Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ)

Каждая банда свято хранила границы своих территорий от посягательств, выставляя самые настоящие кордоны и баррикады, посторонних пропускали лишь за плату и водили по территориям под конвоем. Конвой при этом не брезговал прирезать и ограбить желавшего прогуляться по владениям банды, если тот выглядел достаточно безобидно. На правительственные же территории доступ был сильно органичен в силу соображений безопасности.
Короче, по городу перемещаться было довольно проблематично. Компании же, владевшие каретами, имели взаимовыгодные договоры о свободе перемещений с бандами, часть из них бандам и принадлежала. Стоимость проезда в карете при этом варьировалась от месячного заработка крестьянина до стоимости дойной коровы, простите за сельскохозяйственное сравнение. Зато безопасно и быстро. А пешком по сложным меняющимся траекториям, от района к району, по городу из конца в конец можно было идти целый день. Ахайос был огромен.
На Каретной же Площади стоял с десяток конструкций, карету напоминавших весьма относительно. По большей части черные, обшитые шипованными листами металла, с зарешеченными или закрытыми проволокой окнами, запряженные могучими гунтерами или ездовыми ящерами, эти кареты были весьма колоритным элементом городского пейзажа. Под стать им были и кучера — гетербаги или низшие дракийцы, реже люди, оснащенные эклектичными элементами доспехов, вооруженные пистолями, кнутами и тесаками. Они в ожидании клиентов толпились вокруг жаровен, где крикливые торговцы продавали свежее, плохо прожаренное ароматное мясо, или курили, облокотившись на высокие, почти с человеческий рост, колеса карет, массивные трубки с дорогим пахучим табаком.
Осмотрев ассортимент представленных извозчиков, сеньор Чителли в итоге выбрал невысокого одноглазого низшего дракийца — ящерообразного гуманоида в куртке из черной кожи и в таких же штанах, на груди пистолеты, на поясе кацбальгер, сероватый гребень на спине и шее воинственно встопорщен. Он стоял возле красной кареты, обшитой медью с крупными трехгранными шипами, запряженной четверкой гнедых мускулистых тяжеловозов с зашоренными глазами.
— Добрый день, любезный, — поздоровался Чителли. — Мне нужно в Правительственный квартал.
— Дес-с-сять з-з-золотых, — шипяще произнес сквозь крупные острые зубы своей вараньей челюсти дракиец и сплюнул под ноги Батилеззо комок красноватой слизи.
«Тварь страдает легочной инфекцией, — определил Реймунд, — запущенной, и курит при этом, низшие дракийцы безумно живучи. Спец, однако, одна рука на мече, но поза расслабленная, второй держится за сиденье кареты, одно движение и «в седле». Краем глаза держит лошадей. Хвостом вот только нервно лупит, значит, волнуется. В чем-то я скосячил».
— Дам пятнадцать, если успеем за полчаса.
— Дес-с-сять, не меньше двух часссов. Далеко и через крыссс.
— Ну, тогда едем скорее, любезный, я спешу, — сеньор Чителли бесцеремонно открыл дверцу и втиснулся вместе со своим объемным мешком в салон — весьма комфортный, с двумя противостоящими сиденьями, обшитыми красным бархатом, и внутренним багажным отделением в глубине задней части корпуса.
Ящер пожал плечами, захлопнул за Батилеззо дверцу, погрузив салон в полумрак света, проникающего через узкое зарешеченное окошко, укрытое шелковой занавеской, сам же и правда в одно движение вспрыгнул на козлы и, протяжно свиснув, заставил лошадей встрепенуться и мерно затрусить по булыжной мостовой площади.
Низший дракиец служил извозчиком уже довольно долго, без малого полжизни на козлах. Он видел разных пассажиров — людей, нелюдей, монстров, даже демонов. Его осторожность была профессиональной. Но в чем-то Реймунд был прав, подозревая ошибку. Уже давно ящер выучил правило — только самые опасные сукины дети могут в этом городе косить под безобидных растяп, оставаясь живыми. К счастью для убийцы, подобной наблюдательностью в Ахайосе могли похвастаться немногие.
Миновав вычурный и степенный район торговцев, карета выехала с каменной мостовой на крупную дорогу без какого-либо настила, вздымавшаяся клубами желтая пыль совершенно не попадала в карету. Реймунд отметил этот факт, очевидно, было наложено какое-то заклятье, отталкивающее грязь, довольно дорогое, кстати, и наверняка требующее регулярного подновления.
 
Проехав метров сто мимо ветхих, деревянных либо мазаных лачуг, карета остановилась возле импровизированного шлагбаума — здоровенной оглобли, водруженной на две рогатины. Возле оной достопримечательности на небольшой, расчищенной в пыли площадке трое крысолюдов играли в «ножички», по каким-то довольно сложным правилам на расчерченном поле. Еще двое поджарых, одетых в ржавые и явно с чужого плеча доспехи, крысюка стояли навытяжку, если этот термин применим к существам изначально горбатым, с выгнутой спиной, возле рогатин шлагбаума, небрежно опираясь на короткие копья с «жестокими», наконечниками оснащенными крюками и пилой.
Главарь же этого кордона дремал под небольшим навесом из пальмовых листьев на рассохшемся кресле-качалке. Это был выдающийся представитель своего вида — жирная одноглазая крыса, одетая в порядком тертый и много раз латаный камзол, поверх которого были укреплены доспешные наплечники и нагрудник из бронзы. На голове он имел «конкистадорскую» каску — морион, а по спинке кресла свисал плащ совершенно неуместной багровой расцветки. Сидел жиробас неподалеку от тотема банды — в данном случае это был пятиметровый блестящий от лака столб, украшенный перьями и тут и там торчавшими длинными гвоздями.
Поверх лака тотем был расписан какими-то то ли лозунгами, то ли заклинаниями, с вершины же его на поперечной рее свисал старый штандарт с изображением, кажется, крысиной челюсти, помимо штандарта с реи свисали на крюках, подвешенных к ржавым цепям, уже порядком усохшие на солнце, местами разложившиеся головы. Две человеческих, одна, судя по всему, гетербагская и голова псоглавца — они были знаком как предостерегающим, так и статусным. Особенно Реймунду запомнилась одна из двух свежих человеческих голов. Судя по всему, голова женщины: лысый череп покрыт обильной татуировкой, от ноздрей к ушам, уже провисшим и потерявшим форму, тянулись латунные цепи, половина зубов в отвалившейся челюсти — золотые, вторая половина отсутствует, от бровей к подбородку так же идут цепи, язык вырван, одно веко срезано, судя по всему, задолго до смерти. Зрелище специфическое.
«Кажется, крысюкам довелось завалить грешника, вернее, грешницу. Об этом культе мне довелось слышать еще до того, как я начал собирать информацию об Ахайосе. Полные психи — носят вериги, цепи, крюки в телах, занимаются самобичеванием и при этом каждый почти святой, неисповедимы пути Единого».
Жирный крысолюд мельком осмотрел карету, кивнул ящеру на козлах и дал знак в виде щелчка обрубленным на треть хвостом по земле — открывать. Стоявшие на часах крысюки споро убрали шлагбаум, и карета двинулась дальше.
Карета шла медленно — лошади с трудом выбирали себе дорогу по узкой «центральной» улице квартала Банды Крыс, просто заваленной мусором, отходами, а иногда и телами крысюков, некоторые из которых, разя перегаром, отползали из-под копыт, а некоторые уже начинали попахивать, но не представляли интереса даже для вездесущих чаек и воронов.
Чуть позже стало понятно, почему. Реймунд увидел, как на кучу отбросов возле полуразвалившейся двухэтажной халупы, заинтересовавшись собачьим трупом, села крупная ворона. В тот же момент, со стремительностью, которая сделала бы честь даже самому Стургу, из темной вонючей подворотни выскочил крысюк-подросток, схватил успевшую только коротко каркнуть ворону и, свернув ей шею, начал жадно пожирать. Тут же из подворотни выскочило еще несколько мелких крысюков, они накинулись на удачливого охотника и начали вырывать фактически из пасти добычу. Завязалась гнуснейшая потасовка, с использованием приемов, которые не увидишь даже в драке двух портовых проституток за кошель с золотыми.
Похоже, грязь, нищета и отчаяние были характерным элементом жизни этого квартала. Карета ехала сквозь узкие улочки, заставленные разваливавшимися домами, самодельными палатками, местами землянками или некрупными шатрами.