Над пропастью юности (СИ)
— Только прежде ещё встретилась с моим братом, — в его голосе была сухая констатация без предъявок. Оливер действительно должен был знать о них. Намного лучше было рассказать ему напрямую, нежели затем объясняться за рассказанное кем-то другим.
— Я не могла с ним не встретиться. Он мой близкий друг, невзирая на все ваши размолвки. Я не могла прийти к тебе, и ничего не рассказать ему о нас прежде. И я прошу тебя не злиться, что бы он ненароком не сказал, — взгляд Фреи стал жалостливо пронзительным, что подкупало. — Пожалуйста, — она уткнулась носом в его щеку, когда Джеймс не мог выдержать дольше, повернул голову и поцеловал её.
Фрея улыбнулась сквозь поцелуй. Ей было достаточно и этого ответа. Казалось, они не виделись намного дольше, чем один день, разломавший их жестоко надвое. Каждый остался при своих переживаниях, но в этот момент они были неважны, как и всё остальное.
Их охватило уже знакомое самозабвенное чувство, в котором слишком легко потерять самого себя, чтобы затем обманчиво решить, что прежде это был и не ты вовсе, а кто-то другой, незнакомый и чужой. Слишком сладко, приторно, тошнотворно, но всё же трепетно, нежно и чувственно. Разум во власти сердца — наибольшая ошибка, самая жестокая из всех, что любой совершает по отношению к самому себе. Рассудок теряет голос, оставляя безнадежное сердце утопать в мечте о бесконечном счастье, что однажды должна быть разрушена острым осколком разбитого розового стекла. Действительность не обязательно должна быть разочаровывающей — осколки можно подмести и выбросить, не навредив себе, но не для безнадежных мечтателей, поселившихся в собственных мыслях. Их сердца обречены на кровоточащую боль, для излечения которой нужны храбрость и сила.
Фрея обхватила лицо парня согревшимися ладонями, когда его руки опустились на её бедра. Девушка приподнялась на месте, будто была не в силах усидеть, но когда Джеймс попытался переместить её на свои колени, опустила ладонь на его грудь и совсем легонько оттолкнула, прервав поцелуй. Фрея хитро улыбнулась ему приподнятыми уголками губ, прикоснувшись к ним подушечками пальцев, чтобы убрать оставшуюся влагу.
— Чёрт, наверное, я никогда не привыкну к этому, — голос Оливера заставил Фрею вернуться на место и сложить руки на коленях. Следом за парнем в комнату вошла Дебби с подносом, где кроме чая были и сладости. — Надеюсь, мне и не придется.
Фрея вежливо поблагодарила Дебору, которая даже не кивнула ей в знак приветствия. Джеймс же бросил в Оливера раздраженный взгляд, но не сказал в ответ ни слова, когда Фрея сжала его ладонь, напоминая о просьбе не внимать колкостям брата.
Оливер расположился напротив них в кресле, что было излюбленным местом мистера Кромфорда. Любезно предложил Фрее добавить в чай три ложки сахара и налить немного сливок, как она любила. Это заставило Джеймса поймать себя на мысли, что он, не был знаком с её привычками, кроме как поправлять волосы при волнении, мять шею, оставляя на коже следы ногтей, и приглаживать юбку, даже если та была идеально ровной. Впрочем, и она, должно быть, многого не знала и о нем. Например, то, что вместо чая он предпочитал кофе.
— Отчасти я чувствую свою вину за то, что вы вместе, — произнес Оливер, стоило Дебби оставить их. — Отправлять тебя на пляж в тот летний день было ужасной идеей.
— Ты ведь знаешь, что мы были знакомы и раньше? — Джеймс не скрывал раздражения. Оливер не мог действовать на него иначе.
— Мне об этом известно, — он переглянулся с Фреей, которая затем бросила неуверенный взгляд на Джеймса. Она успела откусить булочку, намазанную вареньем, отчего смешно раздулись щеки. Он заметил испачканный уголок губ и протянул салфетку, когда девушка вдруг поперхнулась и согнулась пополам от кашля. Джеймс начал слегка похлопывать её по спине, когда Оливер закатил глаза, откинувшись на спинку кресла. — Пожалуй, об этом вспоминать не стоит.
— Мы заскочили в книжный по дороге сюда. Мистер Певензи даже не предупредил меня, что книга поступила в продажу. Я купила экземпляр. Как тебе? — Фрея пыталась снять повисшее в воздухе напряжение нейтральной темой для обсуждения. Протянула Джеймсу книгу, о которой он успел забыть.
— Ты ведь знаешь, что она рисует? — бросил Оливер, переполняя чашу терпения Джеймса, который был близок к тому, чтобы сорваться, наплевав на просьбу Фреи, исполнить которую не представлялось возможности.
— Тебе будет сложно в это поверить, но да. К тому же портреты у неё получаются особенно хорошо, — Джеймс нагло улыбнулся, из-за чего понять, на что именно он намекал, было не так уж сложно. Фрея бросила короткий неуверенный взгляд в сторону Оливера, который от злости с силой сжал подлокотники кресла. На лице заиграли желваки.
— Должно быть, вы стали действительно близки… — процедил сквозь зубы парень, когда Фрея не выдержала давления. Она оставила в покое и чай, и булочку. Тяжелый вздох девушки обратил на себя внимание обоих.
— Вы можете просто перестать? Должна признать, что опасалась этого больше всего, но, Оливер, мне казалось, мы поняли друг друга. В чем дело? — Фрея чуть наклонилась над столом, чтобы быть ближе к Оливеру, который втиснулся в кресло, будто нарочно, чтобы быть дальше.
— Дело в том, что он забирает себе всё, что мне дорого, а затем ломает, как будто ему ничего этого не стоит. Думаешь, он действительно любит тебя? Ему неважен кто-либо, кроме себя. И ты так слепо пошла у него на поводу, невзирая на то, что я тебя предупреждал не делать этого. Он же делает это ради забавы и мне назло, — Оливер подскочил с места. Когда Джеймс взял Фрею за руку, она дрожала. — Господи, мне даже противно видеть его рядом с тобой, — он выплюнул слова с таким отвращением, что не по себе стало и Джеймсу.
Парень смотрел на них обоих с презрением, будто они совершили что-то чудовищно ужасное, не меньше, как убили человека. У Фреи пересохло во рту, она была не в силах произнести хоть слово, когда посреди горла застрял огромный ком. Она только и могла, что хлопать растеряно ресницами, не сводя жалостливого взгляда с Оливера, когда его глаза горели ожесточением и ненавистью.
Джеймс даже не успел вмешаться, как брат развернулся на пятках и решительно направился к выходу. Фрея тут же подскочила на месте, намеренная пойти следом, когда Джеймс схватил её за руку, чуть выше локтя, и не позволил сделать и шага.
— Он не стоит того. Я знаю Оливера намного лучше — он просто завидует мне. Злиться, что не может быть мной, вот и всё. Ему просто нужно время, чтобы успокоиться, поэтому тебе не стоит…
— Нет, ты его совсем не знаешь. Пожалуйста, дай мне пять минут, — Фрея наклонила голову набок и нахмурилась. Не хватало ещё, чтобы демонстративно шмыгнула носом и пустила слезу, что было вовсе не в её стиле. — Всего пять минут.
Джеймс отпустил её. Фрея выпорхнула из комнаты, как маленькая птичка, оставив его в гостиной одного. Он упал обратно на мягкий диван, проверил время, а затем не нашел лучше занятия, чем продолжить в одиночку незадавшееся чаепитие.
Он хотел поскорее уйти из этого дома, чтобы затем никогда не возвращаться. Невзирая на просторность комнаты, её стены давили на него, вынуждая чувствовать себя маленьким. Джеймс рассматривал картины, развешанные вдоль стен, называя про себя заученные с детства имена, значившиеся в его семейном древе. Он хотел бы забыть вместе имена и лица, но особенно надменные выражения, что в детстве заставляли его ежиться. Большую часть всех нарисованных людей Джеймс лично не знал, покуда им посчастливилось умереть раньше, чем ему родиться, но он всё равно был преисполнен к ним ненависти.
Марта отлично вписалась бы в эту обстановку. Высота потолков была подходящей для того, чтобы корона девушки их не царапала, большие просторные комнаты могли подлежать её расстановке вещей, да и на стене ещё было достаточно места, чтобы поместить её портрет с тем же высокомерным взглядом, которым она окидывала почти всех. Марта подходила этому мрачному и холодному месту, но вовсе не ему. Чужой в собственном доме, Джеймс был чужим и для неё, что было невозможно изменить.