Побочный эффект (СИ)

Снейп представил, как Лавгуд время от времени вынимает из сумки свиток, разворачивает его и любуется своим творением. Тьфу, дракклово дерьмо! Есть на что любоваться. Но от этой мысли совершенно неожиданно злость прошла. Вместо неё он вдруг снова почувствовал тепло — слабое, едва уловимое, такое неуместное и такое… необходимое? Да что с ним происходит, мерлиновы кальсоны?!
Снейп опустился на стул, упёрся локтями в столешницу и тяжело опустил голову на сцепленные пальцы. Почему он, Северус Снейп, человек, привыкший полностью контролировать свои эмоции, не может справиться с этим, невесть откуда возникающим ощущением тепла в своём сердце? Мало того — он не хочет с ним справляться. Почему он дорожит этим чувством — таким дурацким и абсолютно недопустимым для него? Чувством, вызванным в его душе жалостью и состраданием ученицы — пятнадцатилетней девчонки, которая годится ему в дочери?
В очередной раз обозвав себя идиотом, Снейп попытался переключить мысли на другие аспекты этого происшествия. Если с Лавгуд ему было всё более или менее понятно, то поведение Паркинсон вызывало вопросы. С какой целью она отдала ему это рисунок? Причём явно намекнув, что авторство принадлежит ей? Хотела таким образом привлечь к себе его внимание? Давала понять, что влюблена в него?
Снейп ещё раз взглянул на портрет. С первого взгляда было понятно, что его нарисовал человек, неравнодушный к оригиналу. А раз это понятно ему, значит, понятно и Паркинсон. Лучшего признания в своих чувствах не придумаешь. Видимо, Паркинсон сообразила это и воспользовалась случаем. Что ж, молодец. Это как раз по-слизерински — извлекать из любой ситуации выгоду для себя. Вот только девочка не учла, что он никогда бы не поверил в её авторство. Потому что стиль и манера рисунка были ему слишком хорошо знакомы и узнаваемы. Сколько таких рисунков он встречал в работах Лавгуд. Сколько оценок снизил ей из-за этих рисунков. К тому же Снейп понимал, что невозможно ожидать от Паркинсон столь глубокого проникновения в суть его натуры. Паркинсон не знала, да и не могла знать всего этого. И если она ждёт, что рисунок пробудит в нём какие-то чувства к ней, то она глубоко ошибается. Что, впрочем, не отменяет необходимости сварить зелье, избавляющее её от прыщей. Ибо ему, Снейпу, не доставит удовольствия лицезреть эти «украшения» на её дерзком личике. Как и не доставит удовольствия потеря самоуверенности и деловой хватки его старосты.
Снейп тяжело поднялся, свернул пергамент и отнёс его в самый дальний закуток шкафа, в котором он хранил всё самое ценное, не предназначенное для посторонних глаз и рук — редкие и опасные ингредиенты, свои записи, касающиеся зелий, тёмных искусств и смежных с ними магических дисциплин вперемешку с собственными мыслями, скорее философскими, нежели практическими. Теперь в нём будет храниться и его портрет, нарисованный странной девочкой Луной Лавгуд. Портрет, который лучше всего было бы уничтожить и забыть о нём навсегда. Но сделать это почему-то не поднималась рука. Может быть потому, что ему, Снейпу, не хотелось расставаться с тем необъяснимым трепетным чувством, которое вызывал в его душе этот рисунок и за которое Снейп ненавидел себя и её, но которое уже готов был оберегать, как величайшую, хоть и не заслуженную им ценность.
На приготовление зелья ушло несколько часов. Оставшуюся часть ночи Снейп, вопреки ожиданиям, провёл не в мучительных воспоминаниях или кошмарных снах. Повалившись на кровать, он мгновенно уснул, спокойно и крепко. И даже этих нескольких часов ему хватило на то, чтобы утром почувствовать себя отдохнувшим и полным сил, что случалось с ним в последнее время крайне редко.
Проснувшись и приведя себя в порядок, Снейп отправился в больничное крыло. Несмотря на ранний час, Поппи уже не спала. Она бодро доложила Снейпу, что за ночь рога на голове Паркинсон почти совсем исчезли, и в течение дня она ожидает, что от них не останется и следа. Прыщи же на её лице лечению пока не поддавались. Снейп отдал целительнице несколько флаконов с приготовленным ночью зельем и посоветовал внести изменения в отменяющее заклинание, которое мадам Помфри применяла параллельно с использованием снадобья. Колдомедик не спрашивала, откуда Снейпу известно, как и, главное — почему нужно изменить заклинание. Она вообще редко задавала лишние вопросы. В случаях со Снейпом — никогда. Поппи точно знала — ответов на свои вопросы она всё равно не получит, а вот нарваться на утончённую грубость и вежливый сарказм может легко. Поэтому она просто записала все рекомендации Снейпа и отправилась в палату смазывать лицо Пэнси новым лекарством.
 
Снейп не пошёл с ней. Ему не о чем было говорить с Паркинсон. Он понимал, что девчонка с нетерпением ждёт его прихода, чтобы узнать реакцию на вчерашний подарок. Но он не собирался ни обсуждать с ней эту тему, ни давать ей возможность хоть что-то понять по его мимике, голосу или словам. Пусть помучается неизвестностью. Может быть, это поможет ей избавиться от той дури, которую она вбила себе в голову. Обычно это помогало. Но не в случае с Лавгуд — это Снейп понимал отчётливо. Лавгуд — не Паркинсон. Тут всё сложнее. Эта мысль злила и немного пугала. И оттого, что пугала, ещё больше злила. Мерлин, когда же закончится этот учебный год!
Заключительный матч сезона — Гриффиндор против Райвенкло состоялся в последние майские выходные. Хотя хаффлпафцам удалось-таки выиграть у Слизерина с минимальным перевесом, гриффиндорцы почти не надеялись на победу, в основном из-за обескураживающей игры Рона в прошлых матчах (конечно, ему никто об этом не напоминал). Однако сам он, похоже, был настроен оптимистически.
— Я ведь не могу выступить еще хуже, чем раньше, — мрачно сказал он Гарри и Гермионе за завтраком в день матча. — Стало быть, и терять нечего!
— Знаешь, — сказала Гермиона Гарри чуть позже, когда они шли на поле вместе с толпой возбужденных болельщиков, — по-моему, теперь, когда Фреда и Джорджа здесь нет, Рону будет немножко легче. Они никогда по-настоящему в него не верили.
В этот момент друзей нагнала Луна. У неё на шляпке сидел самый натуральный живой ворон, который иногда принимался хлопать крыльями. Она с безмятежным видом проследовала мимо группы слизеринцев, которые хихикали и показывали на неё пальцами. Гарри в который раз позавидовал её умению не обращать внимания на насмешки, причём не только внешне. Она и внутренне оставалась абсолютно спокойной — это Гарри точно знал и завидовал этой её способности.
Снейп, разумеется, тоже заметил Луну во время завтрака. Впрочем, сегодня её внешний вид уже не вызвал в нём такого раздражения. Понимая, что от Лавгуд можно ожидать всего, чего угодно, он перестал удивляться и старался вовсе не реагировать на её странности и чудачества. К тому же ворон на её шляпе выглядел гораздо лучше, чем львиная морда. Поэтому Снейп, бросив в сторону Луны рассеянный взгляд, перестал обращать на неё внимание. Тем более что за слизеринским столом сидела Паркинсон, наблюдавшая за каждым его жестом и движением лица. С тех пор, как она покинула лазарет, Снейп постоянно ощущал на себе её пристальный, напряжённый, выжидающий взгляд. Паркинсон следила за ним и не скрывала этого, чем несказанно бесила Снейпа, который, впрочем, делал вид, что ничего не происходит. Когда они с Драко приходили к нему в кабинет с докладом об обстановке на факультете, Пэнси время от времени бросала на него такие выразительные взгляды, от которых любому другому стало бы не по себе. Любому, но не Снейпу. Если эта дерзкая девчонка думает, что можно чего-то добиться от него с помощью таких взглядов — она глубоко заблуждается. Он ясно давал ей это понять всем своим видом и поведением. Но Паркинсон пока не теряла надежды и не оставляла своих попыток «зажечь» Снейпа — попыток, вызывавших у него насмешливую жалость и усталое раздражение. Ему оставалось потерпеть всего месяц, после чего все эти дети разъедутся по домам на каникулы и оставят его, наконец, в покое. Все. И Лавгуд тоже.