Побочный эффект (СИ)

Иногда ему всё ещё хотелось вести себя по-человечески. Простые человеческие чувства ещё возникали у него в душе и время от времени настойчиво требовали, чтобы он выразил их. Они пытались прорваться наружу сквозь толстую броню грубости и жестокости. Но он подавлял их, безжалостно загонял внутрь, и попытки эти со временем становились всё более редкими.
А сейчас ему вдруг отчего-то захотелось написать этой глупой девчонке. Не поблагодарить, нет. Отругать её за дурость несусветную, а после всё-таки утешить тем, что её подарок ему действительно пригодился. Но этот порыв продолжался лишь несколько мгновений и вскоре угас, утопленный в стакане огневиски — в этом универсальном обезболивающем, позволяющим на время отключить причиняющие боль мысли. В обезболивающем, которое он позволял себе крайне редко, лишь по большим праздникам. Потому что боль — это то, что он заслуживал и был обязан терпеть, не клянча для себя снисхождения и отмены приговора. Приговора, который вынес себе сам.
Луна с нетерпение ждала возвращения Стейси. Интересно, что ответит ей профессор? Что он почувствует, получив этот чудесный подарок? Ведь он не может не понять его ценность и не почувствовать, что она, Луна, дарила его от души? Или может?
С этими мыслями Луна провела весь Рождественский сочельник. Она думала об этом непрестанно, занимаясь на кухне с отцом приготовлением праздничного ужина, украшая комнаты к празднику и просто глядя в окно, когда всё уже было готово и оставалось лишь дождаться наступления вечера. Она думала об этом, сидя за праздничным столом, болтая с папой о всяких пустяках, смеясь его шуткам и танцуя с ним смешной и странный танец, который они когда-то придумали вместе и с тех пор всегда танцевали его, когда у них было хорошее настроение.
От этого Луна в глубине души испытывала едва заметное, но въедливое чувство вины, будто сверлившее её мозг крошечным буром. Она чувствовала себя виноватой перед отцом в том, что празднуя и веселясь с ним, думает о постороннем человеке. Это было похоже на предательство, но… Но Луна уже не могла считать Снейпа посторонним. Этот человек настолько вжился в её мозг, пустил корни в её душе, что Луна и не заметила, как он стал частью её самой. А потому прогнать мысли о нём она не могла, как бы ни было ей стыдно за это перед папой. И Луна всеми силами старалась не показать ему, что что-то в ней неуловимо изменилось, и что она уже не та прежняя Луна, которую он знал и любил. Сердце Луны сжималось от нежности к отцу и почему-то хотелось плакать.
Проснувшись серым Рождественским утром, Луна обнаружила на своём столе свёрток в красивой яркой блестящей бумаге. Развернув его, она нашла там кисточки для рисования и набор волшебных красок, о котором давно уже мечтала. Взвизгнув от восторга, Луна бросилась в папину комнату. Ксенофилиус встретил её, одетый в новую рубашку, которую Луна незаметно оставила вчера у него на стуле возле кровати. Луна повисла на шее у отца, покрывая его щёки быстрыми поцелуями. Ксенофилиус подхватил дочку и закружил её по комнате.
— Папочка! Спасибо, папочка! — Луна была в восторге. Теперь она сможет рисовать красками волшебные картины, которые будут выглядеть почти как живые.
Ксенофилиус поставил дочь на пол и, отдышавшись, произнёс:
— И тебе спасибо, капелька. Я сразу понял, что это не простая рубашка.
— Конечно, папочка. Она защитит тебя от нарглов, причём будет это делать постоянно, пока не порвётся.
В этот момент раздался стук в окно. Повернувшись к нему, оба, и отец, и дочь увидели сидевшую на подоконнике Стейси, стучавшую клювом в стекло. Луна быстро подбежала к окну и, распахнув его, впустила птицу.
Она сразу заметила, что сова прилетела пустой. К её лапкам не было привязано ничего, ни малюсенького кусочка пергамента. И всё-таки Луна тщательно осмотрела птицу со всех сторон, прежде, чем усадить её на стол и поставить перед ней чашку с водой и мисочку с угощением. Ей не удалось скрыть от отца своего разочарования. Ксенофилиус, внимательно наблюдавший за дочерью, сочувственно произнёс:
 
— Ничего не ответил? Ну и тролль с ним. Это как раз в духе Снейпа. Он всегда был грубияном и злюкой. Я бы очень удивился, если бы он соизволил поблагодарить тебя в ответ. Не огорчайся, капелька.
Луну неожиданно успокоили слова отца. Она подумала о том, что у профессора, действительно, скверный характер, и ожидать от него ответа с благодарностью за подарок было с её стороны слишком самонадеянно. Она ведь знает, какой Северус на самом деле. И ей приятно, что она сделала ему этот подарок. Этого достаточно. В конце концов, ей ещё повезло, что он принял её подарок, а не отправил его обратно, сопроводив ядовито-вежливой запиской о неуместности подобных действий. Подумав об этом, Луна улыбнулась.
— Я и не огорчаюсь, папа, — совершенно искренне ответила она. — Я должна была подарить ему этот рог и я его подарила. Спасибо тебе, что ты понял меня и не отказал в моей просьбе. Я рада, что он принял его, не вернул обратно. А благодарности от него мне и не нужно.
Весь этот и следующий день Луна провела за рисованием. Результатом стал портрет Гарри Поттера, которого Луна изобразила на потолке своей комнаты в верхнем этаже их с отцом жилища. Конечно, портрет не был таким живым, как картины на стенах Хогвартса, но в нём явно присутствовала магия. Казалось, Гарри на портрете дышал и слегка улыбался Луне. Во всяком случае, она осталась довольна своей работой. Пришедший посмотреть на портрет папа тоже похвалил её. Всё было прекрасно. Только вот… Луне очень хотелось нарисовать портрет Снейпа. Не на потолке, конечно, а на холсте. Но она не могла сделать этого в присутствии отца. Не могла — и всё тут. Она просто не представляла, как объяснить ему, почему из всех преподавателей Хогвартса ей захотелось изобразить именно его. Тем более после того, как он не соизволил черкнуть ей даже пару слов благодарности за столь ценный подарок. Луна решила, что нарисует портрет профессора ночью, когда папа будет спать.
Ждать пришлось долго. Ксенофилиус перед сном бесконечно возился у себя в комнате, что-то писал, а после, наверное, читал… Свет из его окна падал во двор и жёлтым квадратом лежал на засыпавшем его снегу. Луна нетерпеливо выглядывала в окно, ожидая, когда же погаснет этот квадрат. Наконец свет в папином окне потух. Луна подождала ещё немного, пока отец уснёт и вынула из шкафа мольберт с заранее прикреплённым к нему холстом.
И в этот момент она почувствовала, что снова перестаёт быть собой. Часть её снова трансформировалась, превратилась в Северуса Снейпа, Упивающегося смертью, твёрдым шагом преодолевающего расстояние от ворот Малфой-мэнора ко входной двери замка. Пока Снейп шёл к дому, Луна успела почувствовать всё то, что он испытал, получив её подарок. Почувствовала, поняла и… и окончательно простила ему эту показную грубость и невежливость. Ведь это была такая мелочь по сравнению с тем, что творилось в душе Северуса — не только в моменты, когда он посещал Того-Кого-Нельзя-Называть, а вообще всегда, постоянно, изо дня в день… Луна была благодарна ему уже за тот порыв, когда он хотел отправить ей ответную записку. В ней сейчас теснилось столько эмоций, что не хватало слов, чтобы их выразить. Луна могла лишь проживать их — эмоции, мысли и чувства Северуса Снейпа. И сердце её сжималось от боли и жалости к этому человеку, который сейчас шёл на встречу с жутким красноглазым чудовищем. Шёл, искупая свою прошлую вину, которую никогда себе не прощал. Шёл во имя любви к женщине, предавшей его и причиной смерти которой стал он сам. Шёл во имя её сына, которого поклялся оберегать, ненавидимый этим мальчишкой, как, впрочем, и всеми окружающими, и поддерживающий эту ненависть к себе всеми возможными способами.
 
Луна замерла на месте, прекрасно понимая, что ей сейчас предстоит увидеть и испытать. И если ненависть в душе Северуса подавляла в нём естественный страх перед встречей с Волдемортом, то страх самой Луны был безграничным и неконтролируемым. Она вдруг подумала о том, что, если Северус чувствует её в этот момент так же, как она его, этот страх должен ему очень мешать. Луна гордо выпрямилась и постаралась взять себя в руки. Она не станет вносить панику в душу Северуса, раз уж ей довелось стать частью этой души. Она будет вести себя мужественно и станет достойной его. Луна не удивилась, почувствовав вдруг злость в той части сознания, которая принадлежала ей самой. Если этим она поможет Северусу — она готова к подобным чувствам, хоть никогда их раньше не испытывала.