В первый раз... (СИ)
– Почему? – удивлялись ребята. – Мы же лучше всё умеем.
– Конечно, вы у меня самые лучшие. Я вас всех люблю и горжусь вами. Видите, как меня от гордости за вас распирает? – И Павлик смешно раздувал щеки, бока, выгибал грудь колесом. А затем добавлял загадочно: – Но побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее. В нашем случае – хитрее.
Его, конечно, тут же принимались донимать расспросами. И он всем своим видом показывал, будто что-то знает, а что – не говорил. Или же пространно разглагольствовал о всякой всячине и лишь тонко намекал о каком-то преимуществе второго отряда перед первым.
Девчонки упрашивали, пацаны злились, а вожатый только посмеивался. Потом всё-таки отбросил экивоки и под огромным секретом рассказал про карты и даже не всему отряду, а только нескольким мальчишкам, самым надёжным и доверенным.
Они тогда здорово расстроились. И возмутились, конечно. Да что там – их прямо-таки распирало от праведного гнева. Ведь как вопиюще несправедливо, как бесчестно и подло – они стараются, выкладываются вовсю, а победа достанется тем ни за что ни про что. А Павлик ещё и масла в огонь подливал:
– Да ладно вам. Подумаешь – проиграем. Мы-то с вами будем знать, что победа у них нечестная, что мы на самом деле сильнее. Что мы – команда!
– Ну может, она им не покажет всё-таки? – засомневался Серёга.
– Думаете, она своим и не покажет? Ну да, не покажет – она им копии нарисует и в личное пользование отдаст, как будто я не знаю! И я её понять могу. Свои есть свои. Чего ради своих не сделаешь? Ну а нам что остаётся? Будем как идиоты пыхтеть до потери пульса, пока наши соперники, не напрягаясь, нас обставят.
Именно тогда кто-то и предложил не всерьёз, шутки ради, забраться тайком и тоже подглядеть, а то и перерисовать по-быстрому. Но шуточное предложение неожиданно не вызвало ни смеха, ни отторжения – наоборот, воодушевило.
Ребята стали обдумывать, как это можно осуществить. Правда, Серёга поначалу говорил, что вожатый ни за что на такое не согласится. Это же тоже как-то не по-честному. Но Павлик, выслушав инициативу ребят, вдруг поддержал её. И назвал-то это красиво – разведкой. Ещё историю какую-то приплел про своего деда-разведчика, который в войну разузнал какие-то ценные сведения у немцев и тем самым спас целый батальон.
– Ничего нечестного в этом быть не может. Мы просто уравняем шансы, оставим этих хитрецов с носом и восстановим справедливость. Только вот разведка – дело рисковое. Кто не побоится?
Павлик умел убеждать, и «разведчиком» доверили быть Вадиму. Он и сам поначалу был не прочь, чего уж. Видел в этом какой-то особый задор и риск, щекочущий нервы и придававший игре острые ощущения. Ему надо было всего лишь подружиться с девочкой-художницей. На тот случай, если она его всё-таки застукает в оформительской, когда он будет переписывать данные с карты.
Первая неожиданность всплыла, когда этой художницей оказалась девочка, которую он приметил ещё в первый день. И потом, на костре. Она ему сразу понравилась. Он бы даже не прочь был с ней ходить, она хорошенькая. Вот только врать ей не хотелось, пусть даже она и сама хитрила и обманывала ради своих.
И ведь хотел отказаться сразу, в первый же день, но думал, что тогда будет слабаком и трусом. Команду подведет. Впрочем, Павлик так ему и сказал, когда он пришел с ним посоветоваться. Уговорил совместить приятное с полезным.
Правда, задание оказалось непростым. Ира, как назло, торчала в этой каморке почти безвылазно, хоть ночью совершай набег. Как-то удалось вытянуть её на дискотеку, но в тот вечер прямо за стенкой собрались вожатые. Посиделки, наверное, устроили. Во всяком случае, Вадим слышал, как непривычно громко разговаривали и хохотали. Лезть в оформительскую не решился, покружил возле клуба и ни с чем вернулся на танцплощадку.
Потом он заглядывал к Ире то будто бы случайно, то просто поздороваться, то поболтать, и сам не заметил, как стал общаться с ней уже по-настоящему, что даже забывал о своём задании. С ней оказалось легко и интересно, даже притворяться не приходилось. Ловил себя на том, что постоянно выискивал ее взглядом на зарядке, в столовой, везде. И в этот дурацкий клуб тянуло его как магнитом. На часы то и дело смотрел, когда уже можно опять пойти в оформительскую. К ней. Особенно после их прогулки в лесу, после того, как поцеловал ее...
А когда возвращался к своим, его одолевали расспросами. Ну как она? Что удалось выяснить? Рисует уже? О чём она говорит? И словно ушат ледяной воды на него выливали.
– Может, ну их, эти карты? – спрашивал он. – Вот честно! Не думаю я, что она их рисует. Она бы мне сказала. Но даже если и рисует, то вряд ли их кому-то из второго показывает. У неё там отношения не очень. И вообще, она хорошая.
– Что за детский сад? – посмеивался Павлик. – Хорошая! А кто сказал, что помочь своим – это плохо? Она – своим, а ты – своим. И оба вы хорошие.
Ребята покатывались от хохота, как смешной шутке, а Вадиму было не до смеха. Всё больше не нравилась ему эта затея. Но когда сказал об этом, услышал в ответ:
– Сейчас идти на попятную – это все равно что предать.
– Тебе просто эта девчонка нравится, вот ты и засачковал. Променял отряд на девку, – выдал Дима Долгов и чуть не получил от Вадима по уху.
– Не надо, – пресёк разгорающуюся ссору Павлик.– Вадим у нас не трус, не слабак и не предатель. Не зря же мы в него поверили и выбрали командиром. Ему и решать, как действовать. Если он не может сделать то, что вы просите – значит, не может. Его выбор. И мы… ну, мы должны с этим смириться. В конце концов, комрадос, главное ведь не победа, а участие.
Позже, наедине, Серёга подошёл к Вадиму:
– Если не хочешь – не делай этого. Я бы на твоём месте не стал. Тебе же она правда нравится.
– Ты не на моём месте, ты не командир.
– А раз командир, то что? Да мы без этих карт второй отряд победим. Там одни дохляки. Их командира, кстати, видел? То-то.
– Их командир, кстати, подвиг совершил.
– Это какой?
– Друзья его под лёд провалились, а он их спас, и сам чуть не утонул. В какой-то деревне... вроде этой зимой.
– Да ты что? – ухмыльнулся Серёга загадочно, но Вадим и внимания не обратил.
– Короче, не могу я отказаться. И сделать этого тоже не могу. Дурацкая Зарница!
Позже Павлик снова завел с ним задушевный разговор. Убеждал, уговаривал, стыдил. Это при пацанах он говорил: "Вадим не трус и не предатель", а наедине...
* * *В понедельник вечером, пока Павлик отвлекал Иру, Вадим наскоро перерисовал обозначения с обеих карт. Торопился очень, нервничал. А когда складывал карты обратно, обнаружил еще кое-что. В шкафу, среди бумаг он наткнулся на рисунок – свой портрет.
Это Ира его нарисовала! По памяти. Наверное, именно тогда смутное чувство чего-то неправильного, нехорошего, постыдного, что все последние дни тихонько свербело под ложечкой и не давало дышать полной грудью, вдруг накатило так остро и оглушительно, что он сам себе стал нестерпимо противен.
И надо же – когда выбегал, столкнулся с Ирой прямо в дверях клуба. Да так позорно струсил, что понёс какую-то околесицу.
На Иру он больше не мог смотреть. Ловить её взгляды – это как снова и снова переживать отвращение к самому себе.
Павлик же, на которого ещё совсем недавно он взирал с нескрываемым восхищением, как на идола, раздражал теперь невыносимо. Все его смешки, шуточки и вечное «комрадос» бесили до яростной дрожи. И на ребят Вадим весь день срывался. Даже на Серёгу – единственного, кто затею с картами не поддержал.
Всё время думал: уж лучше бы она пришла на пару минут раньше и застала его, чем теперь вот так. Всё равно ведь узнала – Вадим до сих пор помнил тошнотворный ужас, мгновенно охвативший его в тот момент, когда она отдала ему цепочку. Когда он прочёл в её глазах убийственное «я всё знаю».
«Никто ничего не заподозрит», – уверял Павлик. Но заподозрили же! Правда, получается, обвинили во всём Иру. А это еще хуже в миллион раз.