История Золушки

И вот тогда, едва ли не впервые в своей жизни, она подумала о семье. Кроме брата и сестер, у нее никого не было: ни родителей, ни мужа, ни детей. И значит, если кто и вспомнит о ней, всплакнет, скажем, или поставит в церкви свечку, – только они: Виктор, Варвара и Надежда… Достаточно странно, но она не потеряла ясность мышления и держала эмоции в кулаке. Одним словом, не психовала и в истерике не билась. Напротив, ей казалось, что никогда в жизни она не была так спокойна. И, вспоминая родных, искренно горюя о том, что все закончилось так быстро и так глупо, одновременно Кира думала о том, что, если бы лишь разок смогла потянуть ручку управления на себя, то можно было бы попробовать выйти из пикирования.
Ей нужна была всего лишь одна минута, чтобы выпрыгнуть с парашютом. Но для этого необходимо выровнять истребитель. И, несмотря на всю кажущуюся бесполезность новых попыток вернуть себе управление самолетом, она продолжала как заведенная дергать ручку управления на себя. Безумно? Глупо? Бессмысленно? Но что ей оставалось делать? Только бороться. И она боролась. Отчаянно. Бешено. Вкладывая в эту борьбу все силы, всю волю, все, что еще оставалось в ней живого.
Она дергала и дергала эту чертову ручку. Земля приближалась, и, продолжая бороться, Кира не переставала думать о своей жизни, о семье и об авиации, которая, как бы теперь ни повернулись дела, была самым лучшим в ее жизни, заменив собою и любимого мужчину, и детей, которых она, как и любая другая женщина, втайне хотела иметь. Мысли неслись с огромной скоростью, как если бы пытались догнать рушащийся в бездну истребитель.
И вдруг легкая дрожь пробежала по изрешеченному корпусу «шмеля», и почти незаметное движение чуть-чуть приподняло нос машины. Истребитель выровнялся, но понятное дело, долго это продолжаться не могло. У Киры были считанные мгновения, и, судя по всему, она ими смогла воспользоваться. Что и как происходило тогда в кокпите истребителя, напрочь стерлось из ее памяти, но логика подсказывала, что ее руки должны были выполнить ряд очень точных и быстрых движений. Они сбросили верхнюю часть фонаря кабины, расстегнули привязные ремни, сняли шлем, стащили кислородную маску и вытащили Киру из кресла…
Рывок, удар, полет – и кошмар закончился. Не было больше шума двигателя, не было больше свиста пуль. Не было даже чувства падения. Только изумительное спокойствие и легкость, сошедшая на сердце. Кира даже не понимала, что падает вниз. Сразу же, как только она выпала из кабины «шмеля», в ушах засвистело, на глаза опустилась черная пелена, и она не могла сделать ни единого вдоха. И лишь ясный рассудок продолжал трудиться, спасая Кире жизнь. Он подсказывал, что сейчас с ускорением 10g она камнем падает с огромной высоты вниз. Расставил, так сказать, все точки над «i», подведя под ситуацию физику процесса. И, словно только этого понимания не хватало, чтобы вернуться обратно в большой мир, зрение очистилось, но только для того, чтобы перед ее глазами стремительно закружилась адская карусель.
Небо, земля, небо, земля, небо, земля…
Все-таки сознание – великая вещь, потому что сразу же пришло понимание того, что открывать парашют нельзя, потому что рано. Откроется парашют, и, еще не долетев до земли, она умрет от удушья из-за нехватки кислорода. Вот такой рассудительной она была в те мгновения, когда, убежав от одной смерти, оказалась в лапах другой. Впрочем, сейчас шансы Киры были значительно выше, чем тогда, когда ее расстреливали американские истребители, или тогда, когда обреченный истребитель рушился с обетованных небес. Она знала, что пригодная для дыхания атмосфера лежит ниже, но добраться туда, находясь в свободном падении, можно достаточно быстро. Оставалось лишь задержать дыхание, что Кира и сделала.
Небо, земля, небо, земля…
Как ни странно, она не чувствовала никаких признаков головокружения, она просто падала вниз, кувыркаясь, как лист, подхваченный ветром. И при каждом повороте, каждом рывке парашют бил ее в спину, напоминая, что шанс есть, и этим шансом она обязана воспользоваться…
 
Прошли секунды, показавшиеся часами, и Кира подумала, что это дикое вращение в воздушном водовороте никогда не закончится. Но, к счастью, она оставалась в сознании и, значит, понимала, что все конечно. Конечен и этот ее полет вдоль гравитационного вектора. Надо только потерпеть. И она терпела. А что ей, собственно, оставалось делать? Только падать и терпеть. Терпеть и падать. Падать…
Небо, земля, небо, земля…
А потом она поняла, что время пришло, и хотела уже открыть парашют, но не тут-то было. Она попробовала прижать руки к телу, но не смогла. Она чувствовала себя, как тряпичная кукла. Ее пальцы заледенели, а руки окоченели. Кира потеряла свои перчатки, запястья сводило судорогой, ноги больше ей не повиновались и безжизненно плыли позади нее, словно шлейф свадебного платья. И при этом она знала, что должна захватить кольцо вытяжного троса. Знала, что оно слева, на той же самой стороне, что и сердце. Надо только захватить его правой рукой, взять себя в руки и тянуть. Тянуть, тянуть…
Небо, земля, небо, земля…
Но кольцо никак не находилось. Его не было, хотя оно обязано было быть.
Небо, земля, небо, земля…
Неожиданно Кира увидела, что правый карман на летном комбинезоне открылся. Его клапан затрепетал в потоке воздуха, и из кармана выпало непрочитанное письмо от Варвары. Задев лицо, оно, казалось, полетело вертикально в небо. И Кира инстинктивно дернула рукой, чтобы поймать конверт, и внезапно ощутила под пальцами металлический предмет. Кольцо. То самое кольцо, которое она так долго не могла найти. Она сжала его изо всех сил и потянула… потянула… потянула. Это было наихудшее мгновение, когда-либо пережитое Кирой, если не считать тех, которые она пережила незадолго перед этим: ее рука все еще сжимала кольцо, когда Кира увидела оборванный трос длиной примерно в полметра. Вот тогда, несмотря на холод, ее действительно прошиб пот. Вероятно, она дернула за кольцо слишком резко и сломала систему выпуска. Теперь сработает предохранительный трос, и парашют не сможет раскрыться. Он все еще остается там, за спиной, уложенный в ранец. И стучит по ее спине, но…
Небо, земля, небо, земля…
Она продолжала падать, кувыркаясь в воздухе. Но внезапно между волочащимися за ней ногами появился белый объект, а затем раздался звук, похожий на удар хлыста. И да, это был ее парашют, и он открылся.
Рывок. Раскат грома. Внезапная боль под ремнями. Она плыла по воздуху. Водоворот, наконец, закончился, и Кира «вплыла в заводь». Небо и земля заняли положенные им места. А над головой Киры был белый купол, который поддерживал ее, скрывая от ее глаз синее небо и облака. Внизу под ногами во всем своем величии лежала земля, по которой ее только что чуть не размазало. Глубокая, абсолютная тишина окутывала Киру. Уникальное, незабываемое ощущение. Шелковый купол, двигаясь волнообразно, уносил ее вдаль…
В общем, в конце концов, все кончилось хорошо. Она приземлилась, ничего себе не сломав. Даже лицо не разбила. И ее довольно быстро нашли танкисты из 3-го Гвардейского корпуса. Подъехали «с ветерком» на чем-то большом и тяжелом, что на поверку оказалось легким броневичком с задранным в небо кургузым пулеметным стволом. Загалдели, попрыгали с брони, побежали к ней и добежали как раз тогда, когда, освободившись с помощью ножа-стропореза от парашюта, повисшего на голой кроне какого-то дерева, Кира спрыгнула на землю и встала на ноги.
– Баба! – очумело встал перед ней танкист в черном шлемофоне.
– Поручик Амелина, – кисло усмехнулась Кира.
И вот тогда все действительно закончилось. Но пережитое, как теперь поняла Кира, так никогда ее и не оставило…
* * *
– Кира? Ты в порядке? – вопрос Алены вывел Киру из состояния «экзистенциальной задумчивости», и она оглядела встревоженные лица собравшихся за столом родных.
– Да, – попробовала она улыбнуться. – Извините! Вспомнилось просто кое-что…