Побочный эффект (СИ)

Ксенофилиус поначалу не замечал перемен, происходящих с дочерью. Его девочка всегда была склонна к мечтательности и погружению в себя. Но в этот раз она превзошла саму себя, так что даже он, в конце концов, обратил на это внимание.
— О чём ты задумалась, капелька? — спросил он за завтраком, глядя на то, как Луна, подперев рукой щёку и глядя в пространство, вот уже в течении десяти минут помешивает ложечкой давно остывший чай.
Луна вздрогнула, будто очнулась, и, переведя на отца взгляд, становившийся всё более осмысленным, тихо произнесла:
— Папа, как ты думаешь… можно понять, что человек плохой, если все считают его хорошим?
— Наверное, можно, — не раздумывая, ответил Ксенофилиус. — А о ком ты спрашиваешь?
— Да так, об одним мальчике, — уклончиво ответила Луна. — А если он сделает что-то плохое, но его всё равно продолжают считать хорошим — что тогда?
— Думаю, в этом случае можно предположить, что он использует Заклинание отвода глаз, чтобы окружающие не замечали эвилингов, которые его кусают и делают злым.
— И тогда его поступки кажутся всем добрыми?
— Конечно.
Луна притихла. Ксенофилиус не стал расспрашивать её о том, кем был этот самый мальчик. А в душе напрягся: «Уж не влюбилась ли моя капелька?» Он знал, что рано или поздно это должно произойти. Но лучше бы поздно. Он и так скучал по своей девочке, которую теперь не видел по полгода. И не готов был делить её с кем-то ещё. С каким-то сопляком со слюнявыми губами и нахальными руками. Нет, конечно, он не станет ей ничего запрещать. Но, Мерлин, как же это всё обидно!
Мельком взглянув на отца, Луна заметила, что тот чем-то расстроен, но старается не подавать виду. Она улыбнулась ему, быстро допила вконец остывший чай и сказала непринуждённо:
— Пап, пойдём погуляем?
— Пойдём, — просиял Ксенофилиус, забыв обо всём на свете, даже об ожидавшей его недописанной редакторской статье для следующего номера «Придиры». Ничего, статья подождёт. Не так уж много времени у него осталось на общение с дочерью. Скоро она снова уедет, так что времени для статей у него будет много. Даже слишком много.
А Луна дала себе слово следить за своими мыслями и не давать им воли в присутствии папы. Объяснить ему она ничего не могла, а врать не хотела. Ей и так в последнее время приходилось слишком часто обманывать и слишком многое скрывать, что приносило ей почти физическую боль.
Тем не менее, оставшись наедине с собой, Луна погружалась в размышления настолько, что переставала замечать всё вокруг. Ей едва хватило недели, чтобы дорисовать портрет Джинни на потолке своей спальни — слишком часто она отвлекалась, замирая с кисточкой в руке, задумчиво вперившись в пространство.
Каждую ночь Луна подолгу лежала в кровати без сна, то возвращаясь мыслями к воспоминаниям Северуса о том отвратительном дне, когда Джеймс Поттер унизил его на глазах у всей школы, то обдумывая своё решение признаться профессору в том, что она стала невольным свидетелем всего происходившего у него на душе. И чем больше она об этом думала, тем меньше ей хотелось признаваться. Луна понимала, что просить Снейпа не стирать ей память — затея бесполезная. Он обязательно сделает это. Его никак не тронут ни слёзы, ни мольбы Луны. «Но он ведь не стёр память Гарри… Почему?» — спрашивала себя Луна. «Да потому что Гарри увидел лишь маленький кусочек его воспоминаний. А ты залезла в его душу и рассмотрела там ВСЁ! Такое не прощается! И потом, он не имеет права рисковать. Я ведь знаю, что он шпион, двойной агент. Он просто обязан стереть мне память, чтобы не рисковать и не зависеть от моих прихотей или неосторожности. А вдруг я сболтну кому-то об этом. Нечаянно или нарочно…»
Да, он обязан, просто обязан стереть ей память. Но как же Луне не хотелось этого! Ей казалось, что она потеряет Северуса, словно он умрёт для неё. А потеряв его, она потеряет часть себя. Такую большую и жизненно важную часть, что, оставшись без неё, будет всю жизнь ощущать себя калекой. И даже не сможет понять — почему. Но не признаться ему — значит поступить подло. Почти так же подло, как всегда поступали с ним те, кого называли мерзким словом «мародёры». Как поступила с ним Лили…
 
Луна ворочалась в постели, стараясь отогнать все эти мысли и уснуть. Но уснуть не получалось. Ей вдруг представилось, что произойдёт после того, как она всё ему расскажет. Конечно, он сотрёт ей память, и Луна всё забудет. А он… Он никогда не воспользуется своим Охранным зельем, чтобы она больше не смогла проникнуть в его душу. А это значит… Луна похолодела. Мысль о том, что Северус больше никогда не воспользуется зельем, раньше как-то не приходила ей в голову. А зря. После её признания Снейп окажется беззащитным перед Круциатусами Того-Кого-Нельзя-Называть. Он будет корчиться от боли всякий раз, когда этому монстру вздумается продемонстрировать свою власть над ним. И виновата в этом будет она, Луна… Эта мысль словно парализовала девочку, и она долго пролежала в кровати, не в силах пошевелиться от накрывшего её ужаса.
Что же она собирается сделать? Признаться Снейпу, чтобы облегчить свою совесть, совершенно не думая о том, как он будет переносить пытки Тёмного Лорда без этого своего зелья! Да сопоставимы ли эти величины? С одной стороны, муки совести девочки Луны, которой больно лгать человеку, любимому ею всей душой. С другой — физические страдания этого человека. Да и психические тоже, потому что теперь-то Луна точно знала, каково это — удерживать окклюментный барьер в моменты дикой боли, когда сознание почти отказывается повиноваться. Стоит ему не удержать этот щит — и дело всей его жизни будет погублено. Их общее дело. Такое развитие событий повлечёт за собой гибель самого Снейпа и победу Волдеморта. Допустим, последнее она переживёт. А вот первое…
Дыхание Луны сбилось. Сердце бешено заколотилось в грудную клетку. Мерлин всемогущий, какая же она дура! Да неужели она не потерпит муки этой самой совести ради того, чтобы Северус не испытывал боли? Хотя бы физической, потому что избавить его от душевной боли она не в состоянии. По крайней мере, пока. Да ради него она ещё и не такое вытерпит!
Луна постепенно успокаивалась. Она приняла решение. Ничего она Северусу не скажет. И пусть, узнав об этом её поступке, он сочтёт её дрянью. Пусть сравнивает её со своей обожаемой Лили… Ничего, она сумеет это пережить. Луна вновь задумалась. Сумеет ли? Мысли её потекли в другом направлении.
Северус любил покойную мать Гарри Поттера. Любил настолько, что готов был оправдать и простить любой её поступок, даже самый подлый. И он не любил Луну Лавгуд. А потому не простил бы ей ничего, что выглядело бы подлостью в его глазах, даже если это было бы продиктовано самыми благими намерениями. И теперь Луна страдала от мысли, что Северус будет считать её дрянью, именно в сравнении с Лили, с её светлым непорочным образом в своём сознании. Луна поняла, что в течение последних нескольких дней она всё время подсознательно сравнивает себя с этой женщиной, противопоставляет себя ей.
Луна вспомнила, как она решила для себя быть Северусу только другом. Помогать ему и всячески утешать. Облегчать его боль и дарить побольше радости. Это произошло в момент, когда Луна поняла, что он всё ещё любит Лили. Луна не хотела соперничать с её светлой памятью. Вот именно — со светлой. Сейчас, убедившись в том, что светлой была только его память, а не поступки самой Лили, Луна внезапно ощутила дух соперничества. Ей почему-то стало очень важно и нужно доказать ему, что эта Лили — не настолько хороша, что большую часть своего мнения о ней он придумал. Луне мучительно захотелось, чтобы вся та любовь, которую питал Северус к памяти этой женщины, принадлежала ей. Она вдруг ясно осознала, что ей мало быть для него просто другом, хотя сейчас она не могла похвастаться даже этим. Ей хотелось стать для него ВСЕМ.
 
Луна вспомнила всё то, что предстало перед её мысленным взором, пока она сидела на согретом солнцем камне у ручья, и по её телу пробежала волна приятной дрожи. Что это? Неужели она готова… готова… Луна почувствовала, как кровь прилила к щекам, и они запылали так, что ей пришлось сесть в кровати и спрятать лицо в холодных ладонях. Луна знала ответ. Да, она готова сделать всё, чтобы ему было хорошо, уютно и спокойно. Хорошо — во всех отношениях. Буквально — во ВСЕХ.