"Девочка в реакторе" (СИ)

В этот раз лето снова выдалось жарким.
— Сегодня будут судить виновников аварии…
Они услышали тяжелый вздох за своими спинами и, обернувшись, заметили опечаленного академика Легасова.
— Валера! Что ты тут делаешь? Ты должен быть в больнице!
— Мне необходимо поприсутствовать на суде. А из больницы я сбежал.
— Боже… — Мила ужаснулась, осматривая приятеля своего мужа с ног до головы: тот еле-еле передвигался, выглядел бледным, разговаривал охрипшим голосом, но официальный костюм сидел на нем как на здоровом, полного сил, человеке.
— Ты с ума сошел? Инга же с ума сойдет, если об этом узнает!
Легасов испытывающе взглянул на Александра:
— Я пришел сюда не ради себя, а ради своей дочери.
— Алины?.. — нахмурился Боровой.
— Стоп… Алина все еще здесь? — у Милы от изумления расширились глаза.
— А где же ей еще быть?
— Ты же отец! Почему ты ее не забрал?
— А как бы я посмотрел Маргарите в глаза?!
Мила встала между двумя мужчинами:
— Ладно, у каждого своя правда, не будем из-за этого ссориться…
— Вы не знаете всей правды, — Валерий снял очки и протер их полами пиджака, — и я сомневаюсь, что вы в нее вообще поверите…
— Ты говорил об этом и в прошлый раз!..
Мила посмотрела на собравшихся возле Дома Культуры людей:
— Послушайте, у нас еще есть время до начала суда. Пойдемте-ка в местное кафе, там и поговорим.
Александр прикурил сигарету и протянул ее академику, сидя в небольшом заведении. Столики стояли пустыми, между рядами прохаживалась молоденькая официантка, а в другой части заведения местные смотрели порнушку — сравнительно недавно открылись видеосалоны по всей стране, где крутили не только голливудские фильмы, но и “клубничку”.
— Рассказывай.
— Я уже рассказывал об этом Губареву.
— Его сегодня не будет.
— Моя дочь попала в детский дом из-за своей мамы. Она нашла себе нового кавалера, а девочку сдала в детдом. Я понимаю, ничего такого в этом нет, если бы не ее родной отец, который поступил подло и с ней, и со всей страной. Как мне сказали позже, Алина провела в детдоме год, а потом ее забрал один человек.
Валерий сделал паузу, выдыхая табачный дым и сбрасывая пепел в латунную пепельницу.
— Человек этот очень влиятельный и одновременно очень старый, по нынешним меркам. Он пришел к нам после нашего грандиозного выступления. Ты его наверняка помнишь. — Боровой отрицательно покрутил головой. — Он пришел к нам в институт и заявил, что хочешь сотрудничать. У него была идея-фикс: провести ряд опытов над человеческим организмом, дабы узнать, сколько он способен выдержать радиоактивных веществ.
Ему больше ста лет, его отец был что-то вроде подданного при царе, а когда тот погиб, его отправили в урановые рудники. Он пробыл там больше тридцати лет, пока большевики не освободили его. После он пытался построить свою жизнь, что-то пошло не так, и, в общем-то, именно это и стало причиной для подобной идеи. Как я узнал позже, ему не нужны никакие исследования, он жаждет отомстить за сломанную жизнь. Опыты он хотел ставить не на себе, а на маленьких детях. У него самого острая стадия лейкоза, и я не понимаю, как ему удалось прожить столько лет…
— И кто же это? Что за “чудо-человек”?
Легасов обернулся, посмотрел по сторонам и произнес:
— Он уже здесь.
Александр удивленно приподнял бровь.
Мила, проследив за взглядом академика, приметила высокого темноволосого мужчину. Стройный, с отличным вкусом и стилем, блестящие от света кофейной лампы золотые наручные часы. Строгий костюм отливает чистотой. Он курил сигарету с фильтром (в Советском союзе курили сигареты без фильтра) и сбрасывал пепел в стеклянную пепельницу, полуразвалившись на стуле.
— И как его зовут?
— Долгожитель.
— Серьезно?
— Ага. Настоящего имени никто не знает.
— А вы искали в архивах? — Александр снова прикурил.
— Нет его там.
— Хм… Странно…
— Он знает, что я собираюсь на суде все рассказать, поэтому он явился сюда. Он один, но у него есть связи и нужные люди, чтобы укоротить мою жизнь…
— Ладно. Допустим. А причем здесь Алина?
 
— Я тебе рассказывал, как она попала в реактор?
— Ты говорил только, что она все это время была в реакторе.
— В течение года ей внутривенно ставили слаборадиоактивный уран двести тридцать восемь. В малых дозах он не причиняет сильного вреда, но ему свойственно накапливаться, когда его вводят в кровь. Капля за каплей, по венам течет уже облученная кровь, разрушает организм, все кожные ткани, и буквально через полгода человек умирает. Моя девочка продержалась год. Все ее тело покрыли ужасные ожоги и язвы, они гнили, кожа отмирала, и мне пришлось сделать все возможное, чтобы не было дальнейшего заражения. Раны стояли открытыми, они даже перевязки не делали.
— Получается, от полученных ран она скончалась, и они решили избавиться от тела, сбросив в реактор, так, что ли?
— Все верно.
— Но Алина все еще жива!..
— Я не понимаю, как так вышло.
…— Я, я, Ваша честь, виноват в произошедшем! — уже на судебном заседании, которое проходило в чернобыльском Доме Культуры, заявил академик, стараясь ровно держаться на ногах. — Моя дочь оказалась там, в реакторе, по моей вине! — сидящие в зале люди удивленно охнули. — Один из присутствующих здесь заморил ее до смерти, а потом бросил умирать в Чернобыльской атомной станции!
Один из присутствующих резко встал и вышел, громко хлопнув дверью.
…Сказанное Легасовым на суде произвело большой фурор: человек, что ушел посреди заседания, привлек многочисленное внимание присутствующих на заседании милиционеров, привезших виновников в местный Дом Культуры. Его попытались отыскать, но странный незнакомец исчез, растворился, словно тень.
А Легасов окончательно захворал и попытался покончить с собой.
…Мила заметила небольшой клочок бумаги, одиноко лежавший на столе. Она подошла поближе и подняла оборванный лист из блокнота, на котором неровным почерком был написан адрес. На обратной стороне — “лаб.”
“Неужели именно об этом он рассказывал моему мужу?”
“Нужно проверить этот адрес…”
Квартира к тому времени уже опустела. Девушка пребывала в гордом одиночестве, перебирая вещи академика, мысленно пытаясь понять, что сподвигло знаменитого ученого наложить на себя руки. Старые фотографии, где он влюбленно обнимает свою дорогую жену; потрепанные тетради с записями; книги, учебники, одежда; но ни одного намека на причину произошедшего.
Лаборатория на другом конце страны
Январь, две тысячи тринадцатый
Они встречались уже давно. С того момента, когда ее впервые поймали, надели свинцовые браслеты и, пока сознание путешествовало где-то там, за понятием принятого, перевезли на обычной медицинской карете в столицу. Оттуда — в совершенно другой город, название которого она не знала.
Здесь всегда шел дождь. На решетчатое окошко падали крупные капли дождя. Комната освещалась большой, висящей на толстой проволоке, электрической лампочкой — крупная, грушевидная, яркая и одновременно заманивающая: ее свет никогда не потухал, поэтому отголоски мрака, хищно облизываясь, тянули к ней свои лапы, и с визгом отпрянули, когда на тонких запястьях появились очередные браслеты.
Он заметил ее сразу. Взгляд темно-карих глаз буравил обнаженную спину, длинные темные волосы, свисающие с плеч тяжелыми прядями, карамельного цвета соски и ноги. Стройные ноги. Сама она не была высокой красотой, модельная внешность которой привлекала бы состоятельных мужчин. Простая девчонка с пронзительным взглядом синих глаз, с алыми губами, слегка бледноватой кожей и тонкими бровями.
И руки — длинные, тонкие, словно ветви кустов сирени в цвету.
Когда они встретились взглядом, было уже поздно: он поставил свой автомат у стены (на тот случай, если пленница вздумает бежать) и, не отрывая пронзающего взгляда, подошел настолько близко, что разгоряченное дыхание касалось кожи. Провел дрожащими пальцами по тонкой шее, затем медленно опустился до груди, проводя сухими ладонями и касаясь затвердевших сосков.