Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг.
(Дневники Императора Николая II. М., 1991. С. 176.)
Дневник вел. кн. Сергея Александровича
20 октября. Царское Село. В 10 ½ ч. все мы поехали в город — в крепости горячо молились. Цари поехали в Гатчину — мы завтракали в Мраморном[1074]у Кости. Здесь в 3 ч. и к детям — радость обоюдная; baby выросла сильно — читает «Богородицу» и Дмитрий тоже и «Отче наш». В 4 ч пили чай у нас все наши, Фафка, Шнейдер и Пиц. Имел с ним разговор спокойный, но убийственный для меня — невыносимо тяжело и больно — на душе так нехорошо! Что будет дальше? Обедали с царями — Пиц и Петя дежурный — вечер в разговорах. Mon ame se dechire en deux! (Моя душа разрывается надвое — фр.)! Господи помози!
(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 32. Л. 151.)
Дневник Николая II
21 октября.…вышел погулять с Аликс и Эллой. В 12 ½ в угловой комнате Янышев отслужил для нас благодарственный молебен по случаю удачного окончания нашего долгого путешествия. Завтракали с ним, Янышев<ым>, вчетвером… В 3 ½ вышли в сад; пошли осматривать ферму; выпустили яка тибетского. После чаю читал по обыкновению и наконец привел свои комнаты в порядок. Обедали впятером, после чего д. Сергей и Элла уехали в Москву.
(Дневники Императора Николая II. М., 1991. С. 176.)
Дневник вел. кн. Сергея Александровича
21 октября. Николаевская Чугунка.…имел подробный разговор с Муравьевым[1075]. Был и Горемыкин. В 4 ч. с Пицем в Царское — чай у царей. Имел с Ники и Alix отдельно многозначительные разговоры, вполне хорошие… в ½ 10 ч. с экстренным поездом уехали — многие провожали… Трудное и не хорошее время.
(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1.Д. 32. Л. 151.)
Вел. кн. Елисавета Феодоровна, вел. кн. Сергей Александрович — Николаю II
22 октября. Москва — Царское Село
Только что прибыли и еще раз благодарим за все, и крепко Тебя и Аликс обнимаем. Здесь совсем тепло 10 град.
Сергей, Элла.
(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1415. Л. 176.)
Дневник вел. кн. Сергея Александровича
22 октября. Москва. Большая встреча, много народу, всячески любезничали. Прямо к Иверской, дома молебен. Разговор с Треповым[1076], Истоминым. После завтрака с Булыгиным[1077] и Рукавишниковым — tons touchants pour moi (все милы со мной — фр). Вообще же настроение тяжелое… Господи помози! Аминь
23 октября. В 10 ч. принимал — начал с Данилова[1078] — митрополит был и многие другие — все выказывают сочувствие — i avoue que да me fait plaisir (признаюсь, это доставляет мне удовольствие — фр.)! В 3 ч. с женой к митрополиту — долго сидели. Вернувшись чай и разбирал часть прибывших из Германии ящиков — с женой прибирал комнаты — она мне дала le dessin de Stu<c>k «1е Sphinx» j en raffolle (картину Штукка «Сфинга[1079]», я от нее в восторге — фр.)!
(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 32. Л. 152.)
Дневник гр. С. Д. Шереметева
22 октября. < Разговор с императрицей Марией Феодоровной в Гатчине>. А дома неладно, внутр<енняя> политика идет по направлению диаметрально противоположному прошлому царствованию. Каждый лишний месяц пагубен…
Она поддакивала; говорила, что Гос<ударь> «не замечает», и что нужно ему больше видеть людей, что в этом случае она надеется на зиму (?!) (уже была одна зима, но что она дала?) Говорила долго о Сер<гее> Алекс<андровиче>, о его положении, о его грубости относ<ительно> гр. Воронцова, с кот<орым> он не здоровается в присутствии Государя. — Она гов<орит>, что и в Дармштадте было то же и по приезде в Гатчино; что вообще она удивилась появлению С<ергея> А<лександровича> и Ел<изаветы> Ф<еодоровны> в Гатчине после всех сих стороны по отношению к Имп<ератрице> М<арии> Ф<еодоровне> низким <нрзб.> «Ils se sont oublies», — говорил я, — «il faudrait leur montrer le point, qu ils sachent qu il у a une force au-dessus d eux. Le pays le demande, Madame, cette force, qu elle paraitra enfin! Car le sentiment contraire produit une defaillance penible et dangereuse. Tous — ils se sont oublies, et la famille, et les ministres»! («Они забылись, — говорил я, — Им стоило бы показать их место, пусть они знают, что над ними есть Сила. Страна этого требует, мадам, этой силы, пусть она наконец появится! Так как противоположное ощущение имеет следствием тяжелое и опасное расслабление. Все они забылись, и <Императорская> фамилия, и министры!» — фр). Имп<ератрица> гов<орила> о Павле Алекс < ан др овиче>, что он поссорился с братом, и что она не понимает, как это случилось — но что Государь ей сказал, насколько он сам был удивлен, когда Пав<ел> Ал<ександрович> просил его не назначать его в Москву, говоря о Сер<гее> Алек<сандровиче>: «Я с этим болваном служить не хочу!» и Гос<ударь> передал эти слова Имп<ератрице> М<арии> Ф<еодоровне>, как бы разделяя взгляд «о болване!» Вот эта черта и есть самая опасная. Двойственность и тут. С одной стороны — болван, а с другой превознесение и поддержка болвана — но с такой системой кто ж окончательно останется в дураках?
(РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1.Д. 5042. Л. 51–52.)
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Английской королеве Виктории
…хорошо, что мы не живем в одном городе, особенно вначале. Вы знаете, какие люди злобные, и любовь между двумя сестрами никогда не будет принята просто. Или они скажут, что я интригую и честолюбива — две вещи, к которым я не склонна, или же, что Аликс ничего не может сделать без моего совета, что также неправильно…
(Миллер А. Святая мученица Российская великая княгиня Елизавета Феодоровна. М., 2007. С. 103.)
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Английской королеве Виктории
3 ноября. Москва
Дорогая бабушка,
Сердечно благодарю за твое милое письмо и очаровательные подарки. Так радостно было получить от Аликс и Ники известия о тебе, мы все бесконечно наслаждались в Дармштадте и в приятной компании возвращались домой. Должно быть, это вызвало удивление, так как говорят, будто мы не любим друг друга… Так вот, отвратительная ложь о нас ни к чему не приведет, интриги просто противны, но я уверена, что однажды правда выйдет наружу, а главное, чтобы совесть была чиста перед Богом — ведь никто не может изменить зло в мире, а в данном случае массу ревнивых интриганов.
Наше восхитительное путешествие освежило нас обоих, хотя бедный Сергей выглядит очень худым. Люди, я думаю, не поверили, что мы благополучны и счастливы, и поэтому начали доказывать обратное.
В действительности нам ничего не нужно, мы очень счастливы, стараемся исполнять свой долг, и я должна сказать — может быть, это звучит хвастовством, — люди здесь относятся к нам хорошо и на днях, когда мы прибыли сюда, снова доказали нам свою привязанность, принимая нас в высшей степени тепло. Но во всем дурном есть хорошее, и у нас теперь раскрылись глаза — есть истинно верные друзья и, в конце концов, не так много врагов. Нам многое надо здесь сделать, и мы с каждым годом все больше и больше любим это место. Во всяком случае я нахожу удачным, что мы с Аликс живем в разных городах, главным образом для нее же самой, это делает ее более независимой; позднее, когда ее и ее взгляды узнают получше, это не будет иметь значения, потому что тогда никто не сможет сказать, что я отвергаю все, что она делает. Уже и сейчас ее обожают в ее новом доме, и это величайшая радость для меня.
Я вообще не понимаю, какая может быть зависть между сестрами и как можно не любить младших, имеющих более высокий ранг. Я знаю, что на коронации люди следили за тем, поцелую ли я ей ручку, — но ведь это истинное удовольствие поцеловать того, кого любишь, а при такой разнице в возрасте она всегда была для меня скорее ребенком, чем сестрой. Мы еще в Дармштадте смеялись над нашими рангами и обсуждали наше будущее замужество, и всегда получалось так, что старшая оказывалась последней. Дай Боже, чтобы мы, десять мужей и жен, всегда любили друг друга, как сейчас, и я уверена, что это благословения и молитвы Папа и Мама окружают нас, и поэтому наша семья живет так счастливо.