Огарок во тьме. Моя жизнь в науке
Еще я называл это синдромом “Наши мальчики погибли не зря”. В конце шестидесятых в Калифорнии поднялась волна протестов против войны во Вьетнаме: помню, как нам приходилось уворачиваться от струй слезоточивого газа. Один из аргументов против вывода войск звучал примерно так: “Во Вьетнаме уже погибло столько американцев. Если мы сейчас отступим, выходит, что они погибли зря. Мы не можем допустить, чтобы наши мальчики погибли зря, так что надо воевать дальше!” (и погибнет еще больше наших мальчиков, но об этом мы не говорим). Мы с Джейн проанализировали ее данные еще раз и выяснили, что у роющих ос-сфексов тоже есть своя версия эффекта “Конкорда” (что нас слегка обеспокоило). Вот как она работает.
“Входящая” оса не слишком часто сталкивается с осой, которая вырыла нору, но если они все же встречаются, то вступают в бой, и проигравшая обычно спасается бегством, оставляя победительницу единоличной хозяйкой всех кузнечиков, собранных обеими осами. Предположительно, осы борются, чтобы определить, кому достанется нора, представляющая ценность для обеих. Ценность норы больше, когда в ней много кузнечиков, и логично предположить, что ценность будет одинакова для обеих ос независимо от того, кто наловил кузнечиков. Так что, если осы ведут себя как рациональные, а не “конкордовские” экономисты, следует ожидать, что за нору, полную провизии, обе будут сражаться яростнее, чем за скудно снабженную.
Осы Sphex ichneumoneus дерутся у входа в общую нору.
Рисунок Джейн Брокманн
Но происходит не так. В духе “Конкорда” каждая оса дерется так, будто ценность гнезда определяется количеством кузнечиков, наловленных ею одной, – независимо от истинной будущей ценности гнезда. Это видно по двум признакам. Во-первых, существует статистическая тенденция: оса, наловившая больше кузнечиков, обычно побеждает в схватке. Во-вторых, длительность каждого боя определяется количеством кузнечиков, наловленных проигравшей. Вот “конкордовское” объяснение такого результата: битва заканчивается, когда одна из ос решает спастись бегством, то есть проигрывает; оса, действующая по принципу “Конкорда”, сдастся раньше, если поймала меньше кузнечиков, и позже, если поймала больше. Отсюда корреляция между длительностью битвы и количеством кузнечиков, пойманных проигравшей.
Нас с Джейн тревожило, что на роющих ос действует эффект “Конкорда” (учитывая мою роль в его именовании, в этом была доля шутки). Неужели, как остроумно выразился Джон Мэйнард Смит, “естественный отбор опять напортачил”? Мы, как обычно, обратились к Алану, и он указал на ряд факторов. Животные, как и творения инженерной мысли человека, устроены не идеально в строгом смысле слова. Хороший проект всегда имеет ограничения. Подвесной мост не обязан выстоять при абсолютно любых условиях: инженер проектирует его как можно дешевле и в рамках заданных ограничений безопасности. Что, если по каким-то причинам сенсорный и нервный аппарат, который понадобился бы осе, чтобы считать кузнечиков в совместно используемой норе, стоит дорого, а аппарат для измерения только собственного вклада в добычу – дешево? Самый экономичный “проект” осы в таком случае будет выглядеть “по-конкордовски”, особенно если оказываться в общих норах приходится нечасто (а так и обстоят дела).
Между прочим, нашлись и некоторые косвенные свидетельства, что нервная/сенсорная аппаратура, которая позволила бы осе подсчитывать добычу, действительно обходится дорого. Данные получены по роющим осам рода Ammophila, которых изучал в Нидерландах Герард Берендс – кстати, первый выпускник моего старого маэстро Нико Тинбергена. В отличие от Sphex ichneumoneus Джейн, Ammophila campestris Берендса добывает пищу постепенно. Вместо того, чтобы запасти полное хранилище провизии, отложить в него яйцо, запечатать нору и уйти, Ammophila campestris приносит растущим личинкам пищу каждый день (в ее случае – гусениц, а не кузнечиков). Более того, у нее задействованы одновременно две-три норы. В каждой из них живет личинка разного возраста, и потребности в пище у них различаются соответственно. Оса знает, что личинкам помладше нужно есть меньше, чем подросшим, – и выдает им соответствующие разные количества пищи. Но вот что удивительно. Она проверяет нужды каждой личинки только во время утренней проверки всех нор. Закончив проверку, весь день она ведет себя так, будто не видит, кто в какой норе.
Берендс провел изящный эксперимент. Он систематически перекладывал личинок из норы в нору. Неважно, сколь мала была личинка в конкретной норе – оса продолжала кормить ее крупной добычей, подходящей для более крупной личинки, если та занимала эту нору во время утренней проверки. И наоборот. У осы будто имелся инструмент для измерения содержимого норы, но включать этот инструмент обходилось недешево, так что она пользовалась им раз в день, во время утренней проверки, а все остальное время он для экономии был выключен. Это бы объяснило промахи ос в экспериментах Берендса – промахи, вполне укладывающиеся в представление, что осы в тот момент не видели содержимого норы. Конечно, в обычных условиях такие “промахи” не имели бы значения, потому что в отсутствие Берендса личинки сами из норы в нору не перескакивают.
Осам Ammophila campes tris действительно нужен измерительный инструмент, потому что они регулярно кормят личинок разного возраста в нескольких норах; но даже при этом они строго ограничивают время включения этого инструмента. Sphex ichneumoneus, у которых по одной личинке, а норы оказываются общими довольно редко, в таком дорогостоящем аппарате не нуждаются, так что никогда его не включают, а может быть, у них его и вовсе нет. Поэтому они ведут себя так, как будто на них воздействует эффект “Конкорда”. По крайней мере, так мы истолковали полученные данные. И нам не следовало бы позволять себе огорчаться из-за “неразумности” ос – особенно если они, как считают некоторые философы, страдают “сфексовостью”. Умнейшие люди, наделенные властью, тоже подвержены эффекту “Конкорда”. И, как показали нам такие психологи, как Дэниел Канеман, – в оценке рисков, затрат и выгод люди иногда принимают намного более глупые решения, чем осы.
Рассказ делегата
Дэвид Лодж в университетском романе “Мир тесен” сравнивает научные конференции с чосеровским паломничеством:
Современные конференции напоминают средневековое христианское паломничество: они позволяют участникам наслаждаться всеми прелестями и особенностями путешествия, оставаясь с виду преданными суровому самосовершенствованию.
Сравнение вызывает у меня симпатию: я и сам в “Рассказе предка” приводил в пример Чосера, хоть и с другой целью. Для этой книги я выбрал из сотен конференций шесть, которые можно считать типичными образцами остановок на пути научного паломника.
Одна из запомнившихся мне конференций, где я побывал во время написания “Эгоистичного гена”, нисколько не противоречит циничному взгляду Лоджа: ее спонсировала фармацевтическая компания “Берингер”, а проходила она в невероятно пышном немецком замке. Темой был “Творческий процесс в науке и медицине”, и это была, несомненно, самая роскошная конференция из всех, что я посещал. В основной список гостей входили ученые и философы высочайшего уровня, в том числе лауреаты Нобелевской премии. Каждому из прославленных светил позволялось взять с собой пару младших коллег – так сказать, оруженосцев при рыцарях. Мой старый маэстро Нико Тинберген был в числе “рыцарей”, и оруженосцами он взял нас с Десмондом Моррисом. Другими “рыцарями” (а некоторые действительно носили рыцарские титулы) стали сэр Питер Медавар (легендарный иммунолог, писатель, человек энциклопедических знаний), его “гуру философии” сэр Карл Поппер, сэр Ханс Кребс (самый известный на свете биохимик), великий французский молекулярный биолог Жак Моно и некоторые другие всем известные научные светила, каждый со своей молодежью. Нас было всего лишь около тридцати. Я чувствовал, что попасть туда было неимоверной удачей, и не осмеливался промолвить ни слова.
