Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ)

От двери, ведущей во внутренние помещения, раздались короткие, намеренно театральные хлопки, усиленные звуком соприкосновения ткани белых перчаток рук, которыми они производились. По небольшой лестнице серого камня спускался Алан де Мелонье, облаченный в белое, эффектно выделяющийся среди окружающей серости. Он аплодировал победителю тренировочной схватки, намеренно фальшиво, аккуратно, медленно ступая по камням лестницы белыми туфлями с пряжками, украшенными топазами, и произнес, почти издевательски:
— Браво, месье де Рано, впечатляющая демонстрация техники знаменитой шваркарасской кавалерии, минимум изящества, максимум эффективности. Вы так лупили бедного де Кабестэ, что я боялся, как бы он не остался калекой с переломами после этой тренировки, — сегодня у де Мелонье было особенно плохое настроение, помимо прочих неприятностей его прошлой ночью не пустила в свои покои графиня. Этот лейтенант вызывал в последнее время в обычно спокойном и сдержанном поэте почти неконтролируемую ярость.
— Весьма наглое заявление от поэта, — драгун принял полотенце от собакоголовой служанки, — к тому же предоставляющего на дуэлях сражаться за себя другим, — кивнул он в сторону брата Бенедикта, появившегося на обзорной галерее замка, выходящей на внутренний двор. — Вы говорите, как истинный мэтр, месье де Мелонье, однако есть ли в этих словах нечто большее, например, опыт?
— Желаете проверить? — уста поэта скривились в улыбке, источающей яд, он резко сбросил белый плащ с родовым гербом, который подхватил один из слуг, оставшись в одежде, вполне подходящей для поединка — жилете со стоячим воротником, шелковой рубашке, кюлотах, чулках и вполне пригодных для боя туфлях на твердой подошве.
— Хотите меня удивить? — де Рано широко улыбнулся.
— Только если вы не устали, — ученый также улыбался, весьма зловеще, вызывающе. — Не хотелось бы потом выслушивать обвинения в нечистоплотности, — Алан был уверен — если он не сумеет сегодня проучить надменного столичного франта, это испортит ему настроение на неделю, более того, еще лишит вдохновения, а не писать стихи де Мелонье не мог.
— Устал, за четверть часа?! — драгун расхохотался. — Эй, кто-нибудь, дайте месье де Мелонье снаряд.
— Истинный эффект производит только тренировка, максимально приближенная к реальности, — поэт брезгливо осмотрел поданный ему слугой затупленный тренировочный палаш. — Как насчет боя, действительно разогревающего кровь? — он свистнул, и из-под навеса выскочил один из его доверенных слуг, больше похожий на наемника, с двумя боевыми тяжелыми шпагами в руках. Поэт собирался преподать военному действительно очень болезненный, надолго запоминающийся урок. Или даже больше.
— Извольте, — лейтенант глубоко поклонился, — главное, не пораньтесь, надеюсь, вы знаете, за какой конец держать эту штуку.
Он принял от слуги шпагу и пару раз взмахнул ею, проверяя баланс.
Надменный тон, насмешки, пренебрежение — де Мелонье привык философки относиться к таким вещам, обычно было достаточно попросить Бенедикта, и проблема решалась. Поэт был незлобив, но горд. Однако, в этот раз насмешки именно этого человека вызывали в поэте жажду убийства или хотя бы желание преподать урок вреда заносчивости.
Без лишних слов Алан, проигнорировав шпильку, вышел на дистанцию напротив оппонента и, встав в исходную, отсалютовал драгуну клинком.
Последовавшая схватка показала, что поэт не был простым хвастуном, он видел схватку де Рано и Дирком де Кабестэ и быстро приноровился к тактике противника. Избрав быстрый темп, де Мелонье изматывал противника маневренным боем, финтами и переводами, не позволяя противнику проводить батманы и не давая сильному драгуну ослабить себя изматывающей борьбой в захватах клинков. Легкий и быстрый Алан не видел трудности использовать выпады и флеши с последующими уклонениями, что также выбивало из колеи привыкшего рубить, а не колоть, драгуна.
Бой закончился через десять минут, притом неожиданно — запутанный хитрой тактикой поэта, де Рано принял финт за удар и, попытавшись провести батман, позволил противнику сделать перевод острия шпаги, блеснувшей на солнце, ненадолго выступившем среди туч, завершившийся серьезным уколом во внутренний нижний сектор.
 
Проще говоря, в бок бедного коронного лейтенанта на ладонь вошел клинок поэта. Алая рубаха скрыла капли крови, но урон был очевиден, к тому же де Мелонье поступил неблаговидно — он, выгнув кисть, развернул клинок в ране и вырвал, будто это была дуэль, а не тренировочный поединок.
— Я посрамлен, — скривившись от боли, де Рано перехватил свою шпагу за острие, демонстрируя свое поражение, — признаю ваше превосходство, мэтр де Мелонье.
Внутренне он был доволен, платный любовник явно захватил наживку.
— Это было несложно, — холодно ответил ученый, бросил оружие слуге и быстро пошагал обратно внутрь замка графини де Никкори-Сато, на ходу застегивая плащ, фактически вырванный из рук прислуги. Алан был удовлетворен, пока. Его навыки, ежедневно оттачиваемые при помощи норманита, внушали надежду. Надежду на уверенную победу. Если только поэт соберется вызвать на дуэль увальня-драгуна, он, несомненно, сможет поступить с противником, как пожелает. Он пока не решил, как именно — случайно кастрировать, изуродовать боевую руку, чтоб он не смог держать ничего тяжелее ложки, отрезать ему нос, повыбивать зубы или свалить гада на землю и поразить в самый анус. В одном поэт был уверен — дуэль будет, будет наверняка и с предрешенным исходом. Но пока он желал еще немного понаблюдать за противником, ожидая смертельной ошибки, чтобы де Мелонье мог предстать в самом выгодном свете при победе. Мысли о скорой, но неминуемой расправе грели душу ученого в этот дождливый день.
Поднявшись на галерею, он поравнялся с норманитом, ожидавшим Алана, поэт заговорил, и в голосе его читалось как раздражение, так и самодовольство:
— Буффон, правда, пару раз он чуть было не загнал меня, — за спиной у аристократа Антуан де Рано при помощи друзей — Дирка де Кабестэ и Торна де Шальгари, зажимая рану руками, проследовал в замок, призывая непечатными словами врача.
— Есть в нем что-то подозрительное. Он сражался в полную силу, — норманит был задумчив, а голос холоден и вкрадчив, — но создалось впечатление, что такой стиль ему совершенно непривычен, и я говорю не о перемене палаша на шпагу.
— Привычен или нет, теперь я уверен, что при необходимости легко его одолею! — бравада хлестала у де Мелонье из ушей.
— Ты удовлетворен? — священник был сдержан. Он не разделял энтузиазма подопечного, частично от того, что подозревал в чем-то де Рано, частично от того, что не слишком плохо относился к драгуну.
— Вполне!
— Тогда идем ужинать.
  
Часть 2. Глава 7. Накал нешуточных страстей
 
Любое противостояние имеет свое разрешение. Когда конфликт имеет больше двух сторон, финал может иметь самое драматическое воплощение. Великой битвы, если это война, или же скандала, если речь идет о двух весьма чувственных дамах, имеющих виды на одну особь мужского пола. В данном случае финал наступил в конце фиратонакреша, когда за окнами лил ледяной дождь, а черные тучи закрыли небо сплошной зловещей пеленой, освещаемые лишь сполохами слепящих молний.
В замке графини де Никкори-Сато, впрочем, было тепло и сухо. В четырех каминах большой приемной залы жарко горел огонь. А в центре был установлен подиум, оттуда благородные гости графини сегодня делились с блистающей публикой сокровенным таинством, рожденным в их душах и сердцах. Проще говоря, графиня устроила поэтический вечер.
Сама хозяйка сидела в глубоком кресле на возвышении, а рядом в таком же, с резьбой, демонстрирующей батальные сцены, находился маркиз де Шаронье, покинутый любовницей и проявляющий с некоторых пор много внимания своей любезной соседке.
Ближе к подиуму расположились столики, облюбованные в основном молодежью, а также теми из немногочисленных стариков и людей среднего возраста с территорий графства и маркизата, кто был не чужд высокого искусства поэзии. Меж столиков сновали слуги с напитками и закусками для цвета провинциальной аристократии, а в нишах под стенами по периметру зала играли музыканты. Пока не выходил очередной благородный поэт, они играли довольно громко — чтобы заглушать казусы благородного собрания типа громких разговоров о политике, чавканья, рыганья и производства ветров.