Есть только ТЫ (СИ)
Вздохнув, Сережа достает из кармана шорт телефон. Морщится. Затем быстро обходит кровать, садится с моей стороны и разблокировав гаджет, находит одно из приложений. Игнорируя огромный список входящих сообщений, он прокручивает ленту историй и находит искомую. По цвету значка понимаю — она уже просмотрена. Его указательный палец касается фотографии Маши и я, не моргая, смотрю то на фотографию, что на экране красуется после открытия, то на надпись, что её дополняет. Глазам своим не верю. Быть такого не может. Кто угодно, но Маша так поступить не могла.
«Хорошо, что она сейчас далеко» — успеваю подумать.
Глава 36
Глава 36
Мария
Тело пробивает чудовищная дрожь. Выдающаяся настолько, что я того и гляди язык себе откушу. Стараюсь глубже дышать, но у меня ничего не выходит.
Все присутствующие, за исключением моего сыночка, вызывают во мне чувство отвращения. Испытываемое мною презрение сквозь кожу сочится. Как они могут не замечать? Видимо, всем нет никакого до меня дела. Сижу за столом для мебели. Упиваюсь своими неистовыми эмоциями. Захлебываюсь в них.
Лютая неприязнь разливается по венам, затапливает меня. Иду ко дну. Ноша для меня непосильная.
Что я бы сделала, узнай расклад сразу, как только мама начала поползновения в сторону моей семьи? Смогла бы оборвать с ней всякую связь? Раньше я бы сказала, что нет такого варианта. Но зарекаться нельзя. Никогда нельзя.
Несколько недель я уже не смотрела никому в глаза, только Коле и то не долго, чтобы он моих слез не увидел. Остальные… Меня от них тошнит. Выворачивает от постоянной, всеобъемлющей лжи в которой жить приходится. Можно ли ненавидеть тех, кого когда-то любил больше всего на свете? Определенно, да!
Да я и себя ненавижу, за то, что допустила всё это. Но это не предел. Дно не достигнуто. Случись что с Серёжей — будет нескончаемо хуже. Я себя не прощу. Никогда.
Кто бы мог подумать, что я добровольно решусь сделать ему больно? Переступлю за край…
Украдкой достаю телефон и, держа руки под столом, снимаю блокировку с экрана. Пара движений и вот я уже в галерее. Нахожу фото, от которого меня передергивает всю до самых маленьких косточек. Мерзкий ком из отчаянья и сожаления к горлу подкатывает. Ничего особенного. Всего лишь моя рука в кадр попала на фоне букета вульгарно красных роз. Никогда не любила такие. Всё было бы слащаво — обыденно, если бы не дорогущее кольцо на безымянном пальце. Кольцо, подаренное другим мужчиной. Чужим.
Я знала, что такой поворот отвернет Серёжу от меня. Навсегда. Он не простит. Как такое простить можно?
Особенно жутко выглядит надпись: «Наконец-то дождалась!». Я ужасный человек и гореть мне в аду. Об этом беспокоиться не приходится. Жить без Серёжи — ад на земле. А зная при этом, что ему из-за меня плохо — самый лютый участок преисподней. Я знаю, что ему плохо. Чувствую на расстоянии его сердцебиение. Оно то сходит с ума, словно после нескончаемого марафона, то останавливается посреди ночи, заставляя выть от боли и страха. Мы горим с ним в унисон.
За все наши поступки приходится расплачиваться. Этот мой грех будет иметь самую высокую цену.
Других я любить не смогу.
Каждую ночь, лежа в кровати, холодной и неродной, я думаю о том, зачем мне все это? Как бы я ни старалась утонуть в собственных слезах я не могу. Это так сложно, искать ответы на простые вопросы. Как прекратить этот круговорот боли? Могу ли я встать, улыбнуться и просто уйти, сына забрав? Нет, вероятно, мне храбрости не хватит. А жить так, словно меня всё устраивает? Ответ тот же, только в этом случае нехватка силы духа скажется.
Чаще всего мне хочется другого, как мне кажется, самого оптимального варианта. Станет ли мама жалеть о содеянном, если меня вдруг не станет? Я сомневаюсь. Но мне очень интересно, что бы она испытала, увидев меня висящей на какой — нибудь грязной веревке. В ней вообще есть хотя бы капелька человечности?
— Мария! — ненавистный голос, вероятнее всего, зовет меня не впервые. Нажим в голосе Натальи Леонидовны чувствуется.
Во мне ни трепета, ни благоговения.
Вскидываю глаза, отрывая их от телефона, и смотрю в сторону мамы. Но не на неё. Картинка перед глазами плывет. Рябью идет, так отчаянно черти в голове моей пляшут.
— Как ты себя чувствуешь? — чуть мягче интересуется.
Взгляды всех собравшихся ко мне обращаются.
— Твоими молитвами. Как видишь, живу и радуюсь жизни, — вздергиваю руку и, растопырив пальцы, кручу ей так, чтоб кольцо все собравшиеся оценили.
Они и так видели. Но надо же счастье изображать.
Марк, не ожидая от меня такой прыти, закашливается и со звоном опускает приборы на стол.
— Маш, ты в порядке? — ладонь моего жениха ложится мне на плечо и я вздрагиваю.
Губы в улыбке растягиваю, она на оскал походит, но так даже лучше. Они ведь все любят людей ломать вместе с их жизнями. Вот и порадую их по случаю праздника.
В душе, если она ещё тут, — огонь. Я выгорела вся до остатка, осталась лишь оболочка.
Разница есть только в одном случае: с Серёжей или без него. В моем случае уже всё равно. Я сделала всё, чтоб его оттолкнуть.
Могу поклясться, он чувствует, сердцем знает, что я о нем круглосуточно думаю. Телефон, лежащий у меня на коленях, вибрирует. Всплывает уведомление о зачислении денежных средств.
Распахиваю глаза, и позабыв об окружающих, хватаю смартфон. Впиваюсь взглядом в короткое сообщение: «Соскучился по Коле. Купи ему что — нибудь в подарок от меня. И себе тоже. Поздравляю с помолвкой».
Перечитываю несколько раз. Больно, невыносимо больно. Не уверена, что готова вынести столько.
«Серёжа!» — кричу отчаянно. Беззвучно. С ужасом понимаю, сколько между нами мучительного огорчения.
Миражи перед глазами. Он словно рядом. Взгляд вижу его. В нем столько всего, что вынести нереально. Я слишком слабая для этого.
«Прощай, моя любовь. Прощай…».
Глава 37
Глава 37
Мария
До рождения сына я часто у Серёжи с ночёвкой оставалась, всегда якобы случайно. Стечение обстоятельств. Даже несмотря на то, что моя зубная щётка, полотенце, сменная одежда и белье у него в шкафу хранились.
Мы шутили, смеялись, болтали часами напролёт, готовили вместе… Наслаждались друг другом.
Почти каждый раз, когда мы приезжали к нему домой, он помогал мне выбраться из машины и, уже около подъезда, садил к себе на спину и тащил вверх бегом по лестнице, а когда был уставшим — мы ехали на лифте. Приходилось наклоняться низко — низко, плотно к голове Серёженьки прижимаясь, чтобы пролезть в проём и не удариться головой.