Темное дело (сборник)
Рохлин смотрел женщине прямо в глаза и ждал ответа…
2
Это неправда, что любить по-настоящему может только женщина. Нет, именно мужчину наградила Природа этим чувством. И Рохлин был готов доказать любому свою правоту…
Раньше он яростно бросался в споры, когда ему пытались доказать обратное. Он утверждал, сыпал цитатами, распахивал наизнанку душу, приводил множество примеров из чужой и собственной жизни. Иногда кого-то убеждал. А чаще всего — нет.
Затем, как-то неожиданно успокоился, замкнулся в себе и лишь загадочно усмехался, когда речь заходила на эту тему. К чему тратить порох? Ведь мир все равно не изменить…
Значит, вы считаете, что женщина — это природное начало, это плодородие, это то, что дает нам жизнь? Вы всерьез так считаете?..
Да ради Бога!
Неужели вы думаете, что мужчина по своей сути эгоист, и жизнь его заключается лишь в том, чтобы сорвать «цветок», насладиться и улететь? Вы так думаете?..
Как хотите!
А женщина — это символ очага, уюта и всего остального, что мы, мужчины, никак не можем создавать, поддерживать, сохранять? Это ваша философия?..
Ну-ну, хоть на голове ходите!
Рохлину доказывали. Утверждали. Сыпали цитатами. Приводили примеры…
Все как будто перевернулось. Теперь весь мир вокруг него, выворачиваясь наизнанку, хотел, чтобы Рохлин принял его, окружающего мира, мировоззрение. А он не хотел. А он плевал себе. Точно также, как когда-то плевал герой Высоцкого на «головы беспечных парижан».
Потому что Рохлин был убежден в одном.
Убежден раз и навсегда.
Непоколебимо.
В том, что он прав. Что не женщина, а мужчина дает жизнь, являясь в этом качестве носителем плодородия. Что женщине присущи черты и признаки настоящего человеческого эгоизма, что именно в этом и заключается ее знаменитая женская логика. Что, в основном, мужчина строит дом, очаг, гнездо и все прочее, связанное с семьей, он эту семью содержит и женщину, между прочим, тоже. Что…
А впрочем, что им всем доказывать! Зачем?
Живешь со своим мировоззрением и живи. Это твоя территория — что хочешь, то на ней и строй. А если кто-то сунет нос, и тебе этот самый нос не понравится, то щелкни по нему. Пусть знает, что это — твое. Что это трогать нельзя. Низ-зя!
Примерно так рассуждал Рохлин, оставаясь при этом нормальным мужчиной, который любит женщин, понимает их, ухаживает и бережет. Кстати, и женщины платили ему тем же. Ну, бывает у мужика «пунктик», что тут поделаешь. А у кого их сейчас нет? У соседей их нет? У родственников? У правительства?..
У каждого есть свой «пунктик»! У каждого!
Это даже странно, если «пунктик» отсутствует. Значит, пьет тайком, собака. Или, потушив свет, с биноклем в соседние окна пялится. А может еще хуже — стучит, подлец! Стукачей-то пока еще никто не отменял…
И выслушав рассуждения Рохлина о женщине и ее месте в современном мире, очередная знакомая тут же, мысленно махнув на все эти «бредни» рукой, вела его в определенное место. В какое, спросите вы. Это зависело от того, кто чего хотел добиться от бедняги.
Кто-то вел прямиком в магазин — выбирать обои и покупать посуду. Значит, женщина видела в Рохлине дальнюю перспективу. И планы, естественно…
Другие вели совершенно в ином направлении: в свою кровать или в квартиру хороших знакомых, у которых заранее брали ключи. Любому было понятно, что от Рохлина, в данном случае, требовались качества хорошего самца-производителя. И подольше, естественно…
Третьи видели в Рохлине собеседника. Вернее, слушателя. Человека, которому можно было излить душу. Рассказать то, чего не скажешь даже самой лучшей подруге. Потому что подруга, конечно же, через минуту разболтает всему миру. Иное дело — настоящий мужчина. Надежный, проверенный, свой. И тогда от него требовалось лишь одно — слушать, слушать, слушать. И молча, естественно…
Встречались и другие женщины — со своими причудами, со своими проблемами. Но в основном преобладали — а почему, Рохлин и сам не знал, ну не знал, и все! — именно первые, вторые или третьи.
Может быть, остальные ходили другими дорогами?
Да и Бог с ними, с женщинами! Стоит ли ломать себе голову, проводить какие-то градации, классифицировать или, черт побери, сравнивать, сочиняя теории, как любят делать многочисленные астрологи…
Рохлин на эту тему не задумывался. Он просто жил, и как-то само собой получилось, что к сорокам годам у него была семья, дети, хозяйство за городом, квартира, естественно, работа… Ну, что там еще? Собака? Совершенно верно, была и собака. Чем-то неуловимо похожий на самого Рохлина кобель. Ротвейлер. Гроза микрорайона…
Все было у Рохлина. Но не было одного.
Не трудно догадаться чего именно.
Сдаетесь?
Правильно — страсти!
Хотя, с другой стороны, все было понятно и ежу — откуда у обычного учителя физики с пятнадцатилетним стажем может быть страсть?..
Настоящая страсть. Мужская. Всем понятная.
Наша! Родная!
Страсть, а не страстишка какая-нибудь.
Нет, не те многочисленные увлечения, которые, словно, болезнь заразная косят всех подряд — и детей, и взрослых, и больных, и здоровых, и женщин, и стариков, и даже слепоглухонемых инвалидов…
Когда взрослый, казалось бы, мужик — или баба, тут автору абсолютно монопенисуально, как раньше любил выражаться Григорий Лапшин, — вдруг начинает собирать открытки с изображением старинных паровозов, обязательно едущих (на изображении) слева направо. Представляете? Да еще называет себя при этом гордо, но непонятно — филокартист.
Чувствуете музыку в слове?
Фи-ло-кар-ти-ст. О-го-го!
Между прочим, раньше — если подобное суметь с первого раза без запинки выговорить где-нибудь в очереди за краковской колбасой или, скажем, похвастаться, хлебнув, разумеется, лишнего, где-нибудь среди самых близких корешей на полянке перед пивной, когда холодный ветер приятно остужает разгоряченное тело, — запросто могли и морду набить.
За такое вот буржуйское слово.
И правильно бы сделали! А лезь, не лезь, солдатик!..
Или, к примеру, взять другое понятие — филуменист. Сразу заметно, тот еще человек. Из этих. Из неистребимых. Из самых заядлых, раз так не стыдится себя назвать…
Хотя ничего страшного для здоровья окружающих не представляет. Ну, вот ни на столечки! Это не Джек-Потрошитель, который интересовался внутренностями бедных девушек Сохо и бегал за ними по туманным лондонским кварталам, бегал, страдая отдышкой, и проклинал свою судьбу. Это не ужасный Курбангалиев, любящий вместе с соседями вкусно приготовить бешбармак или люля-кебаб из очередного не понравившегося ему человека. Это даже не Чикатило, от одной фамилии которого выступает сыпь у всех грибников, шастающих в одиночку в лесопосадках в поисках последнего в России белого гриба…
Нет, это все намного проще. Намного спокойнее.
Запоминайте, кто не знает. Или запишите, чтобы потом блеснуть эрудицией в компании… Готовы?
Филуменист — это такой абсолютно безвредный зверь породы гомосапиенс (хотя тут стоит поставить несколько вопросительных знаков), который все свободное от добывания пищи время проводит за тихим, никому, кроме него, ненужным занятием — за собиранием этикеток со спичечных коробков.
Записали?
Очень хорошо!
А теперь запомните и сожгите. Обязательно сожгите, иначе, не дай Бог, попадут эти записи в соответствующие органы, которые у нас никто не отменял и никогда не отменит. Там эту галиматью прочтут и могут сделать соответствующий вывод. Хорошо, если вас примут за обыкновенного китайского шпиона — лучше, конечно, быть шпионом американским или швейцарским, чувствуете разницу? — так вот, хорошо, если в органах, подчеркиваю, в соответствующих органах, а не во всех, этот текст посчитают за шифровку. Скажем, такую, где указаны давным-давно всем известные сведения о нашей атомной бомбе, взорванной лет так четыреста назад.
Это не страшно. Это даже хорошо. Это вам по-настоящему повезло!..