Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ)

— Валите отсюда!
Их было трое на трое, с одной стороны — человек, полукот и рослый собакоголовый, в темно-серой форме с большим количеством стальных заклепок, увешанные боевыми цепями, снабженными грузиками, с моргенштернами и цепными боло на поясах. С другой стороны — гетербаг, минотавр с обломанным рогом, укрытым металлической нашлепкой, и могучий туземец, весь в татуировке из сплетенных змей. Полуголые, красующиеся буграми мышц и боевыми шрамами, вооруженные топорами, дубинами, зловеще выглядящими тесаками.
— Вы совершаете ошибку, — начал было полукот в красном головном платке.
— Завали пасть! — взревел гетербаг. — Чеши обратно в свои казармы, ублюдок!
— Этот порт наш! — вторил ему минотавр. — Нехер! Ползите обратно в свою дыру со своими железками!
— Иначе я буду обедать свежей печенкой, — закончил за всех зловещим хрипом туземец.
Трое в цепях переглянулись.
— Черт с ним, — сказал человек, кладя руки на плечи своих спутников, — их тут многовато, помните слова командира, сражаться только при шансах на победу.
Трое Цепей удалились, а вслед им еще долго неслись мат, оскорбления и требования более не «показывать тут своих задниц в пирсинге».
Последняя сцена навела Вангли на мысль, показавшуюся ему столь очевидной, что он устыдился — как это не пришло ему в голову ранее.
Чертог безумного
Волкоголовый бросился, издав гортанный рык. Для своей расы это был настоящий гигант — скорее небольшой гетербаг, и история его рождения наверняка не обошлась без изнасилования или очень странной любви.
Что делать, когда противник превосходит тебя силой и скоростью?
«Боги создали нас разными, а порох всех уравнял».
Крупнокалиберный пистоль с тупым дулом в последний момент впился в лобастый череп. Противник резко пригнулся и дернулся вправо, попытался уйти влево, рука Фредерика Вангли мгновенно следовала за застывшим на месте волкоголовым. Наконец бывшему пирату это надоело, и, пока здоровяк не опомнился, Стервец выбросил вверх вторую руку с зажатой в ней абордажной саблей.
Четырех ударов в заднюю часть черепа яблоком толстого бронзового эфеса, украшенного цветочным орнаментом, хватило, чтобы завалить волчонка на землю. Пара ударов усиленным металлическими вставками сапогом в висок и челюсть заставили его утихнуть…
— Вот так, учитесь, идиоты! Башкой хоть иногда надо пользоваться не только в качестве тарана, — проревел Тархорг Однорукий, нынешний главарь Банды Безумцев, наполовину тигрин, наполовину гетербаг, сочетавший ловкость и рефлексы тигра при габаритах гиганта.
Банда Безумцев состояла в основном из гигантов-гетербагов и крупногабаритных представителей анималистических рас, которых обучали в совершенстве владеть особой техникой боевого безумия. Впрочем, принимали в нее и других, всех, достаточно сильных и отмороженных, чтобы выдержать жестокий внутренний отбор и правила жизни, основанной на физическом превосходстве и насилии. Безумцам было неважно — будь ты в прошлом шваркарасским крестьянином или туземцем-каннибалом, дочкой портовой шлюхи или опустившейся аристократкой. К ним принимали всех, кто был способен изо дня в день держать удар, пить дурманящую разум отраву, чтобы не чувствовать боль и рвать врагов голыми руками на куски, защищая товарищей по оружию и интересы этого странного боевого братства.
Банда эта практически владела портовым районом Ахайоса. Следовательно, несмотря на то, что это был достаточно предсказуемый ход, на территории Безумцев, как нигде в городе, мог легко и быстро раствориться в толпе приезжий гетербаг.
Дворец Безумия представлял собой массивное двухэтажное здание, состоявшее по большей части из ветхого дерева, небольшого количества крепкого железа, растресканного грубого камня и большого количества самого разнообразного мусора. Хибара эта лишь габаритами имела право называться дворцом.
Тронная зала Дворца Безумия представляла собой довольно крупное простое, круглое помещение, способное вместить немало народу. На тот момент там находилось около пятидесяти членов банды Безумцев, большая часть из которых вдвое, а то и втрое превосходила человека размерами.
 
Под стенами полукругом были поставлены три ряда широких каменных скамей, отполированных крепкими задами поколений бойцов банды, сами же стены представляли собой в основном ветхое дерево, обильно украшенное разномастным оружием, облезлыми шкурами, головами причудливых животных, гобеленами боевого или откровенного содержания. А также щитами с черепами или чучелами, когда-то принадлежавшими наиболее достойным этих поеденных древоточцами стен врагам банды.
У дальней от входа стены помещения располагался трон главаря Безумцев, представлявший собой причудливое переплетение черного дерева, скрепленного пластинами шипованной стали. Он был обшит крепкой блестящей кожей, украшен черепами несчастных, переступивших дорогу главарям или предавших банду. А также штандартами Безумцев, представлявшими собой разрисованные куски выцветшей материи или старой кожи, натянутые на крестовину с длинным древком, венчавшуюся обычно копейным наконечником и разноображенную, для устрашения, чучелами рапторов или черепами мертвых главарей.
Вместе скамьи и трон образовывали амфитеатр, в центре которого располагалась круглая арена с земляным полом, покрытая песком, соломой и зубами неудачников. В центре этой арены, где сражались ради забавы, тренировки или в поисках справедливости многочисленные члены Банды Безумцев, стоял сейчас Фредерик Вангли, чуть запыхавшийся, но вполне довольный собой.
— Ты получил право говорить, — проревел Тархорг, горделиво восседавший на своем аляповатом кресле в окружении своих приближенных: великоватого даже для гетербага Кодгота Зверя, высокой, мускулистой и невероятно сухой воительницы Ренгары Свежевательницы, укрытого пластинами естественной брони носрога Отура Остроносого, чей носорожий рог был укрыт шипастыми кольцами стали, уступавшего прочим офицерам в росте, но превосходившего каждого из них в ширине, как минимум, втрое. А также неизвестного Фредерику мальчишки-гетербага, уже сейчас превосходившего ростом обычного человека, и шамана банды Лотирга Хриплого.
— Благодарю, — Вангли картинно раскланялся.
— Возможно, теперь я смогу уделить тебе пару минут, — тигрин рокочуще расхохотался, — своего драгоценного и столь обремененного, — хохот стал громче, — делами времени.
— Буду чрезвычайно признателен, — в словах бывшего пирата с трудом сокрылась издевка. Хотя издеваться над этим громилой было последним, чего хотелось Фредерику, он знал, что только демонстрация силы удерживает великанов вокруг от забивания наглого сейцвера по ноздри в землю. Ему вообще не хотелось тут быть и очень хотелось обоссаться.
Тархорг молча поднялся, оправил алый плащ, скрывавший отсутствующую левую руку, давно потерянную главарем в битве с амиланийками, и молча подал сейцверу знак следовать за ним в дверь за троном.
За одноруким последовали его офицеры, мрачно изучавшие Вангли, шедшего впереди.
Пройдя небольшим коридором, процессия оказалась в большом, душном павильоне, заполненном старыми шкурами, разнообразным оружием и тремя обнаженными рабынями на цепях.
Однорукий уселся на массивную кровать с балдахином, расположенную в дальнем конце павильона, а Фредерику кивнул на стул из дерева и кожи, стоявший неподалеку. Присев, Вангли снова почувствовал себя ребенком — стул явно предназначался не для человека, его ноги даже не достигали пола.
— Надеюсь, ты пришел с важным разговором, — прорычал главарь, — иначе для того чтобы уйти отсюда целым тебе придется бороться с Отуром в армрестлинг. Что у тебя за дело?
— Довольно важное, — Вангли постарался держаться сухо и холодно, несмотря на переполнявшие его эмоции. — Оно касается гетербага из Королевства Нефритовой маски, в проникновении которого на территорию Ахайоса не заинтересован ни Шваркарас, ни ваша Банда.
— Не много ли ты на себя берешь, говоря о наших интересах? — непринужденно произнесла Ренгара, лаская длинной рукой одну из обнаженных рабынь. Эта высокая и сухощавая женщина не зря звалась Свежевательницей — поверженных врагов она брала в плен и живьем, перед своей ватагой на одной из площадей квартала, сдирала с них кожу. Рассказывали, что в такие моменты ее недоброе лицо становилось истинно демоническим, а вопли жертв доводили Безумную до настоящей эйфории. Эта баба была не той, от кого Фредерик хотел слышать хоть какую-то критику.