В сладком плену

Проблема в том, размышлял Ян, как заманить ее к себе, под свои простыни, и сделать так, чтобы она по доброй воле ему отдалась. Он нисколько не сомневался, что сумеет ее соблазнить. Как бы он ни презирал Виолу и все, что она собой символизировала, о насилии над ней не могло быть и речи. Она томилась по его прикосновению ничуть не меньше, чем он по ней. Ян прочел это во взгляде Виолы, когда поймал врасплох ее, такую красивую, у себя в зеленом салоне. Виола восхищалась им, чувствовала их взаимное притяжение и явно желала его. Это он тоже видел собственными глазами, когда она зарделась и подняла на него полный вожделения взгляд, после того как он всего-навсего погладил ее сзади поверх платья в набитой гостями комнате. Воспоминание об этом до сих пор его забавляло. Виолу не шокировала его очевидная потребность в ней, просто приводила в замешательство. И это замешательство станет ее погибелью — если только он сообразит, как повернуть его себе на пользу. Решения задачи Ян пока не нашел, поэтому последние три дня, вместо того чтобы являться к Виоле со своим требованием, позволял ей медленно закипать в неизвестности.
Она не контактировала с ним со дня вечеринки, но Кафферти по возможности держал его в курсе ее передвижений и намерений. Последние три дня она просидела у себя в городском особняке и только вчера утром нанесла короткий визит поверенному. Через несколько часов после этого по Лондону разнеслась весть, что в «Бримлис» состоится эксклюзивный аукцион по продаже ценного полотна кисти Виктора Бартлетта-Джеймса — причина, по которой Ян оказался здесь этим вечером в неудобном официальном костюме, посреди пьяной толпы, и с растущим нетерпением ждал, до какой же ответной каверзы дошел острый ум леди Чешир.
Картина, которую должны были выставить, уже стала сенсацией, хотя ее никто еще не видел. Она стояла на большом деревянном мольберте под ярко горевшей люстрой, закрытая черным бархатом, и под охраной крепкого мужчины, кулаки которого были размером с дыню каждый. Уже сама эта атмосфера секретности порождала всевозможные толки, ибо на большинстве аукционов участникам позволялось взглянуть на лот до начала торгов. По всей видимости, работы Виктора Бартлетта-Джеймса вызывали ажиотаж независимо от того, как они выглядели, что, с точки зрения Чэтвина, только увеличивало их ценность. Чуть-чуть подразнить любопытных покупателей — что может быть лучше для торгов и, в конечном итоге, для кармана владельца?
— Думаешь, это подлинник?
Ян расправил плечи и посмотрел на Фэйрборна, который отвлекся от пожилого джентльмена и сосредоточил внимание на нем.
— Картина? — уточнил он.
Фэйрборн кивнул и сделал большой глоток виски.
— Она ведь не может нарисовать подделку за три дня?
Ян покачал головой и обвел взглядом толпу.
— Нет, я думаю, это невозможно даже для нее, — согласился он. И самому близкому другу Ян не признался, что заплатил Куикену, чтобы тот назвал фальшивкой рисунок, который (как он узнал впоследствии) на самом деле был оригиналом. Сей факт не имел для его планов никакого значения, хотя он действительно счел любопытным, что леди Чешир владела несколькими работами Виктора Бартлетта-Джеймса. И приходилось верить, что картина, которую сегодня выставляли на аукцион, тоже не была фальшивкой.
— А в каких, позволь спросить… отношениях ты состоишь с этой очаровательной вдовушкой?
Вопрос неприятно резанул по нервам.
— О чем тут спрашивать? Нет никаких отношений.
Фэйрборн расхохотался.
— Хорош, Чэтвин, хорош, нечего сказать. Ты даже солгать о ней толком не можешь.
Сделавшись вдруг угрюмым и напряженным, Ян повернулся к другу.
— Правда в данном случае никому не нужна, — с ноткой враждебности ответил он. — Скажу лишь, что она мне не нравится.
Снова посерьезнев, Фэйрборн какое-то время молча разглядывал друга, а потом дал бармену знак наполнить их бокалы.
— А вот она, по-моему, находит тебя весьма привлекательным.
Ян чуть не фыркнул.
— Ты тоже врать не умеешь.
Фэйрборн покачал головой.
— Это… не ложь. Я видел вас вместе, и хотя ты хорошо скрываешь свои чувства, какими бы они ни были, она этого не делает.
 
Ян искоса на него посмотрел.
— Откровенно говоря, мой друг, не тебе судить о ее чувствах.
— Возможно, я не знаю пары-тройки секретов о дамах в целом, но женщину, которой вскружили голову, я точно ни с кем не спутаю. На той твоей нелепой вечеринке я не мог определить, чего она хочет: поцеловать тебя или ударить.
Ян усмехнулся и взял в руки бокал.
— Она хотела ударить. Возможно, я кажусь этой леди физически привлекательным, но женщина в ней меня презирает.
— Почему?
Этот простой вопрос застал Яна врасплох. Он тут же понял, что нельзя было ничего говорить, не надо было ни в чем признаваться. Но Фэйрборн теперь не на шутку заинтересовался, даже встревожился. Опершись бедром о маленький столик и скрестив на груди руки, он, позабыв о виски, ждал внятных объяснений.
Ян с шумом выдохнул, двумя глотками осушил бокал и почувствовал внезапное жжение в горле, кстати напомнившее, какую боль часто приносят сладости, которых мы желаем.
— Это долгая история, Фэйрборн, — сказал он наконец, облизнув кромку бокала и поставив его на стол. — И я не горю желанием ее рассказывать.
— Она как-то связана с твоим похищением, да? — понизив голос, предположил Фэйрборн.
Ян вытянул шею, будто хотел выпрыгнуть из кожи. Ему было жарко, его раздражал табачный дым и громкие голоса подвыпивших джентльменов, которые с каждой минутой повышали тон, с нетерпением ожидая начала торгов. Что за нелепица — поднимать сколько шума из-за какой-то неприличной картины. Проведя ладонью по лицу, Ян ответил:
— Она не участвовала в похищении, но она была там.
Фэйрборн почесал скулу.
— В каком качестве?
Ян опять взглянул на друга.
— В каком качестве? В качестве чертовой помощницы.
— Понятно. — Несколько секунд спустя Фэйрборн поднял бокал и добавил: — Будучи помощницей, она каким-то образом заботилась о тебе?
Ян недоуменно повел бровями.
— Она бросила меня там умирать, Лукас, — с горечью прошептал он. — Она была частью омерзительного преступления, и в конечном итоге ее признали ни в чем не повинной.
— А что именно она сделала? В чем ее должны были признать виновной? — не унимался Фэйрборн.
— В бездействии, — огрызнулся Ян.
— И все?
Это поставило Яна в тупик.
— И все? Какого черта это значит?
Фэйрборн вздохнул.
— Она была с тобой в темнице или просто знала, что тебя держат в плену?
— Она была там.
— И что она тебе сделала, пока была там?
Ян удержался от внезапного желания засадить кулаком по кирпичной стене. Вместо этого он медленно, глубоко вдохнул и попытался взять себя в руки, как подобает джентльмену.
— По правде говоря, я плохо помню, — пробормотал он. — Они почти все время пичкали меня наркотиками.
— Понятно.
— Ничего тебе не понятно, — возразил Ян, но в подробности вдаваться не стал, ибо не хотел ни одной живой душе признаваться в том, что им, по всей видимости, воспользовались как мужчиной. О таком унизительном эпизоде он не мог рассказать даже Лукасу, единственному человеку на свете, которому он сейчас доверял.
Фэйрборн хлебнул виски, продолжая внимательно смотреть на друга поверх кромки бокала. Потом медленно поставил выпивку на стол, и его лицо приняло задумчивое выражение. Понизив голос, он проговорил:
— И что же получается? Ты пережил страшное испытание и теперь богат как Бог, можешь до конца дней купаться в роскоши, в твоем распоряжении самые прелестные дамы, а ты как одержимый преследуешь красивую вдову с ребенком и хочешь поставить крест на их будущем. Так?
Небрежный тон, которым человек, за последние несколько лет ставший ему самым близким другом, озвучил его мысли (причем озвучил неодобрительно), заставил Яна внутренне сжаться. Возможно, для Фэйрборна это выглядело как банальная месть, и, если уж говорить прямо, всякий непосвященный наверняка счел бы виноватым его, Яна. Однако истину в данном случае просто невозможно было передать словами.