Над пропастью юности (СИ)

Затем в разговоре начали пробиваться воспоминания об их с Дунканом общем детстве. Было странно делиться забавными историями ещё, по меньшей мере, с двумя посторонними людьми, но, кажется, это волновало лишь одну Фрею. Джеймс громко хохотал на пару с Дунканом, когда Спенсер вышел на кухню, чтобы сделать всем чай со льдом.
— Недавно имел честь беседовать с твоим отцом. Ты вроде как сбежать из дому хотела? — мужчина захохотал, будто находил в этом что-то смешное, когда взгляды остальных обратились к девушке. Кроме Спенсера, которого в комнате не было, все косвенно знали о случившейся в Сейнт-Айвсе неприятности. — Знаешь ли, твоя мать в этом возрасте тоже чудила. Кротости в ней было чуть поменьше, и она всё же сделала это. Сбежала, ни слова никому не сказав.
— Да, так она оказалась в Лондоне, — её рука потянулась к волосам, когда в горле вдруг пересохло. — Я никуда не собиралась сбегать, — Фрея опустила глаза вниз, бормоча слова под нос. Они звучали, как нелепое оправдание, в котором она, по правде говоря, не нуждалась.
— Думаю, твой старик тоже не стал бы врать. Сказал, что у него едва сердце не остановилось, как прознал, что ты за океан собралась, — мистер Певензи продолжал вгонять её в краску. Похоже, он и сам не замечал, как обстановка вдруг стала до предела накаленной, поскольку тон его всё ещё был беззаботно шутливым, будто он рассказывал очередную историю, знакомую всем. — Он ведь и Дункана попросил за тобой здесь присматривать, чтобы раньше времени замуж не выскочила.
Фрея искоса посмотрела на кузена, который замешкался. Его будто кто с поличным застал. Он укоризненно посмотрел на отца, который не внимал немым предупредительным знакам.
— Хотя парней здесь много хороших, — мистер Певензи подмигнул Джеймсу. Затем в комнату вернулся Спенсер, который сразу почувствовал неладное. Он всего-то на несколько минут вышел, как уже успело что-то произойти. Спенс раздал всем холодный чай, чем ненадолго всех отвлек.
— Наверное, нам уже пора. Мы должны были пойти в библиотеку взять несколько книг, — Джеймс поднялся с места, как только стакан с холодным чаем оказался в его горячих ладонях. Спенсер недоуменно на него посмотрел. — Помнишь, Спенс?
— И ты даже не сыграешь нам? — наигранно обиженным голосом спросил мистер Певензи. Похоже, разговор о неудавшейся помолвке Фреи они опустили, бесповоротно забыв о нем. Джеймс заметил, как девушка выдохнула с облегчением, одними лишь губами прошептав «Спасибо».
— В следующий раз. Обещаю.
Спенсер, по-прежнему недоумевая, поддался этой безыскусной лжи. Их осталось трое. Мистер Певензи в несколько больших глотков опустошил стакан чая, когда Дункан вертел запотевший стакан в ладонях, а Фрея делала маленькие глоточки, как кошка.
Прошло больше часа с тех пор, как мистер Певензи пришел. Время шло слишком быстро и вот, оставшись втроем, они перешли к обсуждению главного. Ещё с начала лета Фрея втайне от отца спросила у дяди о возможности работать в его типографии художницей. Она знала, что тот будет против того, чтобы девушка работала, пусть и занимаясь делом, которое ей было по душе. Только денег у них было совсем мало, и прежняя жизнь им была уже не по карману. Они продали летний дом и почти всю мебель в нем, только бы Фрея могла обучаться в Оксфорде. Она намеревалась заработать пусть немного, но хоть какие-то деньги, которые не стали бы лишними.
Мистер Певензи обещал подумать, хоть было заметно, что творчество племянницы ему было по душе. К концу лета Фрея уже перестала надеяться, что они вернуться к этому разговору, но едва они остались наедине, как мужчина начал первым говорить об этом.
Это был настоящий сюрприз со стороны Дункана. Они болтали о предстоящей работе два часа к ряду, и кузен надеялся, что Фрея забудет о глупости, которую отец выпалил, как обычно, не подумав. Она так оживилась, почувствовала собственную важность.
— Так ты обо всем заранее знал? — спросила Фрея, когда Дункан провожал её домой, таща за собой мольберт, который, как оказалось, забрал с почты заранее.
 
— О чем это ты?
— Ты знаешь, о чем я.
Он действительно знал. Вот только возвращаться к этому разговору было слишком уж неловко. Дункан замялся. Поднял глаза на небо, окрашенное в малиновый цвет. Луна уже заняла своё место, когда солнце лениво опускалось за горизонт. Дышать стало свободнее, но воздуху не хватало дождевой влаги, о которой все отчаянно мечтали.
— Твой отец много не рассказывал. Упомянул вскользь что-то о помолвке и побеге в Америку, но не больше. Мы говорили по телефону, но я и не подозревал, что он может быть настолько злым. Много ругался, кричал, а затем и вовсе, кажется, заплакал. Ты ведь знаешь, на твоего отца это совсем непохоже, — Дункан взглянул краем глаза на Фрею, которая чуть замедлила шаг. — Попросил меня приглядывать за тобой. Думаю, он был на полном серьезе уверен в том, что ты сбежишь.
— Ты бы осудил меня за это?
— На самом деле, нет, — Дункан ответил после непродолжительной паузы. — Думаю, мы должны быть теми, кем хотим быть. Неправильно думать, что те, с кем мы можем быть и с кем хотим, это разные люди. Мы ведь не выбираем кого любить, не так ли?
— Куда удобнее не иметь способности этого делать вовсе, — грустно ответила девушка. И она подумала в эту секунду о Джеймсе, в глубине души завидуя его необычной способности, не пропускать чувства через себя. Его безразличие вдруг показалось ей данностью, нежели недостатком. И во внезапной желании уподобиться ему растворялась её любовь к Джону, угасающая с каждым новым днем, проведенным поодаль друг от друга.
***
За считанные дни улицы Оксфорда уже были густо заполнены молодыми лицами новоприбывших студентов. Кто здесь чувствовал себя растеряно и одиноко, а кто свободно и непринужденно. Стало более шумно, а потому через открытое окно любой комнаты теперь залетали чужие голоса, беседующие о разном, но ни о чем в сущности важном. Лежа по вечерам в постели Фрея теперь подолгу не могла уснуть, невзирая на то, что они продолжили с Алиссой традицию подолгу болтать. Тем не менее, общежитие теперь напоминало большой улей, в котором все суетились, бегали, смеялись и болтали.
Первая неделя была самой сложной, невзирая на то, что расписание ещё не было постоянным, а занятия скорее имели ознакомительный характер. Дункан, вызвавшейся быть куратором для кузины, неплохо справлялся со своей ролью, вот только мешала им во всем спешка. Он водил её за собой чуть ли не за руку, как малого ребенка, показывая просторные аудитории, большие библиотеке, местную оранжерею и в общих чертах знакомя её с кампусом, а затем бежал в редакцию студенческой газеты, главный редактором которой был назначен.
Фрея больше не чувствовала себя так уж непринужденно в компании Дункана. Невзирая на его заверение в том, что он не осуждал бы её за то, чего она, в конце концов, не решилась сделать, ей казалось, будто парень всё же приглядывал за ней, передавая мистеру О’Конеллу подробный отчет о каждом её движении.
Когда пришли письма от Оливера и отца, Фрея не спешила отвечать второму. Можно ли доверять человеку, который, в конечном счете, не доверял ей самой? Она находила между аккуратно выведенных крепкой рукой строк беспокойство и недоверие, что неизменно огорчало. Отец потерял к ней доверие, и винить его за это едва можно было, если бы она не осталась, но Фрее, казалось, что она сделала достаточно, чтобы мистер О’Конелл в ней не сумел разочароваться. Куда хуже она поступила с Джоном, от которого по-прежнему не было ничего.
Ответ Оливеру она написала почти на следующий же день. Казалось, он был искренен в своем сожалении на счет того, как всё приключилось. Оливер был знаком с Джоном лично и не раз подмечал, что они с Фреей были чудесной парой. Полагал, что именно его присутствие мешало ей во всей полноте демонстрировать свои эмоции, излишек которых обычно преисполнял влюбленное сердце, но неловкие поцелуи в щеку, держание за руку и произнесенные шепотом неуверенные признания в любви было всем, на что она была способна. Большего отклика в ней было не найти, и Фрея наивно полагала, будто этого должно быть достаточно.