Пип-шоу (ЛП)

— Все равно, — слабо ответила я.
— Не все равно, — покачал головой Майлз. — Ты причиняешь себе боль. Почему?
— Потому что, — прорычала я, бросив на него уродливый взгляд. — Потому что мне больно. Ясно?
— Хорошо, — он пристально посмотрел на меня. — Почему тебе больно, Бебе?
— Моя подруга, — неубедительно сказала я. — Моя подруга умерла.
Майлз продолжал смотреть, когда спросил:
— Когда?
— Год назад, наверное, — пожала я плечами. — Я не помню точной даты.
17 февраля. Это было выжжено в моем сознании. Я не могла забыть ее, даже если бы мне стерли память.
— Кто она была? — спросил он. Мне показалось, или его голос стал немного мягче?
— Пози О'Нил, — сказала я тихим голосом. — Она была моей лучшей подругой. Моей и Арден.
— Как она умерла?
Я посмотрела на него, чувствуя давление его пристального взгляда.
— От передозировки наркотиков.
Это было похоже на признание вины.
— Понятно, — пробормотал он.
Майлз все видел. Он осуждал меня, как и все остальные, кто узнал об этом. Бедная маленькая богатая девочка, потерявшая свою подружку и решившая пойти по тому же пути, что и она. Он жалел меня, несомненно, чувствуя, что я заслуживаю его жалости.
Я подскочила на кровати и импульсивно бросила подушку ему в голову. Я зарычала, когда он увернулся, и продолжала швырять вещи, подушки, простыни, плюшевую игрушку, все, что попадалось под руку.
— Пошел ты на хер! — огрызнулась я на него. — Ты не знаешь меня! Ты не знаешь ее! Ты не понимаешь, ты ничего не знаешь, ничего!
Майлз в два шага сократил расстояние между нами, и его руки снова обхватили мои запястья. Он потянул меня вниз, и я рухнула на кровать, моя грудь вздымалась, а дыхание было отчаянным, прерывистым, готовым разорвать меня.
— Дыши, — мягко сказал он мне. — Дыши глубоко, Бебе. Дыхание — это все. Дыхание — это контроль.
Что-то подсказывало мне, что Майлз знает, о чем говорит.
Я сосредоточилась на своем дыхании. На том, как поднималась и опускалась моя грудь, когда он держал меня и дышал вместе со мной, обучая меня, как это делать. Я делала это до тех пор, пока это не перестало казаться обязанностью. Пока это не стало казаться совершенно естественным.
— Хорошая девочка, — пробормотал он, и я импульсивно улыбнулась ему.
— Майлз, — тихо сказала я, и его глаза встретились с моими.
Что-то прошло между нами в этот момент, когда мы смотрели друг на друга, чувство, которое я не совсем понимала, потому что никогда не чувствовала этого ни с кем другим, даже с Пози. Оно было сладким, грустным и в то же время полным надежд.
— Что такое?
Его голос был таким же мягким, и я чувствовала слова на своих губах. Я замурлыкала и закрыла глаза, мое тело выгнулось дугой в порыве быть ближе к нему. Почувствовала, как его тело напряглось, и снова открыла глаза, глядя в его глаза.
— Майлз, ты поможешь мне?
Это был первый раз в моей жизни, когда я попросила о помощи.
Раньше меня заставляли. Давали мне. Предлагали мне. Но никогда так, никогда после того, как я полностью унизила себя, как только что. Горячие слезы жгли глаза, и я не была уверена, потому ли, что мне было стыдно, или потому, что я чувствовала себя очень эмоциональной.
Майлз уставился на меня, его рот беззвучно открылся.
— Да, — простонал он, через, казалось, вечность, и мое тело обмякло от облегчения. — Я помогу тебе, сладкая.
  
Глава 22
 
Майлз
Espoir (сущ.) — надежда.
Бебе завладела мной, и я перестал бороться с этим.
Больше не было смысла отрицать ее электризующее воздействие на меня. Я видел, это отражение в ее глазах.
— Я бы очень, очень хотела поцеловать тебя прямо сейчас, — сказала Бебе, улыбаясь мне.
И тут я понял, в какое положение ее поставил. Ее тело под моим, запястья прижаты моими сильными пальцами. Она была в ловушке, в плену. И я не мог насытиться зрелищем того, как Бебе Холл теряет контроль над собой. Это было похоже на знаменательное событие.
 
— Вот только мне кажется, что ты можешь убить меня, если я это сделаю, — продолжила Бебе, и я усмехнулся, глядя на ее опасно близкое лицо. — Я права?
— Возможно, — ответил я, мой голос был грубым.
Бебе прикусила нижнюю губу, проводя по ней зубами. То, как она сводила меня с ума, было настолько сильным, что я знал, что не смогу долго сдерживаться. Мне нужно было почувствовать вкус этого великолепного рта.
Почему я сдерживался? Почему не позволял себе сделать это? Я уже целовал столько девушек, трахал женщин, чьи имена и лица я забыл сразу же, как только они вышли за порог моего дома. Но по какой-то причине я не мог заставить себя сделать это с Бебе. Бебе. Я никогда не смог бы отпустить ее так, как отпускал других девушек. Я бы цеплялся за нее, и ей бы это надоело через несколько недель. Она отбросит меня в сторону, и я останусь сломленным и еще более озлобленным, чем прежде.
Поэтому именно самосохранение удержало меня от последнего, рокового шага. Сдерживаться было тяжело, но я должен был это сделать.
— Как я могу убедить тебя? — Спросила Бебе с лукавой улыбкой. — Я знаю, что ты действительно хочешь этого.
— Правда? — спросил я, опустив голову и смеясь, осознав, какой ошибкой это было, когда я уловил запах ее шеи.
Это были духи, смешанные со сладким ароматом ее кожи, таким ошеломляющим, что мне захотелось согнуться пополам и заплакать о том, чего у меня никогда не будет.
— Майлз, — сказала она, голос был едва громче шепота. — Майлз, поцелуй меня. Ты должен поцеловать меня. Я так долго ждала этого…
Я перестал пялиться на впадинку у нее на шее и поднял глаза на нее, совершив чудовищную ошибку. Теперь я едва мог бороться с инстинктом и приливом адреналина, проходящими через мое тело, которые говорили мне сделать это. Поддаться. Использовать свой шанс. Попробовать ее на вкус. Взять ее. Иметь ее. Навсегда.
Если бы это было так просто.
— Пожалуйста, — голос Бебе был гортанным, хрипловатым.
Это чертовски заводило меня.
— Пожалуйста, Майлз. Это все, чего я хочу. Я просто хочу чувствовать твои губы на своих. Просто мечтаю чувствовать твое дыхание на моих губах. Мне просто очень, очень нужно почувствовать твой вкус. Почувствовать твой язык. Позволить тебе обладать мной. Пожалуйста, Майлз. Пожалуйста.
Ее глаза горели, рот едва двигался, слова произносились медленно, мягко.
— Пожалуйста, — взмолилась Бебе в последний раз, и я наклонился и прижался губами к ее губам, вот так просто.
Сладость, такая всепоглощающая сладость. Она взяла верх, борясь с горьким привкусом паники во рту и побеждая. Я пробовал ее на вкус, как одержимый, как будто я никогда ни по чему не был так голоден, как по этому, ох, такому сладкому рту. Мне никогда не будет достаточно, и я углубил поцелуй, потому что не мог удержаться, исследуя ее рот и заявляя права на каждый сантиметр ее прекрасного тела, в то время как мое собственное прижималось к ней.
Я почувствовал, как она вдыхает подо мной, как ее сердце колотится о мою грудь, когда я оказался на ней сверху, внезапно почувствовав такую нужду, такое отчаяние, что вцепился в Бебе, пытаясь сорвать с нее халат, пытаясь добраться до ее кожи. Это было все, что мне было нужно. Больше ее. Ни чертова ткань, кружево или шелк, будьте прокляты. Я хотел ее. Мою Бебе. Мою.
— Помедленнее, — отчаянно сказала она в мои губы, но я покачал головой и распахнул ее халат.
Заявляя на нее права. Давая ей понять, что не отпущу ее, независимо от того, кто еще это сделал, независимо от того, что она думает. Я был готов к этому надолго. Каждый ее поцелуй убеждал меня, что это то, что мне нужно. Мое спасение и мое проклятие.
— Открой шире, — прорычал я на нее, и ее губы приоткрылись в беззвучном вздохе.