забыть свою фотокамеру в вагоне, — стала оправдываться Андре.
Снаружи не было ничего угрожающего. Под ярко-голубым небом вдоль железнодорожных путей березы мирно покачивали на ветру нежно-зелеными ветвями. Эдит видела, как мимо проходят солдаты, они не смотрели вверх, скорее, искали что-то под поездом. Или кого-то.
Невдалеке лаяла собака. Эдит опустилась на свое место.
— Если с твоим фотоаппаратом что-то случится, мы купим новый, — сказала она.