Две столицы (СИ)

Только дела чудные завертелись и времени для поездки в это селение, что находится в сорока километрах к западу от Дербента, всё не было, то одно, то другое. Помог случай. Разбирал Брехт на второй день воцарения дела в городе и пригласил кади Дербента. Кади — это судья по законам шариата или в более широком смысле. Раз город, то должны быть преступники, должна быть тюрьма. Хотелось узнать, а кого там содержат и заодно полюбопытствовать, а нет ли в городе русских рабов.
Кади был в белом бурнусе, высокий и тощий. По-русски не говорил, и вообще не говорил. Не немой был. Важный был.
— Думаю, что нужно в городе построить такую большую и красивую мечеть, чтобы в неё помолиться приезжали со всего Кавказа. Добыть бы священную реликвию…
— А деньги? — точно не немой.
— Заработаем, если вы поможете.
— Слушаю тебя, хан Петер, — это не панибратство, здесь нет обращения на «вы», можно добавить только слово для уважения, «Эфенди», например, но это всё равно будет на «ты».
— Сколько человек сидит в тюрьме? Есть ли русские рабы в городе, и что надо сделать, если они есть, чтобы их освободить?
— В зиндане восемнадцать преступников, троих завтра должны казнить. Им отрубят головы.
— За что? — начинать правление нужно ведь с амнистии.
— Богохульствовали и оскорбляли хана Гасана. Это пришлые. Они из селения Кубачи, их изгнали из родного села и они решили обосноваться в Дербенте. И на базаре стали ругаться со стражниками и оскорблять Гасан-хана и сквернословить, даже произнесли имя пророка Мухаммеда.
— С чего бы это нормальным людям делать? — Кубачи — это интересно.
— Не всё ли равно. Главное не причины, а действие. Нельзя хулить власть и пророка.
— Пусть их сюда приведут. Хочу расспросить их лично.
Кади пожал плечами и перешёл на рабов. Никто не отделяет русских рабов от не русских, но северные белокожие рабы есть.
— Их можно выкупить? — не начинать же правление с передела собственности, так и до бунта недалеко.
— Наверное, — тощий пожал тощими же плечами. Плечиками.
— А можно объявить в Дербенте, чтобы хозяева белых рабов привели их к … Ну, найдите место и… Как это делается? Торги какие-то? — да, не специалист был Брехт по торговле рабами.
— Это всё, эфенди?
— Всё.
— Хорошо, всё будет сделано.
— Что всё?
— Казна выкупит белых рабов и доставит их вам, — вот, это дисциплина, а не то, что майор там куксился гусарский. Сказал хан — так сделают даже больше.
Трое кубачинцев были как раз мастерами. Сбежали из-за кровной мести. Они работали поздно вечером в мастерской вчетвером, нужно было исполнить срочный заказ и тут на них напали вайнахи. А они кинжалы делали, завязалась потасовка и одного нападающего прирезали мастера. Тогда родичи убитого чеченца или ингуша и начали им мстить. Одного убили и эти трое решили не дожидаться пока и их прирежут и сбежали в Дербент. А на базаре у мастера украли кошелёк, он обратился к стражнику, а тот его послал далеко. Вот нервы у кубачинца и не выдержали. Наговорил лишнего.
— Поедете со мной в Санкт-Петербург? Я там строю часовой завод, — Брехт показал им часы фирмы Мозер, — хочу красивые корпуса делать. Чтобы каждые часы произведение искусства были.
— А семьи?
— Сегодня же за ними пошлю. Много народу? — один чёрт уже за две сотни человек набирается, плюс минус десяток не столь важно.
— С детьми и стариками одиннадцать, — позагибал пальцы старший кубачинец.
— Говорите имена, сейчас пошлю за ними. Сами тоже езжайте, с отрядом из местных стражников никто вам ничего не сделает. Один день вам на дорогу туда и обратно и на сборы. Да прихватите свои инструменты, может, даже у других мастеров купите. Дам вам сто рублей золотом.
— Благодарствую, хазретлири. Век будем Бога за вас молить.
— Бога? А кто вы по вероисповеданию?
— Христиане.
Ну, теперь понятно, чего кади их решил укоротить на голову. Христиане оскорбили пророка. Чтобы другим неповадно было.
Событие пятое
 
Положено нам всегда больше, чем накладывают.
Самый жадный бывает самым бедным.
Луций Анней Сенека 
Жмот. Кубинский хан — самый обычный жмот. Или трус. Не, не. Кубинский хан — трусливый жмот. Брехт ему непрозрачно намекнул, что рвётся на коронацию Александра и долго здесь задерживаться не может, а потому…
— Подумай, брат мой хан, не хочешь ли ты отправить императору немного дорогих подарков и посла с поздравлениями. Опять же тогда мне и о Пери нашей общей легче будет разговаривать.
— Я, я, натюрлих, — начал кивать Шейх-Али-хан, и уехал собирать подарки, оставив с Пери-Джахан-Ханум пятьдесят воинов.
— А наши подарки? — Кадир-бей, который, если на русский перевести, то был начальником сил самообороны Дербента, а теперь стал правой рукой нового хана Петера, присутствующий при спроваживании южного соседа, задал правильный вопрос.
— Салим-эфенди, — повернулся Петер-хан к казначею, толстенькому мужичку с вислыми длиннющими усами, одетому в золотую парчу. — И это, мне такую же черкеску надо. Срочно. Вот из такого материала. Хан я или нет?
— Что же вы изволите эфенди хазлетрили в качестве подарка?
— А веди-ка ты меня Салим-эфенди в закрома Родины.
Думал, что в подвал поведут. Нет. Круто всё. Как форт Нокс. Отдельно стоящее здание с охраной из толстеньких стражников в кольчугах. Прямо сюр. Последние в мире кольчуги. Но смотрится здорово.
— Этих двоих я с собой заберу. Они будут императору дары вручать.
В закромах не густо. Всё время войны. Но две вещи вполне подходили для подарков. Нельзя. Нужно три. Нужно что-то и для Марии Фёдоровны присмотреть. Для жены Александра и любовницы бывшей Адама Чарторыйского — Елизаветы Алексеевны или Луизы Марии Августы — дочери баденского маркграфа Карла Людвига прямо просилась в подарок диадема. Притягивала взгляд. Даже не красотой. Так себе красота. Старинностью вещица брала. Диадема была отлита из золота и довольно посредственно обработана, не было шлифованных плоскостей, которые и придают золоту шарм. И вставки из зелёных камней были обработаны в виде кабошонов. То есть, не умели ещё делать грани на драгоценных камнях, когда изготавливали шедевр сей. Диадема могла принадлежать даже скифам. Веяло от неё древностью. Но никого скифами не удивить. Нужны римские императрицы. Кто там на слуху? Какая-то Феодора была? Стоять, бояться. А как ту тётку звали, которая христианство насаждала? Которая святые реликвии нашла? Святая Елена. Всё! Пусть это будет диадема Святой Елены — матери императора Константина. Кто сможет опровергнуть, она же из Азии родом?! На какой-то иконе Брехт её видел в такой же трёхзубой диадеме.
— Вот взгляните, хазретлири, — ткнул пальцем в кубок Салим-эфенди, — у нас говорят, что это кубок самого царя Дария.
— Ну, нда! — а вообще, смотрится эта вещь ещё древней, чем диадема. Видно, что литьё хреновенькое, с раковинами, от шлака оставшимися, которые обработка до конца удалить не смогла. Дорого опять не смотрится, нет шлифованных плоскостей. И камни какие-то тусклые, даже не все драгоценные, бирюза в основном. Но если объявить, что это кубок самого царя Дария, то просто название перевешивает любую красоту. Ни у одного европейского монарха ничего такого нет. Не терновый венец и не Крест Господень, но не менее круто.
— Ещё матери Александра нужно что-то подобрать, — Салим Эфенди почесал репу.
— Драгоценности есть, но они мелкие. Кольца, серьги, броши. А, вот эфенди хазретлири, вот кубок с острова Мурано в золотой окантовке.
— Во! То, что нужно, — Брехт бережно поднял кубок из красного стекла в обрамлении красноватого-червонного золота со вставками из рубинов. Тоже обработанных в виде кабошонов. Пафосная вещь.